Царство мое не от мира сего евангелие. "не от мира сего" как неудачное оправдание христианского пофигизма

Комментарии к главе 18

ВВЕДЕНИЕ К ЕВАНГЕЛИЮ ОТ ИОАННА

ЕВАНГЕЛИЕ С ОРЛИНОГО ВЗГЛЯДА

ЕВАНГЕЛИЕ, ОТЛИЧАЮЩЕЕСЯ ОТ ДРУГИХ

ОСОБЕННЫЕ ЗНАНИЯ ИОАННА

ОБСТОЯТЕЛЬСТВА, В КОТОРЫХ ПИСАЛ ИОАНН

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ЕРЕСЕЙ

б) Кроме того, в эпоху написания четвертого Евангелия получила широкое распространение ересь, известная под общим названием гностицизм. Если мы не разберемся в нем подробно, мы не заметим доброй доли величия евангелиста Иоанна и упустим определенный аспект стоявшей перед ним задачи. В основе гностицизма лежало учение о том, что материя по существу своему порочна и пагубна, а дух по существу своему благ. Гностики поэтому делали вывод, что Бог Сам не мог касаться материи и, потому, Он не создавал мира. Он, по их мнению, испускал серию эманации (излучений), каждое из которых было все дальше и дальше от Него, пока, наконец, одно из этих излучений оказалось настолько далеким от Него, что оно могло соприкоснуться с материей. Вот эта-то эманация (излучение) и была создателем мира.

Эта идея, сама по себе достаточно порочная, была еще больше испорчена одним дополнением: каждая из этих эманации, по мнению гностиков, знала все меньше и меньше о Боге, пока однажды не настал такой момент, когда эти эманации не только совершенно потеряли знание Бога, но и стали совершенно враждебны Ему. И потому гностики в конце концов, сделали заключение, что бог-создатель не только был совершенно отличен от реального Бога, но и совершенно чужд ему и враждебно к Нему настроен. Один из лидеров гностиков Церинтий говорил, что "мир был сотворен не Богом, а некоей силой очень далекой от Него и от той Силы, которая правит всей вселенной, и чуждой Бога, Который стоит над всем".

Гностики следовательно считали, что Бог вообще не имеет никакого отношения к сотворению мира. Вот потому то Иоанн и начинает свое Евангелие звучным заявлением: "Все чрез Него начало быть и без Него ничто не начало быть, что начало быть" (1,3). Вот почему Иоанн настаивает на том, что "так возлюбил Бог мир" (3,16). Перед лицом гностицизма, который так отдалял Бога и обращал Его в существо, которое вообще не могло иметь ничего общего с миром, Иоанн представил христианскую концепцию Бога, Который сотворил мир и Чье присутствие заполняет мир, который Он сотворил.

Теория гностиков оказывала влияние и на их идею об Иисусе.

а) Одни гностики считали, что Иисус - одна из этих эманации, которые излучал Бог. Они считали, что Он никак не связан с Божественностью, что Он - своего рода полубог, удаленный от подлинного реального Бога, что Он - всего лишь одно из существ, стоящих между Богом и миром.

б) Другие гностики считали, что у Иисуса не было настоящего тела: тело - это плоть, а Бог не может, по их мнению, коснуться материи, и потому Иисус был своего рода призраком, не имевшим реального тела и настоящей крови. Они, например, считали, что когда Иисус ступал по земле, Он не оставлял никаких следов, потому что Его тело не имело ни веса, ни вещества. Они бы никогда не могли сказать: "И Слово стало плотью" (1,14). Выдающийся отец западной церкви Аврелий Августин (354-430 гг.), епископ в Гипоне (северная Африка), рассказывает, что он много читал современных ему философов и нашел, что много у них очень похоже на то, что написано в Новом Завете, но, говорит он: "Я не нашел у них такой фразы: "Слово стало плотью и обитало с нами". Вот почему Иоанн в своем первом послании настаивал на том, что Иисус пришел во плоти, и заявил, что всякий, кто отрицает это, движим духом антихриста (1 Иоан. 4,3). Эта ересь известна под именем докетизм. Это слово происходит от греческого докейн, что значит казаться, и ересь называется так потому, что ее последователи считали, что людям лишь казалось, будто Иисус был человеком.

в) Некоторые гностики придерживались разновидности этой ереси: они считали, что Иисус был человек, на которого при его крещении сошел Дух Святой. Этот Дух пребывал в Нем на протяжении всей Его жизни до ее конца, но в виду того, что Дух Божий не может ни страдать, ни умереть, Он покинул Иисуса до того, как Он был распят. Громкий крик Иисуса на кресте они передавали так: "Сила Моя, Сила Моя! почему ты Меня оставила?" И в своих книгах эти еретики рассказывали о людях, разговаривавших на Елеонской горе с изображением, очень похожем на Него, хотя человек Иисус умирал на кресте.

Таким образом, ереси гностиков выливались в два рода верований: одни не верили в Божественность Иисуса и считали Его одной из эманации, которые излучал Бог, другие же не верили в человеческую сущность Иисуса и считали Его похожим на человека призраком. Верования гностиков разрушали одновременно подлинную Божественность и подлинную человеческую природу Иисуса.

ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ПРИРОДА ИИСУСА

Иоанн отвечает на эти теории гностиков и именно этим объясняется странная парадоксальность двойных акцентов, которые он ставит в своем Евангелии. Ни в одном другом Евангелии не подчеркивается так ясно истинная человеческая природа Иисуса, как в Евангелии от Иоанна. Иисус был крайне возмущен тем, что люди продавали и покупали в Храме (2,15); Иисус физически устал от долгого пути, усевшись у колодца в Сихаре в Самарии (4,6); ученики предлагали Ему еду так же, как они предлагали бы ее любому голодному человеку (4,3); Иисус сочувствовал тем, кто был голоден, и тем, кто чувствовал страх (6,5.20); Он чувствовал печаль и даже плакал, как это делал бы всякий понесший утрату (11,33.35 -38); когда Иисус был при смерти на кресте, Его запекшиеся губы шептали: "Жажду" (19,28). В четвертом Евангелии мы видим Иисуса человека, а не тень или призрак, в Нем мы видим человека, знавшего усталость изнуренного тела и раны страдающей души и страдающего ума. В четвертом Евангелии перед нами подлинно человечный Иисус.

БОЖЕСТВЕННОСТЬ ИИСУСА

С другой стороны, ни в одном другом Евангелии не показана так ярко Божественность Иисуса.

а) Иоанн подчеркивает предвечность Иисуса. "Прежде, нежели был Авраам, - сказал Иисус, - Я есмь" (8,58). У Иоанна Иисус говорит о славе, которую Он имел у Отца прежде бытия мира (17,5). Он снова и снова говорит о том, что сошел с небес (6,33-38). Иоанн видел в Иисусе Того, Кто был всегда, даже до бытия мира.

б) Четвертое Евангелие подчеркивает, как ни одно другое, всеведение Иисуса. Иоанн считает, что Иисус совершенно определенно имел сверхъестественное знание о прошлом самарянки (4,16.17); совершенно очевидно, что Он знал, как давно был болен человек, лежавший в купальне Вифезда, хотя никто не говорит Ему об этом (5,6); еще не задав Филиппу вопрос, Он уже знал какой получит ответ (6,6); Он знал, что Иуда предаст Его (6,61-64); Он знал о смерти Лазаря еще до того, как ему сказали об этом (11,14). Иоанн видел в Иисусе Того, Кто обладал особым сверхъестественным знанием, независимым от того, что кто-нибудь мог сказать Ему, Ему не нужно было задавать вопросов, потому что Он знал все ответы.

в) В четвертом Евангелии подчеркивается также тот факт, что Иисус всегда поступал совершенно самостоятельно, без всякого влияния на Него со стороны кого-нибудь. Чудо в Кане Галилейской Он совершил по собственной инициативе, а не по просьбе Своей Матери (2,4); побуждения Его братьев не имели никакого отношения к Его посещению Иерусалима во время праздника Кущей (7,10); никто из людей не лишил Его жизни, никто из людей не мог сделать этого. Он отдал Свою жизнь совершенно добровольно (10,18; 19,11). В глазах Иоанна Иисус обладал Божественной независимостью от всякого человеческого влияния. Он был совершенно независим в своих действиях.

Опровергая гностиков и их странные верования, Иоанн неопровержимо показывает как человеческую сущность Иисуса, так и Его Божественность.

АВТОР ЧЕТВЕРТОГО ЕВАНГЕЛИЯ

Мы видим, что автор четвертого Евангелия поставил своей целью показать христианскую веру таким образом, чтобы она стала интересной и для греков, к которым христианство теперь пришло, и, одновременно, выступить против ересей и заблуждений, возникших внутри Церкви. Мы продолжаем спрашивать себя: кто был его автором? Предания единодушно говорят, что автором был апостол Иоанн. Мы увидим, что вне всякого сомнения, за этим Евангелием действительно стоит авторитет Иоанна, хотя вполне возможно, что записал его и придал ему его форму не он. Соберем все, что мы знаем об Иоанне.

Он был младшим из сыновей Зеведея, у которого была рыбачья лодка на Галилейском море и который был достаточно богат, чтобы нанимать на службу наемных рабочих (Мар. 1,19.20). Мать Иоанна звали Саломией и, вполне возможно, что она была сестрой Марии, Матери Иисуса (Мат. 27,56; Мар. 16,1). Иоанн вместе со своим братом Иаковом по призванию Иисуса последовали за Ним (Мар. 1,20).

Складывается впечатление, что Иаков и Иоанн рыбачили вместе с Петром (Лук. 5,7-10). И оанн принадлежал к ближайшим ученикам Иисуса, потому что список учеников всегда начинается именами Петра, Иакова и Иоанна, а при некоторых великих событиях присутствовали только эти три (Мар. 3,17; 5,37; 9,2; 14,33).

По характеру Иоанн, совершенно очевидно, был беспокойным и честолюбивым человеком. Иисус дал Иоанну и его брату имя Воанергес, что значит сыны Громовые. Иоанн и его брат Иаков были нетерпеливы и выступали против всякого своеволия со стороны других (Мар. 9,38; Лук. 9,49). Темперамент их был столь необуздан, что они были готовы стереть с лица земли самарянскую деревню, потому что там им не оказали гостеприимства, когда они находились на пути в Иерусалим (Лук. 9,54). Или они сами, или мать их Саломия лелеяли честолюбивые замыслы. Они просили Иисуса, чтобы Он, когда получит Свое Царствие, посадил их по правую и левую сторону в славе Своей (Мар. 10,35; Мат. 20,20). В синоптических Евангелиях Иоанн представлен вожаком всех учеников, членом интимного кружка Иисуса, и, тем не менее, крайне честолюбивым и нетерпеливым.

В книге Деяний святых Апостолов Иоанн всегда выступает вместе с Петром, но сам не говорит. Его имя стоит среди первых трех в списке апостолов (Деян. 1,13). Иоанн был вместе с Петром, когда они исцелили хромого около Красных ворот Храма (Деян. 3,1 и сл.). Вместе с Петром его привели и поставили перед Синедрионом и начальниками иудеев; на суде оба вели себя поразительно смело (Деян. 4,1-13). Иоанн отправился вместе с Петром в Самарию проверить сделанное там Филиппом (Деян. 8,14).

В посланиях Павла имя Иоанна упоминается только один раз. В Гал. 2,9 он назван столпом Церкви наряду с Петром и Иаковом, одобрившими действия Павла. Иоанн был сложным человеком: с одной стороны он был одним из вожаков среди апостолов, членом интимного кружка Иисуса - Его ближайших друзей; с другой стороны, он был своенравным, честолюбивым, нетерпеливым и в то же время мужественным человеком.

Мы можем посмотреть, что рассказывали об Иоанне в эпоху молодой Церкви. Евсевий рассказывает, что он был сослан на остров Патмос в царствование римского императора Домициана (Евсевий, "История Церкви", 3,23). Там же Евсевий рассказывает позаимствованную у Климента Александрийского характерную историю об Иоанне. Он стал своего рода епископом Малой Азии и посетил однажды одну из церковных общин вблизи Ефеса. Среди прихожан он заметил стройного и очень красивого юношу. Иоанн обратился к пресвитеру общины и сказал: "Передаю этого юношу под твою ответственность и заботу, и призываю прихожан в свидетели этого".

Пресвитер забрал юношу в свой дом, заботился о нем и наставлял его, и настал день, когда юноша был крещен и принят в общину. Но вскоре после этого он сошелся с плохими друзьями и совершил столько преступлений, что стал, в конце концов, главарем банды убийц и воров. Когда через некоторое время Иоанн снова посетил эту общину, он обратился к пресвитеру: "Восстанови доверие, которое я и Господь оказали тебе и церкви, которой ты руководишь". Пресвитер сперва вовсе не понял, о чем говорит Иоанн. "Я имею в виду, чтобы ты дал отчет о душе юноши, которого я доверил тебе", - сказал Иоанн. "Увы, - ответил пресвитер, - он погиб". "Погиб?" - спросил Иоанн. "Для Бога он погиб, - ответил пресвитер, - он отпал от благодати и был вынужден бежать из города за свои преступления, и теперь он разбойник в горах". И Иоанн отправился прямо в горы, умышленно дал захватить себя бандитам, которые и привели его к юноше, который был теперь главарем банды. Мучимый стыдом, юноша пытался убежать от него, но Иоанн бежал за ним. "Сын мой! - кричал он, - Ты бежишь от своего отца. Я слаб и стар, сжалься надо мною, сын мой; не бойся, еще есть надежда на твое спасение. Я буду защищать тебя пред Господом Иисусом Христом. Если нужно, я с радостью умру за тебя, как Он умер за меня. Остановись, подожди, поверь! Это Христос послал меня к тебе". Такой призыв разбил сердце юноши, он остановился, отбросил свое оружие и зарыдал. Вместе с Иоанном спустился он с горы и вернулся в Церковь и на христианский путь. Здесь мы видим любовь и мужество Иоанна.

Евсевий (3,28) рассказывает еще одну историю об Иоанне, которую он нашел у Иринея (140-202 гг.), ученика Поликарпа Смирнского. Как мы уже отмечали, Церинтий был одним из ведущих гностиков. "Апостол Иоанн однажды пришел в баню, но узнав, что там находится Церинтий, вскочил со своего места и бросился вон, потому что не мог оставаться с ним под одной крышей, и посоветовал своим спутникам поступить так же. "Уйдем, чтобы баня не завалилась, - сказал он, - потому что там внутри находится Церинтий, враг истины". Вот еще один штрих к темпераменту Иоанна: Воанергес еще не умер в нем.

Иоанн Кассион (360-430 гг.), внесший значительный вклад в развитие учения о благодати и в развитие западноевропейского монашества приводит другую историю об Иоанне. Однажды его нашли играющим с прирученной куропаткой. Более строгий брат упрекнул его в том, что он попусту тратит свое время, на что Иоанн ответил: "Если лук всегда держать натянутым, он скоро перестанет стрелять прямо".

У Иеронима из Далмации (330-419 гг.) есть рассказ о последних словах Иоанна. Когда он был при смерти, ученики спросили его, что бы он хотел сказать им напоследок. "Дети мои, - сказал он, - любите друг друга", и потом повторил это еще раз. "И это все?" спросили его. "Этого достаточно, - сказал Иоанн, - ибо это завет Господа".

ЛЮБИМЫЙ УЧЕНИК

Если мы тщательно следили за сказанным здесь об апостоле Иоанне, мы должны были заметить одну вещь: всю нашу информацию мы взяли из первых трех Евангелий. Удивительно, что в четвертом Евангелии ни разу не упоминается имя апостола Иоанна. Но зато упоминаются два других человека.

Во-первых, говорится об ученике, которого любил Иисус. Он упоминается четыре раза. Он возлежал у груди Иисуса во время Тайной Вечери (Иоан. 13,23-25); ему на попечение оставил Иисус Матерь Свою, когда умирал на кресте (19,25-27); его и Петра встретила Мария Магдалина по возвращении из пустого гроба в первое утро Пасхи (20,2), и он присутствовал при последнем явлении воскресшего Иисуса своим ученикам на берегу Тивериадского моря (21,20).

Во-вторых, в четвертом Евангелии есть действующее лицо, которое мы назвали бы свидетель, очевидец. Когда в четвертом Евангелии говорится о том, как воин ударил Иисуса копьем в ребра, после чего тотчас истекла кровь и вода, за этим следует комментарий: "И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили" (19,35). В конце Евангелия снова говорится о том, что это любимый ученик свидетельствует все это, "и знаем, что истинно свидетельство его" (21,24).

Здесь перед нами довольно странная вещь. В четвертом Евангелии Иоанн никогда не упоминается, а любимый ученик упоминается, и, кроме того, есть особый свидетель, очевидец всей истории. По традиции никогда не возникало сомнения в том, что любимый ученик - это Иоанн. Лишь немногие пытались увидеть в нем Лазаря, ибо сказано, что Иисус любил Лазаря (Иоан. 11,3.5), или богатого молодого человека, о котором говорится, что Иисус, взглянув на него, полюбил его (Мар. 10,21). Но хотя в Евангелии никогда не говорится об этом так подробно, по традиции любимого ученика всегда отождествляли с Иоанном и нет никакой нужды ставить это под сомнения.

Но встает одна очень реальная проблема - если допустить, что Иоанн действительно сам написал Евангелия, стал ли бы он действительно говорить о себе, как об ученике, которого Иисус любил? Захотел ли бы он выделять себя таким образом и как бы заявлять: "Я был Его любимцем, меня Он любил больше всех?" Может показаться маловероятным, чтобы Иоанн сам присвоил себе такой титул. Если он дан другими, это очень приятный титул, если же человек присваивает его себе сам, это граничит почти с невероятным тщеславием.

Может быть тогда это Евангелие было свидетельством Иоанна, но было записано кем-то другим?

ПРОИЗВЕДЕНИЕ ЦЕРКВИ

В наших поисках истины мы начали с того, что отметили выдающиеся и исключительные моменты четвертого Евангелия. Наиболее примечательным моментом являются длинные речи Иисуса, занимающие иногда целые главы, и совершенно отличающиеся от того, как представлен Иисус своими речами в остальных трех Евангелиях. Четвертое Евангелие было написано около 100 г., то есть приблизительно через семьдесят лет после распятия Христа. Можно ли написанное через семьдесят лет считать дословной передачей сказанного Иисусом? Или это пересказ их с добавлением того, что стало более ясным со временем? Будем это помнить и учтем еще следующее.

Среди работ молодой Церкви до нас дошла целая серия отчетов и некоторые из них относятся к написанию четвертого Евангелия. Самый древний из них принадлежит Иренею, который был учеником Поликарпа Смирнского, который, в свою очередь, был учеником Иоанна. Таким образом, между Иренеем и Иоанном существовала прямая связь. Иреней пишет: "Иоанн, ученик Господа, который также опирался на Его грудь, сам опубликовал Евангелие в Ефесе, когда он жил в Асии".

Наводит на мысли слово в этой фразе Иренея, что Иоанн не просто написал Евангелие; он говорит, что Иоанн опубликовал (Екседоке) его в Ефесе. Слово, которое употребил Иреней, наталкивает на мысль, что это была не просто частная публикация, а обнародование какого-то официального документа.

Другой отчет принадлежит Клименту Александрийскому, бывшему в 230 г. руководителем великой александрийской школы. Он писал: "Самым последним Иоанн, увидев, что все связанное с материальным и телесным, получило надлежащее отражение в Евангелиях, побуждаемый своими друзьями, написал духовное Евангелие".

Здесь большое значение имеет выражение будучи побуждаем своими друзьями. Становится ясно, что четвертое Евангелие - это больше, чем личное произведение одного человека, и что за ним стоит группа, община, церковь. В том же духе читаем о четвертом Евангелии в списке десятого века, который носит название "Кодекс Толетанус", в котором каждая из книг Нового Завета предварена коротким резюме. Относительно четвертого Евангелия там сказано следующее:

"Апостол Иоанн, которого Господь Иисус любил больше всех, последним написал свое Евангелие по просьбе епископов Ассийских против Церинтия и других еретиков".

И здесь снова мысль, что за четвертым Евангелием стоит авторитет группы и Церкви.

А теперь обратимся к очень важному документу, известному как Мураториев Канон - он назван так по имени открывшего его ученого Муратори. Это первый из когда-либо изданных Церковью списков книг Нового Завета, составленные в Риме в 170-м году. В нем не только перечислены книги Нового Завета, но приведены короткие отчеты о происхождении, природе и содержании каждый из них. Большой интерес представляет отчет о том, как было написано четвертое Евангелие:

"По просьбе своих друзей-учеников и своих епископов, Иоанн, один из учеников, сказал: "Поститесь со мной три дня от сего, и что бы ни открылось каждому из нас, будь то в пользу моего Евангелия или нет, расскажем это друг другу". В ту же ночь открылось Андрею, что Иоанн должен рассказать все, а ему должны помочь все остальные, которые потом и проверяют все написанное".

Мы не можем согласиться с тем, что апостол Андрей был в Ефесе в 100-м г. (видимо это был другой ученик), но здесь совершенно ясно сказано, что, хотя за четвертым Евангелием стоит авторитет, ум и память апостола Иоанна, оно является произведением не одного человека, а группы.

А теперь мы можем попытаться представить себе, что же произошло. Около 100-го г. в Ефесе вокруг апостола Иоанна была группа людей. Эти люди почитали Иоанна как святого и любили его, как отца: ему в то время, должно быть, было около ста лет. Они мудро рассудили, что было бы очень хорошо, если бы престарелый апостол записал свои воспоминания о тех годах, когда он был вместе с Иисусом.

Но, в конце концов, они сделали много больше. Мы можем представить себе, как они сидят и заново переживают прошлое. Они, должно быть, говорили друг другу: "А помнишь, как Иисус сказал...?" И Иоанн, должно быть, отвечал: "Да, и сейчас мы понимаем, что Иисус хотел этим сказать..." Другими словами, эти люди не только записывали то, что говорил Иисус - это была бы только победа памяти, они записывали и то, что Иисус подразумевал под этим. Их направлял в этом Сам Святой Дух. Иоанн продумал каждое сказанное когда-то Иисусом слово и сделал он это под направляющим руководством столь реального в нем Святого Духа.

Есть одна проповедь, озаглавленная "Чем становится Иисус для человека, который долго знает Его". Это название - отличное определение Иисуса, каким мы Его знаем по четвертому Евангелию. Все это превосходно изложил английский богослов А. Г. Н. Грин-Армитадж в книге "Иоанн, который воочию видел". Евангелие от Марка, говорит он, с его четким изложением фактов из жизни Иисуса, очень удобно для миссионера; Евангелие от Матфея, с его систематическим изложением учения Иисуса, очень удобно для наставника; Евангелие от Луки, с его глубокой симпатией к образу Иисуса, как друга всех людей, очень удобно для приходского священника или проповедника, а Евангелие от Иоанна - это Евангелие для созерцательного ума.

Грин-Армитадж говорит далее об очевидном отличии между Евангелиями от Марка и от Иоанна: "Оба эти Евангелия в некотором смысле одинаковы. Но там, где Марк видит вещи плоско, прямо, буквально, Иоанн видит их тонко, проникновенно, духовно. Можно сказать, что Иоанн освещает строки Евангелия от Марка светильником".

Это отличная характеристика четвертого Евангелия. Вот почему Евангелие от Иоанна является величайшим из всех Евангелий. Его целью была не передача слов Иисуса, как в газетном репортаже, а передача заложенного в них смысла. В нем говорит Воскресший Христос. Евангелие от Иоанна - это скорее Евангелие от Святого Духа. Его написал не Иоанн из Ефеса, его написал Святой Дух через Иоанна.

ЗАПИСАВШИЙ ЕВАНГЕЛИЕ

Нам нужно ответить еще на один вопрос. Мы уверены в том, что за четвертым Евангелием стоят ум и память апостола Иоанна, но мы видели, что за ним стоит еще свидетель, который написал его, то есть, буквально изложил его на бумаге. Можем мы выяснить, кто это был? Из того, что оставили нам раннехристианские писатели, мы знаем, что в то время в Ефесе было два Иоанна: апостол Иоанн и Иоанн, известный как Иоанн-пресвитер, Иоанн-старейшина.

Папиас (70-145 гг.) епископ Иераполя, любивший собирать все, что относится к истории Нового Завета и жизнеописанию Иисуса, оставил нам очень интересную информацию. Он был современником Иоанна. Папиас пишет о себе, что он пытался узнать, "что сказал Андрей, или что сказал Петр, или что было сказано Филиппом, Фомой или Иаковом, или Иоанном, или Матфеем или любым из учеников Господа, или что говорят Аристион и пресвитер Иоанн - ученики Господа". В Ефесе были апостол Иоанн и пресвитер Иоанн; причем пресвитер (старейшина) Иоанн был столь любим всеми, что он, в действительности, был известен под именем пресвитер старец, совершенно очевидно, что он занимал особое место в Церкви. Евсевий (263-340 гг.) и Дионисий Великий сообщают, что еще и в их время в Ефесе были две знаменитые могилы: одна - Иоанна апостола, другая - Иоанна-пресвитера.

А теперь обратимся к двум коротким посланиям - Второму и Третьему посланиям апостола Иоанна. Послания эти написаны той же рукою, что и Евангелие, а как они начинаются? Второе послание начинается словами: "Старец избранной госпоже и детям ее" (2 Иоан. 1). Третье послание начинается словами: "Старец - возлюбленному Гаию" (3 Иоан. 1). Вот оно, наше решение. В действительности послания записал Иоанн-пресвитер; в них получили отражение мысли и память престарелого апостола Иоанна, которого Иоанн-пресвитер всегда характеризует словами "ученик, которого любил Иисус".

ДОРОГОЕ НАМ ЕВАНГЕЛИЕ

Чем больше мы узнаем о четвертом Евангелии, тем дороже оно нам становится. Семьдесят лет Иоанн думал об Иисусе. День за днем Дух Святой открывал ему значение того, что сказал Иисус. И вот, когда у Иоанна за плечами уже был целый век и дни его приближались к концу, он и его друзья уселись и стали вспоминать. Иоанн-пресвитер держал в руке перо, чтобы записывать слова своего наставника и руководителя апостола Иоанна. И последний из апостолов записал не только то, что он услышал от Иисуса, но и то, что как он теперь понимал, Иисус имел в виду. Он помнил, как Иисус сказал: "Еще многое имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить. Когда же придет Он, Дух истины, то наставит вас на всякую истину" (Иоан. 16,12.13).

Многое не понял Иоанн тогда, семьдесят лет назад; многое открыл ему за эти семьдесят лет Дух истины. И все это Иоанн записал, хотя для него уже занималась заря вечной славы. Читая это Евангелие, надо помнить что оно поведавшее нам через ум и память апостола Иоанна и через Иоанна-пресвитера подлинные мысли Иисуса. За этим Евангелием стоит вся церковь Ефеса, все святые, последний из апостолов, Святой Дух и Сам Воскресший Христос.

АРЕСТ В САДУ (Иоан. 18,1-11)

Когда Последняя Вечеря, речь Иисуса к ученикам и молитва закончились, тогда Иисус со своими друзьями покинул горницу и направился в Гефсиманский сад. Им нужно было пройти воротами на крутой склон холма, сойти по нему вниз в долину Кедрона, пересечь поток и подняться на холм на другой стороне долины, где и был расположен этот масличный сад. Есть известная символика в этом переходе через Кедрон. Пасхальных агнцев всегда резали в Храме и их кровь выливалась на алтарь в жертву Богу. Число агнцев, закалываемых в Храме было громадным. Когда однажды был сделан подсчет, число их оказалось 256.000. Можем себе представить, что творилось во дворах Храма, когда кровь животных выливалась на алтарь, откуда она стекала по желобу вниз в долину и поток Кедрон. Кровь пасхальных агнцев окрашивала поток в красный цвет и в момент перехода Иисуса через Кедрон на пути в Гефсиманию. Несомненно мысль о Его собственной крови промелькнула у Него в голове, когда Он посмотрел на окраску воды в потоке.

Перейдя Кедрон, Иисус с учениками пошел на гору Елеонскую, на склоне которой был расположен Гефсиманский сад. Гефсимания - значит пресс для выжимания масла. Масло выжималось из маслин, которые росли в этом саду. Много богатых людей имели там свои частные сады. В Иерусалиме было мало места для частных садов, потому что город был выстроен на вершине холма. Помимо этого, существовало церемониальное запрещение пользоваться удобрениями для деревьев на священной земле. Поэтому зажиточные люди владели садами за городом на склонах Елеонской горы.

До сего дня паломникам показывают небольшой сад на склоне холма. За ним прекрасно ухаживают францисканские монахи, и в глубине его сохранилось восемь древних оливковых деревьев с таким обхватом, что они, как сказал Х. В. Нортон, скорее похожи на утесы, чем на деревья. Они весьма стары и известно, что их датируют периодом еще до мусульманского захвата Палестины. Вряд ли возможно, что они существуют со времен жизни Иисуса на земле, но несомненно ноги Спасителя ступали по пересекающим сад тропинкам на склоне Елеонской горы.

И вот в этот сад пришел Иисус. Какой-то богатый житель анонимный друг Иисуса, чье имя навсегда останется в тайне - вероятно дал Ему ключ от калитки в сад и право пользоваться им во время посещений Иерусалима. Иисус с учениками часто заходил сюда в поисках уединения, тишины и покоя. Иуда знал, что Иисус бывает здесь, и решил, что здесь и будет ему легче всего организовать Его арест.

Есть что-то потрясающее в вооруженной силе, которая пришла арестовать Иисуса. Иоанн говорит, что там был отряд воинов и служителей от первосвященников и фарисеев. Служители эти были охранниками Храма. Начальство Храма держало охрану для соблюдения порядка в Храме, а у Синедриона тоже были свои служители, которые приводили в исполнение его декреты. Следовательно служителями, пришедшими арестовать Иисуса, были иудеи - служители охраны Храма. Но там был также отряд римских воинов. Отряд носит название спеира , которое может означать три вещи. Этим греческим словом называли римские когорты (отряды), которые состояли из 600 человек. Если это был запасной отряд солдат, в нем могло быть 1000 человек: 240 кавалеристов и 760 пехотинцев. Но иногда, хотя гораздо реже, этим же словом называли самое малое подразделение римского легиона манипулу , состоящее из 200 солдат.

Таковы три возможных объяснения слова спеира , которое употребляется Иоанном в этом отрывке. Но даже, если бы толковали значения этого слова, как самое малое подразделение, так называемую манипулу , все равно для ареста простого галлилейского плотника такая сила кажется чрезмерной. Во время праздника Пасхи в Иерусалиме всегда было больше солдат, чем обычно. Запасные отряды располагались в башне Антония, с которой был виден Храм, чтобы в любое время можно было выступить. Однако какой комплимент силе Иисуса! Когда власти решили арестовать Его, они снарядили для этого чуть ли ни целую армию.

АРЕСТ В САДУ (Иоан. 18,1-11(продолжение))

Мало таких сцен в Евангелии, которые открывают нам качества характера Иисуса так, как эта сцена Его ареста в саду.

1. Она показывает нам Его мужество. На Пасху было полнолуние и сад был освящен почти как днем. Но для ареста Иисуса враги пришли с Факелами. Зачем? Ведь для освещения они не были нужны. Они, вероятно, рассчитывали, что им придется искать Иисуса между деревьями и во всех потаенных углах. Но Иисус не только не прятался от них, а вышел им навстречу, когда они пришли и спросил их: "Кого ищете?" "Иисуса Назорея", - ответили они. Он сразу же ответил: "Это Я". Тот, Кого они собирались искать в темных углах зарослей на склоне горы, стоял перед ними не считаясь ни с чем, во всей Своей славе. Это было мужество Человека, готового встретить все лицом к лицу.

Во время гражданской войны в Испании был осажден один город. В числе осажденных было немало желающих сдаться.

Тогда вождь их встал и сказал: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях".

2. Она показывает нам Его власть. Он стоял перед ними Один, невооруженный, ничем не защищенный, а их было много, сотни, и все они были до зубов вооружены. Но почему-то, когда они приблизились к Нему и стали лицом к лицу с Ним, они поверглись на землю. От Него исходил дух власти, который при всем Его одиночестве делал Его сильнее могущества армий.

3. Она показывает нам, что Иисус избрал смерть. Здесь снова ясно видно, что Он смог бы избежать смерти, если бы пожелал. Он мог пройти сквозь толпу и удалиться, как делал раньше, но Он не сделал этого теперь. Он даже помог врагам арестовать Себя. Он избрал смерть.

4. Эта сцена показывает нам его заботливую любовь. Он заботился не о Себе, а о Своих учениках. "Я сказал вам, что это Я; итак, если вы Меня ищете, оставьте их, пусть идут".

Среди множества бессмертных эпизодов периода Второй мировой войны выделяется случай из жизни миссионера в Таррау Альфреда Садда. Когда японцы высадились на его острове, с ним было двадцать мужчин, из которых большинство были новозеландскими солдатами, служителям, гарнизона. Японцы расстелили на земле флаг Великобритании и приказали Садду топтать его. Он направился к флагу, и когда подошел вплотную, круто свернул направо и обошел его. Ему снова приказали пройти ногами по флагу. Но этот раз он обошел его с левой стороны. Когда приказ повторили в третий раз, он сгреб флаг руками и поцеловал его. Когда японцы повели всю эту группу расстреливать, некоторые из них по своей молодости упали духом, но Альфред Садд ободрял их. Их выстроили в ряд с ним в центре, но в решительный момент он встал перед своими товарищами и ободрял их своей речью. Окончив речь, он встал впереди других, чтобы его убили первым. Альфред Садд больше беспокоился о других, чем о себе. Заботливая любовь Иисуса окружала учеников даже в Гефсимании.

5. Эта сцена показывает нам полное послушание Иисуса. "Неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец", - говорит Он Петру. Ведь в этом была воля Божия, и этого было для Иисуса вполне достаточно. Иисус оставался верным до смерти.

В этом эпизоде есть одна личность, которой мы должны отдать справедливость. Эта личность - Петр. Он, один из всех, схватил меч, чтобы сразиться с сотнями врагов. Вскоре Петру предстояло отречься от Учителя, но в данный момент он был готов пойти один против ста ради Иисуса Христа. Мы можем говорить о трусости и слабости Петра, однако, не будем забывать его высокого мужества в этот момент.

ИИСУС ПЕРЕД АННОЙ (Иоан. 18,12-14.19-24)

Для того чтобы наше повествование не прерывалось, мы возьмем два отрывка подряд, потому что они оба относятся к суду перед первосвященником Анной. Мы сделаем то же самое с двумя отрывками, относящиеся к Петру.

Иисуса вначале привели к Анне. Анна был известной личностью. Эдершейм пишет о нем: "Ни одна другая личность не знакома так в современной иудейской истории, как личность Анны. Ни один человек не считался таким удачником и счастливчиком, как первосвященник, но в то же самое время никто не был более ненавидим, чем он". Анна был властью за спиной у трона в Иерусалиме. Сам он был первосвященником от 6 до 15 года. Его четыре сына тоже занимали положение первосвященников, а Каиафа был его зятем. Уже сам этот факт заставляет задуматься, потому что проливает некоторый свет на вещи. Когда-то иудеи были свободны и первосвященники служили пожизненно, но когда над ними поставили римских проконсулов, служение первосвященника сделалось предметом соперничества, взяток, интриг и продажности. Оно доставалось тому, кто мог больше заплатить, кто больше других подхалимничал или готов был пойти на сделку с римским проконсулом. Первосвященник добывал себе комфорт и престиж не только взятками, но и сотрудничеством с оккупантами страны. Семья Анны была несметно богата и все ее члены постепенно пробились вверх путем интриг и взяток. Анна оставался закулисной властью у всей семьи.

Сам метод добычи денег у Анны был позорным. Во дворе язычников при Храме находились торговцы жертвенными животными, которых в свое время разогнал Иисус. Это не были простые торговцы, а вымогатели. Каждая жертва, приносимая в Храме, должна была быть без пятна и порока. Специальные инспекторы проверяли, так ли это на самом деле. Если животное покупали вне Храма, можно было с уверенностью сказать, что оно окажется с каким-нибудь недостатком, который обнаружат инспекторы. После этого жертвователя направляли к будкам Храма, где он мог купить для себя уже проверенное животное, которое не имело пороков. Такая система кажется удобной и полезной, если бы не одно обстоятельство. Вне стен Храма пару голубей можно было купить за 4 местных монеты, а внутри - за 75. Все это было самым настоящим вымогательством. Лавки, в которых можно было купить жертвенных животных, назывались "базаром Анны". Они были собственностью семьи Анны и путем эксплуатации паломников Анна нажил себе свой капитал. Сами иудеи ненавидели семью Анны. Даже в Талмуде есть такие слова: "Горе дому Анны. Горе их змеиному шипению! Они - первосвященники, их сыновья - казначеи, их зятья - охранники Храма, их слуги бьют народ палками". Да, Анна и его семья пользовались дурной славой.

Теперь мы видим, почему случилось так, что к Анне первому привели Иисуса. Ведь Иисус посягнул на его законное имущество. Он разогнал его торговцев жертвенными животными и поразил Анну в самое больное место - в его кошелек! Анна хотел первый позлорадствовать при поимке этого раздражающего его Галилеянина.

Следствие перед Анной было насмешкой над правосудием. Закон запрещал задавать задержанному такие вопросы, которые вели бы к его обвинению. Великий иудейский учитель средневековья Маимонид говорит об этом так: "Наш истинный закон не налагает смертного наказания на грешника вследствие его собственного признания". Анна нарушил этот принцип иудейского правосудия, когда допытывал Иисуса, и именно это напомнил ему Иисус, когда сказал: "Что спрашиваешь Меня? Спроси слышавших, что Я говорил". Иными словами: "Собирай свои сведения обо Мне через других законным порядком. Допроси твоих свидетелей, на что ты имеешь полное право". Но когда Иисус сказал это, один из служителей, стоявших рядом ударил Его по щеке и сказал: "Ты что учишь первосвященника, как проводить следствие?" Иисус ответил: "Если Я сказал что-нибудь незаконно (худо), созовите свидетелей. Я же только напомнил о законе. За это ли бьете Меня?"

Иисус и не ожидал справедливости. Личные интересы Анны и его коллег были задеты Им, и Он был осужден без всякого следствия. Когда человек занят злым делом, у него есть только одно желание - избавиться от всех своих противников, и, если он не может сделать это честным путем, он прибегает к любому пути.

ГЕРОЙ И ТРУС (Иоан. 18,15-18.25-27)

Когда другие ученики оставили Иисуса и бежали кто куда, Петр отказался сделать это, но последовал за Иисусом даже после ареста, потому что не мог оторваться от Него. Он пришел к Каиафе первосвященнику в обществе другого ученика, который мог войти туда по знакомству.

Существует немало предположений относительно этого другого ученика. Одни думают, что этим учеником был просто какой-то неизвестный ученик, имени которого мы не знаем. Другие думают, что это был либо Никодим, либо Иосиф Аримафейский, которые были членами Синедриона и могли быть хорошо знакомы с первосвященником. Было даже предположение, что этим учеником был Иуда Искариот. Иуде приходилось не раз входить и выходить через ворота двора первосвященника во время подготовки его предательской сделки, и он мог быть равно знаком как служанке, так и самому первосвященнику. Но одно обстоятельство исключает такую возможность. После сцены в саду роль Иуды в предательстве стала совершенно ясной и вряд ли Петр мог продолжать общаться с ним. Самым распространенным мнением является то, что этим учеником был сам Иоанн. Этот взгляд настолько укоренился, что его трудно устранить. Возникает только один вопрос: каким образом Иоанн из Галилеи был знаком, и притом близко, с первосвященником?

На это существует два предположения.

а) Ученик апостола Иоанна Поликарп (епископ смирении) написал об этом четвертом Евангелии свои размышления. Он никогда не сомневался в том, что Иоанн, написавший это Евангелие, был любимым учеником Христа. Но он рассказывает о нем еще одну весьма любопытную вещь. Он говорит, что по рождению Иоанн был священником, и носил петалос - золотую дощечку со словами "Святыня Господня", которую первосвященники носили в виде диадемы поверх своего головного убора. Если это верно, тогда Иоанн был в родстве с первосвященником, только трудно верится, чтобы он был священнического происхождения, потому что Евангелие ясно говорит нам о нем, как о галилейском рыбаке.

б) Второе объяснение принимается легче. Ясно, что у отца Иоанна был весьма успешный рыболовный промысел, так что он даже мог позволить себе наемных работников (Мар. 1,20) . Рыба была основным промыслом в Галилее. Свежая рыба была роскошью, потому что тогда не было транспорта, позволяющего при перевозке сохранять ее свежей. Соленая же рыба была основной пищей. Предполагают, что отец Иоанна занимался торговлей соленой рыбы, и был поставщиком дома первосвященника. В таком случае Иоанн мог быть хорошо знаком с первосвященником и его слугами, потому что он частенько доставлял товар отца в дома заказчиков. Эта теория находит некоторую поддержку в преданиях. Х. В. Нортон рассказывает о посещении арабского кафе где-то на окраине Иерусалима. Здание было небольшим, но в нем сохранились некоторые камни и арки от христианской церкви, которая раньше была на этом месте, которое еще раньше было местом дома Заведея, отца Иоанна. Францисканцы верят, что эта семья занималась рыбной торговлей в Галилее с филиалом в Иерусалиме, и снабжала хозяйство Каиафы соленой рыбой, и потому Иоанн имел доступ в дом первосвященника.

Но как бы там ни было, Петр пришел во двор первосвященника, где трижды отрекся от Христа.

И вот что весьма интересно: Иисус сказал, что Петр отречется от Него трижды, пока не пропоет петух. Петр вспомнил об этом, сразу же после своего отречения, когда услыхал этот знакомый ему и всем звук.

ГЕРОЙ И ТРУС (Иоан. 18,15-18.25-27 (продолжение))

Итак, во дворе первосвященника Петр отрекся от своего Господа. Ни с одним человеком комментаторы и проповедники не обошлись так несправедливо, как с Петром. Его слабость и позор всегда особенно подчеркиваются, но ведь было и что-то другое, чего мы не должны забывать.

1. Мы не должны забывать, что все ученики, кроме Иоанна (если он был тем не названным по имени учеником) бежали. Вспомним также, как поступил Петр. Только он один выхватил меч против значительно превосходящих сил в Гефсимании. Только он один последовал за Иисусом после его ареста. Нам нужно запомнить в первую очередь мужество Петра, а не его падение. Мужество держало его вблизи Иисуса в то время, как другие разбежались. Ту неудачу, которую потерпел Петр, мог потерпеть только исключительно мужественный человек. Верно, что он не выдержал испытания, но это случилось с ним в ситуации, с которой другие ученики даже не дерзнули столкнуться. Он упал не потому, что был трусливым, а потому что был храбрым.

2. Мы должны помнить, как сильно Петр любил Иисуса. Другие оставили Его, а Петр остался с Ним. Он настолько любил Иисуса, что не мог оставить Его. Верно, что он не выдержал, но он не выдержал в условиях, в которые мог попасть только преданно любящий Иисуса человек.

3. Мы должны помнить, что Петр восстановил себя. Ему было нелегко. Весть об его отречении быстро распространилась, потому что люди любят злые вести о ближних. Как говорит предание, люди кукарекали, когда Петр проходил мимо, подражали тому утреннему звуку петуха, который запечатал позор Петра. Но Петр обладал мужеством и твердостью цели, чтобы восстановить себя, и начав падением, поднялся до величия.

Подлинный Петр отстаивал свою верность в горнице, подлинный Петр вытащил меч при свете луны в саду, подлинный Петр пошел за Иисусом потому что не мог допустить, чтобы Он пошел куда-то один, и не подлинный Петр подломился под давлением обстоятельств и отрекся от своего Господа.

И вот именно это видел Иисус . Самое замечательное в Иисусе то, что Он может рассмотреть подлинного человека под его внешними слабостями и падениями. Он понимает, Он любит нас, невзирая на то, что мы делаем, потому что любит нас не за то, что мы собой представляем, а за то, какими мы способны быть. Прощающая любовь Иисуса настолько велика, что Он видит нашу подлинную личность, самую ее сущность, не в нашей верности, но в нашей преданности; не в нашем поражении грехом, но в нашем стремлении к добру даже во время поражения.

Комментарии к Иоан. 18,19-24 смотрите в Иоан. 18,12-14 .

Комментарии к Иоан. 18,25-26 смотрите в Иоан. 18,15-18 .

Комментарии к Иоан. 18,28-40 смотрите в следующем разделе.

Комментарии (введение) ко всей книге «От Иоанна»

Комментарии к главе 18

По глубине этой книге нет равных в мире. А. Т. Робертсон

Введение

I. ОСОБОЕ ПОЛОЖЕНИЕ В КАНОНЕ

По словам самого Иоанна, его книга написана специально для неверующих - "дабы вы уверовали" (20,31).

Однажды Церковь последовала воззванию апостолов: в девятнадцатом веке были распространены миллионы экземпляров карманных Евангелий от Иоанна.

Евангелие от Иоанна является также одной из самых любимых книг Библии - если не самой любимой - для многих зрелых и ревностных христиан.

Иоанн не просто перечисляет некоторые факты из жизни нашего Господа; в его книге мы находим много рассуждений, размышлений апостола, пребывавшего с Христом от дней своей юности в Галилее до весьма преклонных годов в Асии. В его Евангелии мы находим тот знаменитый стих, который Мартин Лютер назвал "Благой Вестью в миниатюре" - Иоанна 3,16.

Будь Евангелие от Иоанна единственной книгой в НЗ, в нем нашлось бы достаточно материала для изучения и размышления на всю оставшуюся жизнь всякому желающему.

Вопрос об авторстве четвертого Евангелия в последние 150 лет обсуждался очень широко и активно. Причина такого повышенного интереса лежит, несомненно, в той уверенности, с которой евангелист свидетельствует о Божественности Иисуса Христа. Были предприняты попытки доказать, что это Евангелие вышло не из-под пера очевидца, а является произведением неизвестного, но гениального богослова, жившего пятьдесят или сто лет спустя после описываемых им событий. Следовательно, он отражает позднее учение Церкви о Христе, а не то, Кем Иисус был в действительности, что Он на самом деле говорил и что на самом деле делал.

Климент Александрийский писал о том, как близкие друзья Иоанна, найдя его в Ефесе, предложили ему написать собственное Евангелие в дополнение к имеющимся синоптическим. И вот, по наитию Духа Святого, апостол создал свое духовное Евангелие. Это вовсе не означает, что остальные Евангелия недуховны . Просто то особое ударение, которое Иоанн делает на словах Христа и на более глубоком значении тех чудесных знамений, которые Он явил, дает нам право выделить данное Евангелие как "духовное".

Внешние свидетельства

Первые письменные свидетельства о том, что автором рассматриваемого Евангелия является Иоанн, находят в трудах Феофила из Антиохии (ок. 170 г. н. э.). Однако имеются и другие, более ранние, неявные упоминания и ссылки на четвертое Евангелие у Игнатия, Юстина Мученика, Тациана, в Муратори каноне и у еретиков Василидия и Валентина.

Ириней замыкает цепь учеников, идущую от Самого Иисуса Христа к Иоанну, от Иоанна к Поликарпу и от Поликарпа к Иринею. Таким образом охватывается период от времени зарождения христианства до конца второго столетия. Ириней часто цитирует это Евангелие, считая его творением Иоанна и воспринимая его как признанное Церковью. Начиная с Иринея, данное Евангелие получило всеобщее признание, в том числе Климента Александрийского и Тертуллиана.

Существует предположение, что самый конец двадцать первой главы был добавлен старейшинами Ефесской церкви в конце первого столетия, чтобы поощрять верующих к принятию Евангелия от Иоанна. Стих 24 обращает нас вновь к "ученику, которого любил Иисус", упомянутому в стихе 20, а также в главе 13. Эти указания всегда воспринимались как относящиеся к апостолу Иоанну.

Либералы же утверждали, что четвертое Евангелие было написано в конце второго столетия. Но в 1920 году в Египте был обнаружен фрагмент восемнадцатой главы Евангелия от Иоанна (Папирус 52, датируемый при помощи объективных методов первой половиной второго века, приблизительно 125 г. н. э.). Тот факт, что он был найден в провинциальном городке (а не в Александрии например), подтверждает, что традиционно признанная дата написания - конец первого века - верна, поскольку требовалось некоторое время, чтобы рукописи из Ефеса распространились до пределов южного Египта. Подобный же фрагмент из пятой главы Евангелия от Иоанна, Папирус Егертон 2, который тоже относят к началу второго столетия, еще более подкрепляет предположение о том, что данное Евангелие было написано при жизни апостола Иоанна.

Внутренние свидетельства

В конце девятнадцатого века известный англиканский ученый-богослов, епископ Весткотт, очень убедительно доказывал авторство Иоанна. Последовательность его рассуждений такова: 1) автор, несомненно, является иудеем - манера письма, словарный запас, знание иудейских обычаев и культурных особенностей, а также ветхозаветный подтекст, проступающий в Евангелии, - все это подтверждает данное предположение; 2) это иудей, проживающий в Палестине (1,28; 2:1,11; 4,46; 11:18,54; 21,1-2). Он хорошо знает Иерусалим и храм (5,2; 9,7; 18,1; 19:13,17,20,41; см. также 2,14-16; 8,20; 10,22); 3) он является очевидцем того, о чем повествует: в тексте встречается множество мелких деталей о месте действия, лицах, времени и нравах (4,46; 5,14; 6,59; 12,21; 13,1; 14:5,8; 18,6; 19,31); 4) это один из апостолов: он выказывает знание внутренней жизни в кругу учеников и жизни Самого Господа (6:19,60-61; 12,16; 13:22,28; 16,19); 5) поскольку автор называет поименно других учеников, но никогда не упоминает себя, это дает нам право предположить, что безымянный ученик из 13,23; 19,26; 20,2; 21:7,20 - апостол Иоанн . Еще три важных места, подтверждающих, что автор Евангелия - очевидец описываемых событий: 1,14; 19,35 и 21,24.

III. ВРЕМЯ НАПИСАНИЯ

Ириней с уверенностью утверждает, что Иоанн написал свое Евангелие в Ефесе. Если он прав, то самая ранняя из возможных датировок относится примерно к 69 или 70 г. н. э. - время прибытия Иоанна в Ефес. Так как Иоанн нигде не упоминает о разрушении Иерусалима, можно предположить, что этого еще не случилось. Данный факт позволяет сделать вывод, что Евангелие было написано до этого страшного события.

Ряд весьма либерально настроенных ученых, специалистов по Библии, прослеживая некую связь со свитками, найденными у Мертвого моря, выдвинули версию о том, что Евангелие от Иоанна было написано в 45-66 гг.

Это само по себе событие неординарное, так как обычно именно либералы настаивают на более поздних датировках, в то время как консерваторы защищают версии о датировках ранних.

В данном случае традиция ранней Церкви стоит на стороне более поздней даты написания.

Доводы в пользу конца первого столетия достаточно вески. Большинство ученых согласно с мнением Иринея, Климента Александрийского и Иеронима, что Евангелие от Иоанна написано последним из четырех и частично опирается на синоптические.

Тот факт, что в этом Евангелии ничего не говорится о разрушении Иерусалима, возможно, объясняется тем, что книга написана пятнадцать-двадцать лет спустя , когда первое потрясение уже прошло. Ириней пишет, что Иоанн жил до времени правления императора Траяна, который взошел на престол в 98 году, значит, вполне вероятно, что Евангелие было написано незадолго до этого. Имеющиеся в Евангелии упоминания об "иудеях" тоже скорее свидетельствуют о более поздней дате, когда противодействие христианству со стороны иудеев переросло в гонения.

Итак, точную дату написания установить не представляется возможным, однако наиболее вероятен период с 85 по 95 г. н. э.

IV. ЦЕЛЬ НАПИСАНИЯ И ТЕМА

Все Евангелие от Иоанна строится вокруг семи чудес, или знамений, совершенных Иисусом на глазах у людей.

Каждое из этих знамений служило доказательством того, что Иисус есть Бог. (1) Претворение воды в вино на свадебном пиру в Кане Галилейской (2,9). (2) Исцеление сына царедворца (4,46-54). (3) Исцеление больного около купальни Вифезда (5,2-9). (4) Насыщение пяти тысяч (6,1-14). (5) Хождение Иисуса по морю Галилейскому, чтобы спасти учеников от бури (6,16-21). (6) Исцеление слепорожденного (9,1-7). (7) Воскрешение Лазаря (11,1-44). В дополнение к этим семи чудесам, совершенным принародно, есть еще одно, восьмое чудо, которое Христос совершил в присутствии учеников уже после Своего воскресения, - ловля рыбы (21,1-14).

Чарльз Р. Эрдман писал, что четвертое Евангелие "подвигло больше людей следовать за Христом, вдохновило больше верующих на праведное служение и поставило перед исследователями большее количество труднейших задач, чем любая другая книга".

Именно по Евангелию от Иоанна восстанавливается хронология Христова служения на земле. Если следовать трем другим Евангелиям, может показаться, что оно продолжалось только год. Упоминание же ежегодных всенародных праздников у Иоанна вычленяет период примерно в три года. Обратите внимания на следующие места: первый праздник Пасхи иудейской (2,12-13); "праздник иудейский" (5,1) - это может быть или Пасха или Пурим; второй (или третий) праздник Пасхи (6,4); поставление кущей (7,2); праздник Обновления (10,22) и последний праздник Пасхи (12,1).

Иоанн также очень точен в упоминаниях времени. Если трех других евангелистов вполне устраивают приблизительные указания на время, то Иоанн отмечает такие детали, как седьмой час (4,52); третий день (2,1); два дня (11,6); шесть дней (12,1).

Стиль и словарный состав этого Евангелия уникальны и сопоставимы только со стилем посланий Иоанна.

Предложения в нем коротки и просты. Автор явно мыслит по-еврейски, хотя пишет по-гречески. Зачастую предложения тем короче, чем важнее заключенная в них мысль. Словарный состав более ограничен по сравнению с остальными Евангелиями, но более глубок по смыслу. Обратите внимание на следующие важные слова и на то, как часто они встречаются в тексте: Отец (118), веровать (100), мир (78), любить (45), свидетельствовать (47), жизнь (37), свет (24).

Отличительной чертой Евангелия от Иоанна является частое использование автором числа семь и чисел, кратных семи. На протяжении всего Священного Писания с этим числом всегда связана идея совершенства и полноты (см. Быт. 2,1-3). В данном Евангелии Дух Божий сделал откровение Божье в лице Иисуса Христа совершенным и полным, поэтому примеры и различные образы, связанные с числом семь, встречаются здесь довольно часто.

Известны также семь "Я есмь" из Евангелия от Иоанна: (1) "хлеб жизни" (6:35,41,48,51); "свет миру" (8,12; 9,5); "дверь" (10:7,9); "пастырь добрый" (10:11,14); "воскресение и жизнь" (11,25); "путь и истина и жизнь" (14,6) и "Лоза" (15:1,5). Менее известны другие "Я есмь" или "это Я", за которыми не следует определение: 4,26; 6,20; 8:24,28,58; 13,19; 18:5,8; в последнем стихе дважды.

В шестой главе, где говорится о хлебе жизни, греческое слово, переводимое как "хлеб" и "хлебы", встречается двадцать один раз - число, кратное семи. В этой же главе словосочетание "хлеб с неба" встречается ровно семь раз, столько же, сколько выражение "сшедший с небес".

Таким образом, можно сделать вывод, что Иоанн написал это Евангелие, чтобы все прочитавшие "уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий, и, веруя, имели жизнь во имя Его" (20,31).

План

I. ПРОЛОГ: ПЕРВОЕ ПРИШЕСТВИЕ СЫНА БОЖЬЕГО (1,1-18)

II. ПЕРВЫЙ ГОД СЛУЖЕНИЯ СЫНА БОЖЬЕГО (1,19 - 4,51)

III. ВТОРОЙ ГОД СЛУЖЕНИЯ СЫНА БОЖЬЕГО (Гл. 5)

IV. ТРЕТИЙ ГОД СЛУЖЕНИЯ СЫНА БОЖЬЕГО: ГАЛИЛЕЯ (Гл. 6)

V. ТРЕТИЙ ГОД СЛУЖЕНИЯ СЫНА БОЖЬЕГО: ИЕРУСАЛИМ (7,1 - 10,39)

VI. ТРЕТИЙ ГОД СЛУЖЕНИЯ СЫНА БОЖЬЕГО: ПЕРЕЯ (10,40 - 11,57)

VII. СЛУЖЕНИЕ СЫНА БОЖЬЕГО СВОИМ ИЗБРАННЫМ (Гл. 12 - 17)

VIII. СТРАДАНИЯ И СМЕРТЬ СЫНА БОЖЬЕГО (Гл. 18 - 19)

IX. ТОРЖЕСТВО СЫНА БОЖЬЕГО (Гл. 20)

X. ЭПИЛОГ: ВОСКРЕСШИЙ СЫН БОЖИЙ СО СВОИМИ ИЗБРАННЫМИ (Гл. 21)

VIII. СТРАДАНИЯ И СМЕРТЬ СЫНА БОЖЬЕГО (Гл. 18 - 19)

А. Иуда предает Господа (18,1-11)

18,1 Беседа, записанная в главах 13-17, происходила в Иерусалиме. Теперь Иисус оставил город и шел в восточном направлении, к Масличной горе. При этом Он пересек поток Кедрон и вошел в сад Гефсиманский, расположенный на западном склоне Масличной горы.

18,2-3 Иуда знал, что в этом саду Господь проводил долгое время в молитве. Он знал , что наиболее вероятное место, где можно найти Господа, - там, где Он молится.

Отряд воинов состоял, вероятно, из римских солдат, в то время как служителями от первосвященников и фарисеев были иудейские должностные лица.

Они пришли с фонарями, светильниками и оружием. Они пришли искать Свет с фонарями!

18,4 Господь вышел им навстречу, не ожидая, пока они сами найдут Его. Это свидетельствовало о Его готовности взойти на крест. Воины могли бы оставить свое оружие дома: Спаситель не сопротивлялся. Вопрос: "Кого ищете?" - был задан, чтобы узнать цель их миссии.

18,5 Они искали Иисуса Назорея , не имея понятия о том, что Он - их Творец и Жизнедатель, лучший Друг из всех, кого они когда-либо имели. Иисус сказал: "Это Я". (Слова "Я" нет в оригинале, но оно необходимо в английском и русском текстах.) Он подразумевал, что Он не только Иисус Назорей, но также Иегова. Как упоминалось выше, "Я ЕСМЬ" - одно из имен Иеговы в ВЗ. Заставило ли это Иуду, который стоял с другими в толпе, еще раз задуматься?

18,6 В краткий миг Господь Иисус явил им Себя как всемогущего Бога. Это так подействовало на них, что они отступили назад и пали на землю.

18,7 Опять Господь попросил их сказать, кого они ищут. И опять, несмотря на реакцию, которую вызвали два слова, сказанныe Христом, последовал тот же ответ.

18,8-9 Иисус еще раз ответил, что Он Тот, Кто назван Иеговой: "Я сказал вам, что это Я". Они искали Его, поэтому Он попросил их оставить Его учеников, пусть идут. Замечательно видеть Его бескорыстную заботу о других в то время, когда Его собственная жизнь в опасности. Таким образом, слова Иоанна (17,12) также исполнились.

18,10 Симон Петр решил, что настало время применить силу и спасти своего Господина. Не получив на то согласия Господа, он, имея меч, извлек его и ударил первосвященнического раба.

Несомненно, он намеревался убить его, но Невидимая Рука отклонила меч так, что он отсек ему правое ухо.

18,11 Иисус упрекнул Петра за опрометчивое рвение. Чаша страдания и смерти дана Ему Отцом, и Он будет пить ее. Лука, врач, записал, как Господь прикосновением исцелил ухо Малха (22,51).

Б. Иисус арестован и связан (18,12-14)

18,12-13 Впервые злые люди смогли взять Иисуса и связать Его. Анна был первосвященником прежде. Не ясно, почему Иисуса привели сначала к нему, а не к Каиафе, его зятю, который был первосвященником в то время. Важно заметить, что сначала Иисус предстал перед судом иудеев, пытавшихся доказать, что Он виновен в богохульстве и ереси. Мы могли бы назвать это судом за религиозные убеждения. Затем Он был допрошен римскими властями. Здесь была сделана попытка доказать, что Он враг кесаря.

Это был гражданский суд. Иудеи находились под господством Рима, следовательно, должны были обращаться в римский суд. Они, к примеру, не могли приводить в исполнение смертный приговор. Его должен был одобрить Пилат.

18,14 Иоанн объяснил, что первосвященником был тот самый Каиафа, который предсказал, что лучше одному человеку умереть за народ (см. Ин. 11,50). Теперь он принимал участие в осуществлении этого пророчества.

Джеймс Стюарт пишет:

"Это был человек, стоявший на страже национальной души. Он был избран как верховный истолкователь и представитель Всевышнего. Ему была дана совершенно особая привилегия раз в год входить в Святая святых. И все же это был человек, который осудил Сына Божьего. История не оставила нам более потрясающего свидетельства о том, что наивысшее религиозное положение в мире и наиболее многообещающие жизненные перспективы не гарантируют человеку спасение и не облагораживают его душу. "Тогда я убедился, - говорит Джон Буньян, завершая свою книгу,- что есть путь ведущий в ад... от самих врат Небес". (Stewart, Life and Teaching, p. 157.)

В. Петр отрекается от своего Господа (18,15-18)

18,15 Большинство ученых-богословов полагает, что другим упомянутым здесь учеником был Иоанн, но из скромности он не назвал свое имя, особенно ввиду позорного отречения Петра.

Нам не говорят, как Иоанн стал настолько известным первосвященнику, что получил доступ во внутренний двор первосвященнический.

18,16-17 Петр не смог войти, пока Иоанн не вышел и не попросил придверницу впустить его. Оглядываясь назад, мы задаем себе вопрос: любезно ли было со стороны Иоанна использовать свое влияние таким образом. Существенно то, что первый раз Петр отрекся от Господа не перед сильным, устрашающего вида солдатом, а перед простой рабой придверницей. Он отрицал, что был учеником Иисуса.

18,18 Петр смешался с врагами Господа и старался, чтобы его не узнали. Подобно многим другим ученикам, он стоял и грелся у огня мира сего.

Г. Иисус перед первосвященником (18,19-24)

18,19 Не ясно, кто этот первосвященник: Анна или Каиафа. Если это Анна, что кажется наиболее вероятным, то он, возможно, назван первосвященником из вежливости, потому что был таковым ранее. Первосвященник спросил Иисуса об учениках Его и об учении Его, как будто они угрожали Моисееву закону и римскому правительству.

Ясно, что эти люди не имели никакого веского обвинения против Господа, поэтому старались отыскать его.

18,20 Иисус отвечал ему, что Его служение всегда было явным. Ему нечего было скрывать. Он учил в присутствии иудеев в синагоге и в храме. И не делал из Своего учения никакой тайны.

18,21 Это был вызов: Иисус предложил привести кого-нибудь из иудеев, слушавших Его. Пусть обвинят Его хоть в чем-то. Если Он сделал или сказал что-то не так, пусть об этом скажут свидетели.

18,22 Вызов явно раздражил иудеев. Шансов услышать обвинение не оставалось. Тогда они прибегли к оскорблениям. Один из служителей ударил Иисуса по щеке за то, что Тот якобы не так отвечал первосвященнику.

18,23 С полной уравновешенностью и бесспорной логикой Спаситель показал несправедливость их поступка. Они не могли обвинить Его в том, что Он сказал худо; они ударили Его за то, что Он говорит истину.

18,24 Предыдущие стихи описывали допрос перед Анной. Иоанн не описал суд у Каиафы, который состоялся между стихами 18,24 и 18,28.

Д. Второе и третье отречение Петра (18,25-27)

18,25 Повествование вновь возвращается к Симону Петру. В холодные ранние утренние часы он грелся у огня. Несомненно, его одежда и акцент выдавали, что он - галилейский рыбак. Стоящий рядом с ним спросил, был ли он учеником Иисуса. Но он опять отрекся от Господа.

18,26 Потом с Петром заговорил родственник Малха. Он видел, что Петр отсек ухо его родственнику: "Не я ли видел тебя с Ним в саду?"

18,27 Петр в третий раз отрекся от Господа. И тотчас услышал пение петуха, напомнившее слова Господа: "Не пропоет петух, как отречешься от Меня трижды." Из других Евангелий мы знаем, что в этот момент Петр ушел, горько плача.

Е. Иисус перед Пилатом (18,28-40)

18,28 Религиозный суд закончился, начинался суд гражданский. События происходят в зале суда или дворца прокуратора. Иудеи не хотели входить во дворец язычника. Они боялись оскверниться перед принятием Пасхи иудейской. Казалось, их не беспокоило то, что они замышляют смерть Сына Божьего. Войти в дом язычника казалось им трагедией, а убийство было лишь пустяком. Августин отмечает:

"О нечестивая слепота! Воистину, они осквернятся пребыванием в чужой обители и не будут осквернены преступлением, совершенным своими руками. Они боялись оскверниться в претории иностранного судьи, но не боялись оскверниться кровью невинного брата". (Augustine, цитата по Ryle, John, III:248.)

Холл комментирует:

"Горе вам, священники, книжники, старейшины, лицемеры! Что еще может быть столь же грязным, как ваши собственные души? Не стены Пилата, но ваши собственные сердца нечисты. Вы задумали убийство и останавливаетесь перед нечистотой жилища язычника? Бог сокрушит вас, вы, подбеленные стены! Вы жаждете быть запятнанными Кровью - Кровью Божьей, и боитесь оскверниться прикосновением к мозаичному полу Пилата? Такая маленькая мошка застряла в вашем горле, между тем как вы проглатываете такого верблюда чудовищной злобы? Идите прочь из Иерусалима, вы, ложные верующие, ибо вы осквернены! У Пилата больше причин бояться, что его стены осквернены присутствием таких потрясающих чудовищ несправедливости". (Bishop Hall, Ibid. )

Пул замечает: "Нет ничего более обычного, чем люди, чрезмерно фанатичные в исполнении ритуалов и совершенно невнимательные к морали". (Poole, Ibid .)

Выражение: "...но чтобы можно было есть пасху", вероятно, подразумевает праздник, следовавший за иудейской Пасхой. Сама иудейская Пасха состоялась предыдущей ночью.

18,29 Пилат, римский прокуратор, уступил религиозным предубеждениям иудеев и вышел к ним туда, где они стояли. Он начал суд, спросив, в чем они обвиняют заключенного.

18,30 Их ответ был дерзок и невежлив. Они сказали в ответ, что уже допрашивали Его и нашли виновным. Они хотят только, чтобы Пилат объявил приговор.

18,31 Пилат попытался уклониться от ответственности и предложил иудеям самим принять решение. Если они уже допрашивали Иисуса и нашли Его виновным, то почему бы им не осудить Его согласно их закону? Ответ иудеев был очень существенен. Они отвечали многословно: "Мы - подневольный народ. Мы подчиняемся римской власти. Мы лишены гражданских прав и больше не имеем власти предавать кого-либо смерти". Их ответ свидетельствовал об их зависимости и подчинению языческой власти. Кроме того, они хотели переложить ответственность за смерть Христа на Пилата.

18,32 Стих 32 может иметь два различных значения: 1) у Матфея (20,19) Иисус предсказал, что Он будет приведен к язычникам, чтобы те осудили Его на смерть; иудеи так и поступили с Ним; 2) во многих местах Господь говорил, что будет "вознесен" (Ин. 3,14; 8,28; 12:32,34), подразумевая смерть через распятие на кресте. Для исполнения высшей меры наказания иудеи использовали побивание камнями, в то время как распятие на кресте было римским обычаем. Таким образом, своим отказом привести в исполнение смертную казнь иудеи неосознанно исполнили эти два пророчества о Мессии (см. также Пс. 21,17).

18,33 Теперь Пилат пригласил Иисуса в преторию для частной беседы и спросил Его прямо: "Ты Царь Иудейский?"

18,34 Иисус отвечал ему: "Как прокуратор, ты когда-либо слышал, чтобы Я пытался свергнуть власть Рима? Тебе когда-нибудь сообщали, что Я объявил Себя Царем, Который ниспровергнет империю кесаря? Ты предъявляешь мне обвинение, основываясь на известных тебе фактах или на том, что слышал от иудеев?"

18,35 В вопросе Пилата сквозило явное презрение: "Разве я иудей?" Он подразумевал, что слишком высокопоставлен, чтобы переживать по поводу местной иудейской проблемы.

Но своим ответом он также признавал, что не имеет никакого реального обвинения против Иисуса. Он знает только то, что сказали иудейские начальники.

18,36 Тогда Господь признал, что Он есть Царь. Но не тот Царь, за которого Его выдавали иудеи. И не тот, который угрожал Риму. Царство Христа не завоевывается человеческим оружием. Иначе Его ученики боролись бы, чтобы не дать иудеям схватить Его. Царство Христа не отсюда, то есть не от мира сего. Оно не получает полномочия от мира; Его цели и стремления - не плотские.

18,37 Когда Пилат спросил: "Итак Ты Царь?" - Иисус отвечал: "Ты говоришь, что Я Царь". Но Его Царство интересуется истиной , а не мечами и щитами. На то Он и пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине. "Истина" здесь означает истину о Боге, Самом Христе, Духе Святом, человеке, грехе, спасении и всех основных доктринах христианства. Всякий, кто от истины, слушает гласа Иисуса, и именно так расширяется Его империя.

18,38 Трудно сказать, что подразумевал Пилат, сказав Ему: "Что есть истина?" Что звучит в этом вопросе: заинтересованность, недоумение или сарказм? Все, что мы знаем, - это то, что перед ним стояла воплощенная Истина, а он не признал Ее. Пилат опять вышел к иудеям сказать, что не нашел в Иисусе никакой вины.

18,39 У иудеев был обычай на иудейскую Пасху отпускать какого-нибудь иудейского заключенного, сидящего в тюрьме у римлян. Пилат ухватился за эту традицию, чтобы угодить иудеям и одновременно освободить Иисуса.

18,40 План потерпел неудачу. Иудеи не захотели отпустить Иисуса; они пожелали Варавву . Варавва же был разбойник. Злое сердце человека предпочло преступника Создателю.

В ответ на вопрос Пилата: «Ты царь Иудейский?» Иисус ответил: «Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18:36). Постигнуть это царство в терминах жизненной философии Пилата невозможно. Напротив, нужно решительно отказаться от этой философии. Первое, что требуется от человека, - это осознать несущественность, второстепенность всех земных целей и стремлений. Надо правильно обозначить масштаб ценностей и понять одну истину: «Что высоко у людей, то мерзость перед Богом» (Лк. 16:15). Свой выбор Иисус сделал в пустыне, где он, готовясь выступить с собственным учением, постился сорок дней и сорок ночей. Под конец поста к нему приступил дьявол с тремя соблазнами. Первый соблазн состоял в том, что искуситель предложил ему превратить камни в хлебы. Иисус ответил: «Не хлебом одним будет жить человек» (Мф. 4:4). Можно вообще остаться без хлеба, как во время поста. Можно иметь его бесконечно много, как камней в Палестине. Для человека, его осмысленной жизни это не имеет существенного значения. Второй соблазн состоял в том, что дьявол предложил Иисусу броситься вниз с крыла Иерусалимского храма, дабы проверить, действительно ли, как было предречено, бог не даст ему упасть вниз на камни. Иисус, как и в первом случае, ответил строчкой из древнего писания: «Не искушай Господа Бога твоего» (Мф. 4:7). Он, видимо, хотел сказать, что надежда на бога не освобождает человека от ответственных поступков. Третий соблазн - дьявол обещает Иисусу все царства мира и славу их в обмен на то, чтобы тот поклонился ему в ноги. Иисус и в этот раз отвечает ветхозаветным изречением: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи» (Мф. 4:10). Мир, считает Иисус, не содержит в себе своей ценности; в перспективе небесного царства он ничтожен, каким бы значительным и соблазнительным ни казался. Словом, земная жизнь в себе несовершенна, и ничто в ней, будь то богатство, удача, слава, не стоит того, чтобы быть сокровенной целью человеческих стремлений. Сердце не может принадлежать миру.

Иисус вместе с тем против аскетического отречения от мира. Этим он отличается от Иоанна Крестителя, который «имел одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах своих; а пищею его были акриды и дикий мед» (Мф. 3:4). Аскетизм тоже есть своеобразная привязанность к миру, хотя и в отрицательной форме. Потому, как ни велик Иоанн, но даже «меньший в Царстве Небесном больше его» (Мф. 11:11).

Иисус не утверждает мир и не отрицает его. Он оставляет его позади, прозревает поверх мира. Ни одна из форм земной деятельности, ни все они, вместе взятые, не могут иметь достоинства морального абсолюта. Поэтому человек должен выработать свободное отношение к ним. Богатому юноше, желавшему заслужить вечную жизнь, Иисус посоветовал продать имение и раздать все нищим, тогда он получит сокровище на небесах. И таким же должно быть отношение ко всему остальному, включая отношение к отцу, матери, братьям, сестрам, жене и детям. Готовность оставить все это - непременное условие праведности. В своем решающем выборе человек не должен быть ничем скован. Такова мысль Иисуса.

Обозначая собственные горизонты морали, Иисус освобождает ее от изначальной вещественной нагруженности. Он не предписывает никаких конкретных поступков, предоставляя человеку полную свободу в том, что касается материального содержания поведения, его предметности. Это очень важный момент: человек получает не только возможность ничем не скованного морального выбора, одновременно он получает возможность ничем не скованной предметной деятельности. Человек в своих практических решениях не может спрятаться за ученые или священные формулы. Всегда, в каждой ситуации, он должен действовать сам, на свой страх, свой риск, свою ответственность, не только не чувствуя какую-либо зависимость от обстоятельств, но, напротив, действуя так, как если бы обстоятельства полностью зависели от него. Для позиции Иисуса Христа показательно, что он детабуирует поступки, которым иудаизм придавал достоинство священных действий. Наиболее характерный пример - отношение к субботе. Иудеи посвящают субботу богу, и в этот день запрещалась мирская активность. Иисус и его ученики не соблюдали этот запрет с требуемой тщательностью: однажды в субботу ученики сорвали колосья в поле, Иисус лечил в этот день больных. В ответ на упреки фарисеев о святости субботы Иисус отвечает удивительно лаконичной формулой: «Суббота для человека, а не человек для субботы» (Мк. 2:27). Неверно думать, будто Иисус был равнодушен к обычаям своего народа или даже попирал их. Ни то, ни другое. Он чтил обычаи, конкретные предписания Моисеева закона. Он только не соглашался с тем, что какие бы то ни было внешние действия могут иметь характер абсолютных норм и считаться критерием достойного поведения.

Иисус формулирует ясный критерий, позволяющий определить, выработал ли человек правильное отношение к миру. Это положение человека в мире. Если положение человека является высоким, он богат, окутан славой, то это означает, что он сделал ложный выбор. И наоборот, бедность, униженность, преследования - признак того, что человек правильно понимает объективную пропорцию ценностей. Иисуса мир преследует и в итоге казнит. Это, полагает Иисус, так и должно быть, ибо он не от мира. То же самое будет со всеми, кто станет на путь истины. Он говорит ученикам: «Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир» (Ин. 15:19). Такой же печальной была земная участь лучших людей - пророков. Но тем больше оснований для радости. Земная печаль и есть радость. Иисус говорит: «Блаженны вы, когда возненавидят вас люди и когда отлучат вас, и будут поносить» (Лк. 6:22).

Образ мира, которым пользуется Иисус, может показаться неопределенным, расплывчатым. В действительности он имеет строгое, точное значение: мир есть то, что отмечено смертью. При таком понимании общая установка, согласно которой мир не стоит потраченных на него усилий, может означать только одно: в человеке есть нечто такое, что не умещается в границы мира, находит разрешение за его пределами. Речь идет не только о скудно отмеренных границах жизни индивидов, но и о границах царств, человеческого рода - любых границах, сколь бы растянутыми в натуральном выражении они ни были. Человек в среднем живет в пределах ста лет, это и составляет его век. Можно помыслить себе, что его век мог бы длиться пятьсот, тысячу, сотни тысяч, миллионы лет. Что-то (и очень многое) при этом, конечно, изменилось бы, но в каком-то смысле не изменилось бы ничего. В человеке есть некое начало, которое не может примириться ни с какой конечностью. Это начало является в человеке самым подлинным, и именно оно обязывает его относиться к миру с высока - с высока небесного царства. Мысль Иисуса хорошо передает притча о благоразумном и безрассудном строителе. Благоразумный муж построил дом на камне, и дом тот устоял против разлива рек и сильных ветров. Безрассудный человек построил дом на песке, и дом тот упал от дождей и ветров, «и было падение его великое» (Мф. 7:27). Люди погрязли в суете мира, уподобились человеку, поставившему дом на песке. Предлагая перспективу небесного царства, Иисус предлагает переселиться в дом, стоящий на камне.

Чем меньше человек стремится иметь здесь, на земле, тем больше он будет иметь там, на небесах. Чем меньше он привязан к материальному, тем больше он думает о духовном. Последние станут первыми, первые - последними. «Кто возвышает себя, тот унижен будет, а кто унижает себя, тот возвысится» (Мф. 23:12). Иисус переворачивает сложившийся порядок ценностей. Люди заботятся о материальном, о хлебе насущном, чтобы устранить свои страдания, не понимая того, что как раз в этом и заключается причина страданий. Иисус настойчиво призывает людей осмыслить свой печальный опыт. Тысячелетия люди озабочены тем, что им есть, что им пить, во что им одеться. И у них нет вдоволь ни того, ни другого, ни третьего. А есть лишь постоянные муки и нескончаемые конфликты. Не потому ли это происходит, что люди заботятся не о том, о чем следует заботиться, что перепутали главное и второстепенное? Иисус Христос предлагает радикально иную программу жизни: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (М ф. 6:33).

Иисуса нельзя понимать так, будто он противопоставляет материальное и духовное (у древних евреев, как отмечают специалисты, вообще не было слова для обозначения тела в отличие от души). Речь на самом деле идет о приоритетах и, соответственно, о разных способах бытия, различных этических перспективах, которые определяются выбором между своевольной нацеленностью жизни индивида на земные блага или ее устремленностью к небесному царству.

Ф ома Истринский

ЕЩЕ РАЗ О ЗАКОНЕ И О БЛАГОДАТИ:

«ЦАРСТВО НЕ ОТ МИРА СЕГО» ЛИБО «КНЯЗЬ МИРА СЕГО»?

1. «Тогда Пилат опять вошел в преторию, и призвал Иисуса, и сказал Ему: Ты Царь Иудейский?… Иисус отвечал: Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда. Пилат сказал Ему: итак Ты Царь?»

(Ин.18.33, 36-37)

«Отче! прославь имя Твое. Тогда пришел с неба глас: и прославил и еще прославлю… Иисус на это сказал: не для Меня был глас сей, но для народа. Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон…»

«Уже немного Мне говорить с вами; ибо идет князь мира сего, и во Мне не имеет ничего…»

«Но Я истину говорю вам: лучше для вас, чтобы Я пошел; ибо, если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам, и Он, придя, обличит мир о грехе и о правде и о суде: о грехе, что не веруют в Меня; о правде, что Я иду к Отцу Моему, и уже не увидите Меня; о суде же, что князь мира сего осужден».

(Ин. 12.28-31; 14.30; 16.7-11)

2. «Закон был предтечей и служителем благодати и истины, истина же и благодать - служитель будущего века, жизни нетленной. Ибо закон [всего лишь] приводил подзаконных к благодатному крещению, а крещение провождает своих сынов в жизнь вечную… И повествование наше - о законе, данном Моисеем, и о благодати и истине, явленной Иисусом Христом, и о том, чего достиг закон и чего - благодать. Прежде был дан закон, а потом - благодать, прежде - тень, а потом - истина. Прообраз закона и благодати - Агарь и Сарра, рабыня Агарь и свободная Сарра: прежде - рабыня, а потом - свободная, - да разумеет читающий!

И как Авраам с юных лет своих имел женою себе Сарру, свободную, а не рабу, так и Бог испокон веков изволил и рассудил послать Сына Своего в мир и Им явить благодать. Однако Сарра не рождала, будучи неплодной… И родила Агарь-рабыня от Авраама: рабыня - сына рабыни; и нарек Авраам имя ему Измаил; [в подобие этому позднее] принёс же и Моисей с Синайской горы закон, а не благодать, [то есть всего лишь] тень, а не истину… Тогда же отверз Бог ложесна Саррины, и, зачав, родила она Исаака: свободная - свободного; и, когда [позднее в подобие этому] посетил Бог человеческое естество, …родилась благодать - истина, а не закон, сын, а не раб… Закон ведь прежде был и несколько возвысился, но миновал. А вера христианская, явившаяся и последней, стала большей первого и распростёрлась во множество языков. И благодать Христова, объяв всю землю, её покрыла, подобно водам моря».

(Митрополит Илларион. Слово о Законе и Благодати)

3. «Шариат – комплекс закрепленных прежде всего Священным Кораном и Сунной предписаний, которые определяют убеждения, формируют нравственные ценности мусульман, а также выступают источниками конкретных норм, регулирующих их поведение».

«Фетва – богословско-правовое заключение, сделанное для разъяснения и практического применения какого-либо предписания шариата или истолкования какого-либо казуса с точки зрения шариата».

(Сайт имам-хатыба Шамиля Аляутдинова, www.umma.ru)

* * *

Статья адресована тем, кто старается понять, в чем коренное отличие Ислама от Православного Христианства. Предпосланные эпиграфы напоминают, что сравнение «Закона» и «Благодати» - достаточно древняя богословская тема. Под эгидой Закона жил Ветхий человек, а причастник Нового Завета уже видит себя под сенью Благодати. Два вероучения, Ислам и Христианство, серьезно рознятся в своем мистическом представлении о Боге и о человеке, не менее различны они и во взглядах на окружающий мир. При попытке разобраться, в чем глубинная суть этих расхождений, исследователю неизбежно приходится вновь и вновь возвращаться к теме Закона и Благодати, к теме «князя мира сего» и «Царства не от мира сего».

В чем состоит мистическая суть Христианского вероучения? Куда приводит в мире Ислама духовный отказ от христианских религиозных исканий? Попробуем решить эти вопросы, привлекая Православное богословие и Исламское учение и правоведение. В основу статьи положены материалы межконфессиональных христианско-мусульманских дискуссий, участником которых был и автор статьи. Дискуссии и беседы в течение нескольких недель, то затухая, то вспыхивая с новой силой, проходили на интернет-форуме диакона Андрея Кураева (www.kuraev.ru/forum ).

1. Православное учение о мире, о человеке и об общении человека с Богом

Христианам в беседах с мусульманами постоянно приходится слышать одни и те же ставшие традиционными вопросы. Эти вопросы ставят мусульмане тогда, когда собеседник-христианин вдруг попытается изложить хотя бы основные принципы своей веры. Мусульмане, простые прихожане, встречают эти принципы с неподдельным недоумением. Недоумение вполне объяснимо, ибо каждый верующий, мало знакомый со сравнительным богословием, полагает, что иная вера отличается от его собственной разве что обрядами, языком молитв да непременно парой-тройкой еретических заблуждений, на которые достаточно лишь открыть глаза человеку иной веры.

Стройностью и мирской логичностью своей веры мусульмане очень гордятся. Стройность и логичность выражаются в предельной рассудочности их вероучения, в рациональности их догматов, в прагматичности бытовых предписаний. Учение мусульман сводится к следующим положениям. Существует Бог – Единый и в Единственном Лице. Бог создал мир, а в этом мире сотворил ангелов, джиннов и людей. Всему – деревьям, рекам, планетам – Он дал Законы, которые никто не может ослушаться. Лишь один человек, либо по незнанию Законов Божиих, либо по нежеланию эти Законы исполнять, может согрешить, то есть совершить плохие, осуждаемые Богом, поступки. Человек рождается и умирает, а по смерти за свои дела он получает либо награду в раю, либо наказание в аду. Бог в Исламе создал человека смертным, испытывает его страданиями и требует поклонения Себе. Подчинение карающему Законодателю, собственно, и называется в мусульманстве «исламом» (по-арабски, «покорностью»).

Любопытно отметить, что такая схема не является специфически исламской. Парадоксально, но именно большинство атеистов, агностиков и людей, получивших о вере лишь начальные сведения, имеют о религии такое (весьма, кстати сказать, поверхностное) представление. Эта внешне понятная и доступная даже детям религиозная схема чрезвычайно упрощена. На самом деле, восходит она отнюдь не к богословию, а к фольклорно-бытовой стихийной вере, часто именуемой просто «язычеством». Мусульмане остаются в недоумении, когда узнают, что христианская вера принципиально отличается от только что описанной. В массе своей мусульмане полагают, что «отступничество» христиан в том лишь и состоит, что они не признают Мохаммеда пророком, не читают Коран, не молятся пять раз в день на Мекку, а сверх этого еще и «впали в заблуждение», допустив у себя завуалированное «многобожие» в форме почитания Троицы и Святых. В действительности Христианское вероучение о Боге, о человеке, о его отношениях с Богом гораздо сложнее описанной схемы.

По учению Церкви, весь мир был создан в соответствии с замыслом Творца, а Первозданный Адам был богоподобен, то есть нес на себе «природный» и «небесный» образ Божий (см. об этом «Духовные беседы» прп. Макария Египетского, памятник Православной аскетики V века). «Природное» богоподобие человека и сегодня выражается в том, что человек имеет самостоятельный ум и способность действовать в мире по своей воле, по своему «хотению и произволению». Эта свобода воли, составляющая «природный» образ Божий в человеке, есть величайший и неотъемлемый дар Бога Своему созданию. «Небесное» же богоподобие было утрачено Адамом в грехопадении. «Небесный» образ Божий состоит в прямом Богообщении человека, то есть в способности к непосредственному духовному ви дению человеком своего Создателя. Именно это ви дение Бога (не очами, а собственным духом) и было потеряно человеком. Если прежде грехопадения человек находился в Раю, то есть в состоянии непосредственного общения с Богом, то после грехопадения приходится говорить о «потерянном Рае».

Христианское вероучение говорит о нетленности, то есть о неподверженности старению, болезням и страданиям, плоти Первого Адама. Нельзя сказать, чтобы Адам был бессмертен по своей природе. Нет, все сотворенное способно найти свой конец уже хотя бы потому, что когда-то оно имело свое начало. Но смерть все же не обладала властью над человеком. Адамова плоть несла в себе лишь возможность («потенцию») умирания, само же разрушение (старение, смерть) не могло приблизиться, пока человек пребывал с Богом. А Бог – это Жизнь, поскольку Он дарует жизнь. Бог – это Любовь, поскольку Он сотворил человека не для своего «развлечения» и не по какой-то необходимости, а именно из любви к уже замышленному человеку. И Бог – это Добро, поскольку интуитивно даже человек, с его ограниченными возможностями к постижению Величайшего Замысла, понимает, что жизнь и любовь есть благо. Таким образом, в Боге, то есть в Предвечной Жизни, Любви и Добре, пребывает источник и опора самой жизни всего сущего. Именно поэтому, находясь в мире и единении с Богом, Первозданный Адам не имел ни болезней, ни смерти.

Но вот, действуя по свободе воле и по произволению своего ума, Адам преступает заповедь. Совершив ослушание, он сам удаляется от Бога и удаляет Его от себя. Устранившись от Источника Жизни, Адам, а в его лице и все человечество, впускает в себя тление. Тление – это смерть, болезнь, страдание. Тление это грех, а грех это не столько сам плохой поступок, сколько возможность («потенция») этот поступок совершить. Или лучше сказать не сама возможность согрешить, а согласие, имея эту возможность, наконец, согрешить. Так тление стало уделом человека. Смерть и грех, то есть способность умирать и способность согрешать, стали наследственными. Именно это (а не ответственность невинных детей за проступки родителей, как думают мусульмане) называется в христианском вероучении наследуемым Первородным Грехом.

Однако, мы видели, что Замысел Бога о человеке был несколько иным. Неправильно используя Божий дар – свободу воли, – человек отошел от этого Замысла. Тем не менее, человеку по-прежнему предназначено быть Царем (то есть быть по-отечески ответственным за сотворенный Богом и доверенный ему мир), быть Священником (то есть приносить жертвы, жертвовать Богу все свое существо, всю свою самость) и быть Пророком (то есть находиться с Богом в прямом духовном общении, в частности, слышать голос Бога в голосе совести).

Задачей человека стало восстановить в себе утраченный «небесный» образ Божий. Задача тяжелейшая и непосильная для больного человека. Ведь саму греховность человека, саму способность согрешать, Христианство рассматривает именно как болезнь души, болезнь, ждущую своего врача и исцелителя. Кому можно было стать таким Целителем, как не Самому Творцу?

Что нужно сделать, чтобы вылечиться? Правильно. Найти Врача. А что еще? Еще понять, что ты действительно болен , и понять, чем именно болен. Для этого Любящий Отец (а как еще назвать такого Милосердного Целителя, как не Любящим Отцом, да еще со слезами умиления? отчего-то мусульмане признают 99 «имен Бога», но таких имен как Отец и Любящий в Исламском богословии нет и в помине), итак, для этого Любящий Отец и ниспосылает человечеству Закон. Ныне мы зовем его Торой, либо Законом Моисеевым, либо шире – Ветхим Заветом. Именно из Закона больная душа вынесла, во-первых, что Врач для нее есть, и этот Врач – выше сотворенного мира, во-вторых, что больна она грехом, и болезнь эта может стать смертельной. Да, именно запись в Законе таких заповедей как «не убей», «не укради», «не возжелай чужого» ставит больной душе подобие «диагноза», ибо перечисляет «симптомы» болезни греха.

В назначенный час пришел обещанный Целитель. Не Пророк, не очередной провозвестник или увещеватель, как уверяют мусульмане, а именно Целитель. Он – Мессия. Он – Избавитель от рабства греху и смерти. Цель Его прихода была несоизмеримо более велика и славна, чем простое установление земного царства, нового политического правления, нового закона или исправление старого, как думают об Иисусе мусульмане. Кто же Он, этот Мессия, если Его великая цель – восстановление в человеке первоначального Замысла о нем Бога? Ответ очевиден: таким Целителем может быть лишь Сам Создатель, то есть Тот, Кто Сам и замыслил человека богоподобным.

В момент сверхъестественного Непорочного Зачатия Девой Марией Слово Божие усваивает Себе зачинаемую человеческую плоть. Зачатая плоть становится плотью Бога. Иисус, этот зачатый Богочеловек (то есть Бог по Своей Божественной сущности, по Своей природе, по естеству, и одновременно Человек во всем такой же как мы, с такой же плотью и разумной душой) являет Себя в качестве того самого Мессии, Христа, предсказанного Законом и Пророками.

Мистически и психологически здесь происходит величайшее со времен Сотворения Мира чудо. Ранее человек отрешился от Бога и потерял к Нему пути, ныне Сам Бог пришел к человеку. Буквально, физически, плотски, материально Бог вочеловечился и тем самым восстановил утраченное единение человеческой природы с Богом. Но этого мало! Человеческая природа грешна, тленна, смертна. Поэтому Господь восстанавливает ее единение с Собой не только по одной природе, но и в ее слабости, в уничижении, Он добровольно входит в страдания, принимает унижение, глумления нравственные и физические, чтобы ничто не осталось несоединенным с Ним. Даже мертвые! Да, Он входит в смерть. Он входит в ад.

Жизнь, Сама Предвечная Жизнь вошла в смерть! Да разве в силах тление и разрушение удержать Того, Кто Сам есть Жизнь! Господь воскресает в Великую Пасхальную Ночь. Кто же воскресает в эту ночь? Бог??? О-о, мусульмане думают, что христиане именно так, упрощенно, и исповедуют свою веру, они полагают, что христиане вслед за язычниками верят в «умирающих и воскресающих богов». Ничего подобного! Бог, Творец, Источник Жизни, Благ Податель жив вовеки и прежде всех век. Так, Кто же умирает, прежде чем воскреснуть? Человек?… Да, Человек, Которым стал Бог-Слово, человеческое естество, вторая из двух природ Христа, навеки соединенная с Жизнью, с Богом, входит в смерть и возвращается в жизнь.

Отныне смерть более не властна над человеком! Так человечеству возвращается его «потерянный Рай», то есть состояние единения с Богом, так человек снова обретает утраченный когда-то «небесный» Образ, неизреченное Богоподобие. Именно такое восстановленное общение с Богом и обретение в этом общении Богоподобия , то есть особой близости с Богом, и зовется в христианской мистической традиции «обо жением» человека, теозисом .

(В скобках заметим, что в беседе на интернет-форуме Андрея Кураева бывший православный священник, а ныне мусульманин, советник Совета Муфтиев России Али (Вячеслав) Полосин поделился со мной, что арабские переводчики его книги долго не могли перевести на арабский язык термин «теозис » («обо жение»), пока, по предложению самого А.(В.)Полосина, не перевели его как «превращение в Бога ». По словам Полосина, переводчики-мусульмане были шокированы, они недоумевали, как вообще можно говорить о подобном. Сожалею, что бывший православный священник не сумел объяснить, как на самом деле понимали этот термин Святые отцы Афанасий Великий, Василий Великий, Григорий Назианзин, Григорий Нисский, Кирилл Александрийский, Блаженный Феодорит. А ведь эти Святые богословы жили и учили за сто, двести и даже триста лет до Мохаммеда. Боюсь, что арабские читатели Полосина укрепились в той мысли, что христиане практикуют некую разновидность хатха-йоги, цель которой трансформация своей сущности и превращение человека в какого-то надчеловека. А подобные сравнения христианского духовного опыта с йогой уже нет-нет да звучат на форуме Кураева из уст мусульман…)

Подготовленные исламскими «христиановедами» мусульмане, услышав конспективно изложенные основы христианской веры, тут же задают те самые недоуменные вопросы, о которых я говорил в начале статьи. Попробуем их разобрать в том порядке, в каком их ставил предо мной один мусульманин, мой собеседник по интернет-форуму Андрея Кураева.

«Если Иисус искупил все грехи, то почему природа человека не изменилась? Почему люди продолжают болеть и умирать?» - Иногда этот вопрос ставится полемически остро: - «Почему ВЫ, Христиане, все еще продолжаете умирать?»

Природа человека была и остается такой, какой ее замыслил Создатель, а Он замыслил ее предназначенной не для смерти, а для нетления. После Христова Искупления этот Замысел мистическим образом очистился от всего наносного, человек действительно обновился. Подобно, как Первозданный Адам нес в себе не смерть, а потенциальную возможность смерти, так и природа обновленного человека изменилась действительно в своей потенции, т.е. в ВОЗМОЖНОСТИ . Человек, искупленный невероятно высокой ценой, действительно несет в себе возможность Воскресения в Жизнь Вечную.

Кроме того, после Крестной Жертвы Христовой стало возможным прямое Богообщение, «обо жение» человека. Упрощенно говоря, в своей духовной составляющей человек получил возможность быть прощенным, то есть исцелиться от болезни греха, и воскреснуть к жизни вечной, для которой, повторимся, и был предназначен. Верующий во Христа получает реальную, физическую возможность соединиться с Богом. Мистически это соединение происходит через дарование Печати Дара Духа Святого в таинстве миропомазания и через Причастие Тела и Крови Христовой в таинстве Евхаристии. Напомним, именно единение с Богом, каким обладал в Раю Первозданный Адам, единение с Источником Жизни и делает реальной самую возможность Жизни Вечной.

Иногда Исламские теоретики (в частности, см. книги и работы А.(В.)Полосина) утверждают, что обещание Иисуса дать есть и пить Плоть и Кровь Свою надо понимать весьма иносказательно. Еврейская идиома «плоть и кровь» означала «все существо». Обещая напитать верующих «всем существом Своим», пророк Иса (Иисус), дескать, обещал лишь научить всех Писанию, Божественной Истине, пророком которой, по Исламскому учению, Он и являлся. Звучит убедительно. Однако, «существо» (то есть сущность, естество, природа, «натура», «физис») не может сводиться в данном случае к понятию «проповеди Истины».

Разберемся, что было природой, сущностью, «существом» Христа. Проповедь Божественного Писания и Истины? Но Христос не был ни «проповедью», ни «писанием», ибо Он стоял во плоти и говорил с учениками. Человек, человеческая природа? Верно, Христос обладает природой человека («Се – Человек!»). Однако людьми были и все собравшиеся, поэтому делится с ними Своей сущностью «человеческой природы» не имело смысла. Может, сущность Христа – Истина? Вот это уже близко к правде («Аз есмь Истина и Жизнь!»). Но Истина принадлежит не человеку и не пророку, Истина принадлежит только Богу, а Христос говорил о СВОЕЙ сущности. Так, может, речь идет о Божественной сущности? Вот именно, обладая двумя природами, Христос является подлинно человеком и подлинно Богом. Создатель принес в дар человеку Самого Себя, ибо только в Нем, в Источнике Жизни, человек может обладать полнотой Жизни Вечной. Так медленно раскрывается перед нами величайшая из истин вселенной. Это ли не Благая Весть, которую Церковь несет миру!

Вот, только осознав эту весть, и можно набираться дерзновения и предполагать, что еврейская идиома «плоть и кровь» в значении «все существо» послужила основой тому, что именно вкушение плоти и крови в образе Хлеба и Вина (а не омовение ног либо облачение в белые одежды) стало проводником таинства Причастного единения с Самим Богом, с Жизнью Вечной.

«Почему же не наступило Царство Божие?» - спрашивают христиан мусульмане. Здесь стоит отметить, что под «царством» Ислам имеет в виду если уж не прямое правление Бога людскими государствами, то хотя бы жесткую политическую теократию. По-другому этот вопрос звучит так: - «Почему Христос не остался навечно царствовать над людьми на земле?»

Царство Божие наступило. «Царство Божие внутрь вас есть», «Царство Мое не от мира сего». Наша способность пребывать в единении с Царем Небесным и есть то самое Царство. Это Царство выражается в мистической возможности быть отныне не рабами, но детьми, возлюбленными чадами Божиими. Такое мистическое сообщество верующих, здравствующих и усопших, сообщество, во главе которого пребывает Сам Бог, и зовется Церковью . Церковь живет вечно и «врата ада не одолеют ее». В таинствах Церкви христианин получает очищение души от болезни греха и возможность Жизни Вечной.

В отличие от Исламского понимания, Царство Божие это не просто царство земное, но Царство Небесное. Христианину – праведному, кающемуся, познающему свои грехи и стремящемуся к Богу – обещано не просто блаженство в награду, но немного немало, как Сонаследие со Христом, само Соцарствие с Богом! Евангелие Христово обещает, что «И малейший в Царствии Божием» будет больше Пророка, что «И последние» в этом Царствии «станут первыми». Ислам же полностью лишен идеи дарованного Святым праведникам Соцарствия с Богом. Эти истины слишком далеки от исламского сознания. Мусульманину стоит напомнить, что Адамова «потенция смерти» все же реализовалась – точно также и наша «потенция Жизни Вечной» непременно реализуется. Зримо и вещественно Царство Божие на Земле грядет неизбежно. После нашего Воскресения, после встречи с Богом лицом к Лицу на новой Земле и под новым Небом. Пока же оно, это Царство, – в наших сердцах и душах.

Интересно, что Воскресение мертвых в конце времен признается и Исламом. Но Исламское вероучение не в состоянии его богословски мотивировать. По Исламской доктрине невольно получается, что Воскресение наступает просто так. Более того, мусульмане прямо или косвенно спрашивают христиан: - «ЗАЧЕМ для восстановления в человеке утраченного Образа Господь снисходит на землю и терпит муки от крестной смерти?» Один мой собеседник-мусульманин в пылу полемики даже сравнил это с мазохизмом. Возмущение мусульманина кажется логичным. В самом деле, зачем Всемогущему принимать «облик раба» и жертвовать Собой? Достаточно изъявить Свою волю и даровать восстановление!

Еще в IV веке православные богословы-философы Василий Великий (Кесарийский) и Григорий Богослов (Назианзин), отвечая на это, писали, что если бы человек получил Спасение и Воскресение за просто так, то это не приблизило бы человека к Богу. Если бы Бог не вочеловечился бы, то и человек бы не обо жился. То есть осталась бы пропасть, отделяющая Творца от сотворенных чад. Разумеется, Господь может исцелить природу человека одним изъявлением воли. Но ведь такое исцеление оказалось бы не даром, а принуждением, которому нельзя воспротивиться, принуждением ко Спасению без учета и без участия человеческой свободы воли. Было бы это милосердием со стороны Творца? Не стало бы это превращением человека (возлюбленного чада) в живую машину?

Интересно, что богословы оказались правы. Через 250 лет после Святителей Василия и Григория Ислам с уверенностью воспроизвел именно такую богословскую схему: в Исламском учении, во-первых, Бог не вочеловечился, следовательно человек в Исламе остался бесконечно далек от Него; во-вторых, всеобщее воскресение в конце мира как будто бы дарится, но взамен этого Ислам отрицает свободу воли в человеке, причем от самого сотворения мира. Обо жения, как богословского постулата, в Исламе нет, но вместо него есть отделяющая от Творца пропасть и есть суровое принуждение в форме Предопределения.

«У кого же искупил грехи Иисус? – спрашивают мусульмане. – Если у Бога, то получается, что Бог у Бога искупил все грехи?»

Сама постановка вопроса («У КОГО искупил?») здесь не совсем правильна. Да, Христос искупил грехи человечества, взяв эти грехи на Себя («взял на Себя наши немощи», то есть болезни), и вслед за словами Апостола, мы можем говорить друг другу: «Вы куплены дорогой ценой». Но естественно, если Бог искупил грехи людей у Бога (то есть Сам у Себя, ибо мы исповедуем Единого Бога, а не двух либо трех богов), то это выглядит абсурдно. И наоборот, если Бог искупает грехи у некоей сторонней силы (например, у диавола, смерти, «закона кармы», «первосущего хаоса» или т.п.), то это допускало бы наличие некоего постороннего Начала, как минимум равного Богу, что, естественно, не соответствует христианской вере.

Таким образом, вопрос следует ставить иначе: не У КОГО, а ПЕРЕД КЕМ искупил Бог человечество. Перед Богом. Перед Самим Собой, если хотите. Господь счел нужным приблизить к Себе человека, а для этого сперва снизойти к этому человеку, вернуть ему утраченное соединение с Собой. Да, Бог настолько велик и всемогущ, что Он в состоянии принять даже слабость, даже безмерное унижение и даже войти в смерть. Отчего-то эти положения шокируют мусульман. Видимо, исповедуя ограниченный монотеизм (с акцентом именно на «ограниченный»), мусульмане невольно забывают о всемогуществе Бога. Напомним: Бог вошел в смерть, но вот только смерть-то Его и не удержала, потому что Он – Жизнь!

В период же беспросветного удаления от Бога, человечество действительно оказывалось во власти тления и разрушения, то есть во власти и в порабощении у диавола, «имеющего державу смерти». Таким образом, диавол становился как бы «князем мира сего » – именно так называет его Евангелие от Иоанна. Господь, исцеляя все человечество от неизбежности смерти и тления, совершает суд и над диаволом. Я прошу внимательно перечитать эпиграфы к этой статье. Об изгнании «князя мира сего» сначала говорится в будущем времени, как о предстоящем событии. Далее возвещается, что падший ангел полностью лишен связи с Источником Жизни («Во Мне не имеет ничего» – чем сам себя подвергает вечному тлению). Наконец, заключается, что суд и приговор над противником стали уже свершившимся фактом. Таким образом, речь здесь идет не о купле либо выкупе падшего человечества (ценность в обмен на ценность), а о победе над злом, то есть о победе над болезнью мира. Об исцелении мира от зла, и таком исцелении, при котором мир получает потенциальную возможность соединиться с Богом.

«О каком тогда ДРУГОМ Утешителе говорит Иисус? Зачем он понадобился? – продолжают спрашивать мусульмане. – ПочемуИисус, говоря об Утешителе, употребляет слово «другой»? «Другой» по отношению к кому? К Иисусу?»

Безусловно, Иисус говорит о Святом Духе. Это – Третья Ипостась Триединого Бога. Дух Святой исходит от Отца чрез Сына и одухотворяет Собой все созданное. День, когда Дух в виде зримых огненных языков нисходит на Апостолов, день Пятидесятницы, стал днем рождения Новозаветной Церкви, то есть днем соединения верующих людей с Богом. Мы исповедуем, что Святая Церковь живет ныне именно «водительством Святого Духа».

Когда Господь наш Иисус, говорил эти слова об Утешителе, Он готовился взойти на небо после Крестных Страданий и Воскресения. Но как бы после этого Бог остался соединенным с людьми, с человечеством? Ведь единственная человеческая плоть, «неслитно и нераздельно» соединенная с Создателем, оказалась бы удаленной от зримого (человеческого) мира. Что же – снова пропасть, разделяющая людей и Бога? Или неужели Христу надо было остаться и народить от Своей плоти новое человечество, этакое, без первородного греха, но зато с «первородным обо жением»? Как это было бы больно и несправедливо по отношению к нам, сегодняшним, потомкам Первого, а не Нового Адама, еще и не рожденным в те годы!

Премудрость Божия неизреченна: возносясь к Своему престолу, Господь посылает искупленному человечеству возможность соединиться с Ним в таинствах водимой Святым Духом Церкви. Иными словами, Создатель утверждает на земле Церковь (мистическое единение с Собой) именно тогда, когда ниспосылает людям Свою Третью Ипостась – Духа Святого.«Другой» в словах Иисуса сказано именно для того, чтобы подчеркнуть: Святой Дух – не Первая, не Вторая, а именно Третья ипостась Бога. Тем самым Господь показывает, что дело Спасения человечества действительно завершено, потому как все, что бы по воле Бога ни происходило, имеет начало и конец в Нем. Начало – в Первой Ипостаси (принято говорить: в Боге-Отце), совершение – через Вторую Ипостась (принято говорить: чрез Сына либо чрез Слово Божие), а завершение – в Третьей Ипостаси Бога (принято говорить: в Духе Святом). Иными словами (как, в частности, писали Афанасий Александрийский и Григорий Назианзин), все имеет начало в Отце всего сущего, совершается через Слово Божие и Его Премудрость и, по Замыслу Создателя, находит свое завершение и полноту в чистейшей и величественнейшей Благой Красоте Духовной Святости.

Подчеркнем, хотя это и излишне: Дух Святой это не «третий бог», а именно Тот же Самый. Для этого Иисус и говорит: пошлю «Духа Истины». Ведь Сам о Себе Иисус говорил: «Аз есмь Истина и Жизнь» (то есть: «Я – Истина и Жизнь»). Стало быть, это ЕГО Дух, Дух Божий, а не чей-то еще. Таким образом, Исламские трактовки, что Святой Дух это якобы завуалированное название ангела (например, Архангела Гавриила) либо очередного Пророка, начисто исключаются.

Впервые современными словами и терминами догмат о Святом Духе сформулировал в 5-м веке Святитель Кирилл Александрийский. Тем не менее, и до Кирилла суть церковных представлений о Духе Святом была той же самой – просто для ее выражения использовались немного другие слова и термины. В качестве иллюстрации привожу цитату из серьезного исследования по истории богословия:

«Спаситель говорит о Духе, как об «Ином Утешителе», чтобы отличить Его от Себя и показать Его особую и Собственную ипостась. И вместе с тем Он называет Его «Духом Истины» и видимо «вдувает» Его, чтобы засвидетельствовать принадлежность Духа к Божественной сущности или природе. «Чтобы видели ученики, что обещает даровать им не наитие чужой и инородной силы, но Себя Самого, (только) другим образом, - для этого называет Параклита Духом Истины, т.е. Духом Себя Самого, ибо Святый Дух не мыслится чуждым сущности Единородного, исходит природно из нее и по отношению к тождеству природы не есть что-то другое сравнительно с Ним, хотя и мыслится самосуществующим».

(Свящ. Г.В.Флоровский. Византийские Отцы V – VIII веков. Париж, 1933 г. Глава «Святой Кирилл Александрийский»).

2. Своеобразие Исламского толкования Евангельских текстов о Духе Истины.

Итак, повторим: все, что имеет начало в Отце и совершается через Слово Божие, приходит к своей завершенной полноте силою Духа Святого. К прискорбию, это Христианское представление о Боге и созданной Им вселенной ошибочно кажется мусульманам неким «троебожием». Ислам полагает, что Божественное будто бы возможно выразить в каких-то тварных категориях, например, в категории численности, и как бы «сосчитать» Божественную природу – либо один , либо более одного . Но Бог неопределим в категории числа, и признаваемое Христианами Триединство, строго говоря, не является ни «тройственостью», ни «одиночностью» в человеческом понимании этих чисел. Церковь учит о Божественном как о Единстве в Трех Лицах, как об Отце, Спасителе и Утешителе, как о Безначальном, Его Слове и Его Духе.

Дух Божий, Святой Дух Истины, являет Себя Параклитом , что традиционно переводится на русский язык как Утешитель. Более справедливым переводом было бы «Проситель» либо «Ходатай» (от греческого παρακληση, «просьба», и παρακαλω, «просить, умолять»). Являя Себя Утешителем, Дух Святой говорит об утешении человечества, говорит о том, что оно уже исцелено от неизбежности греха и смерти. Более того, являя Себя «Ходатаем Нового Завета» Дух Божий как раз и завершает само это спасение и исцеление тем, что на Жертвенной Крови Спасителя устанавливает Новый Завет – завет любви – между Богом и человеком. Господь Сам как бы выступает гарантом этого нового договора и Ходатаем о его (договора, завета) силе и действенности перед Самим Собой. Напомним, что таким же образом устанавливался и Ветхий Завет, когда Господь во время Авраамова жертвоприношения «клялся Собою и не раскаялся».

Философски развитое, Богопознание в рамках Ислама так и не сформировалось. Верующие мусульмане остались скованными представлениями об ограниченном, «строго монотеистическом», Боге. Скованные земной формальной логикой чисел («либо один , либо более одного »), мусульмане вынуждены отрицать само единение людей с Господом, потому что осуществляется оно, это единение, именно через воплощение и Вочеловечение Слова Божия и через нисхождение Его Духа, Духа Истины.

«Кто же он – этот Утешитель? – спрашивают и отвечают сами себе мусульмане: – Получается, что утешитель должен быть, во-первых, человеком (как Иисус или Моисей), во-вторых, Пророком (тоже как Иисус или Моисей)».

Нет, никак не получается. По горькой мусульманской логике вся миссия Иисуса (Безгрешного Исы), весь ее вселенский Богооткровенческий смысл должны были свестись к каким-то расплывчатым предсказаниям о грядущем Мохаммеде. Мохаммед, независимо от того, считать или не считать его Пророком, был, прежде всего, смертным человеком. Исходя из одного этого факта, мы можем привести мусульманам сразу семь контраргументов, но сначала приведем саму Евангельскую цитату об Утешителе полностью и без сокращений:

«И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа истины, Которого мир не может принять, потому что не видит Его и не знает Его; а вы знаете Его, ибо Он с вами пребывает и в вас будет». (Ин.14. 19-17).

Во-первых, «даст вам другого Утешителя». Мохаммед не может быть назван Утешителем, так как лично он, человек Мохаммед, никого не смог утешить (в мистическом значении этого слова). Мне возразили, что принесенный им Коран как раз и утешил человечество до конца света, в отличие от Библии, значение которой, якобы, оказалось преходящим. Это замечание можно было бы принять как предмет исламской веры, как некую аксиому, однако, даже по этой, мусульманской, аксиоме «утешает» скорбящее во грехах человечество все же не человек Мохаммед (ведь по Исламу, он не является сочинителем Корана!), а Сам Господь ЧЕРЕЗ Своего пророка. Значит Утешителем можно называть лишь одного Бога.

Во-вторых, «да пребудет с вами вовек ».Мохаммед не пребывает с нами вовек, поскольку он уже умер. Мне возразили, что он пребывает с верующими духовно. Однако так можно сказать о каждом из пророков без исключения, а это лишает самого Мохаммеда богословской уникальности и делает бессмысленным сказанные якобы только о нем слова. Мне возразили, что поскольку «Параклит» (Утешитель) правильнее переводить как «ходатай, проситель», то Мохаммед получает искомую уникальность как «Ходатай Нового Завета». Однако Исламское богословие совершенно не в состоянии объяснить, в чем же скрывается эта мистическая новизна Корана по сравнению с Библией. Ислам, также, не понимает, в чем мистическая новизна Нового Завета по сравнению с Ветхим. В Исламе нет откровения о Вечной Жизни для исцеленного человечества. Более того, самого термина «Новый Завет» в исламском богословии нет. Так, навязанное исламскими богословами толкование вовсе не истолковывает евангельские слова в новом ключе, а лишь превращает их в бессмыслицу и в набор громких фраз.

В-третьих, «Духа истины ». Мохаммед, будучи человеком из плоти и из костей, отнюдь не является бесплотным Духом. Мне возразили, что раз Евангелие специально не уточняет, что дух будет именно бесплотным, значит можно предполагать и дух, облеченный в смертную плоть, то есть смертного человека. Эта явная смысловая натяжка дополняется еще и столь же искусственным аргументом, будто всякий дух, будучи лишен плотского языка, вообще не может проповедовать, не будучи облечен в плоть, и что для проповеди, дескать, и ангелы принимали человеческий облик. Ислам, видимо, не в силах предположить, что Дух Божий способен говорить прямо в совести и сердце человека.

В-четвертых, «Которого мир не может принять ». Напомним, что в евангельском контексте «мир» – это люди за пределами Церкви, т.е. люди невоцерковленные, не-христиане. Однако именно этот невоцерковленный мир как раз и принял Мохаммеда с готовностью, раз ныне насчитывается около миллиарда мусульман.

В-пятых, «потому что не видит Его и не знает Его ». Мир не видит и не знает Его, но вовсе не потому, что Дух Истины бесплотен, нет! Речь в Евангелии идет не о телесных очах, а о том, что погрязший во грехе мир весьма далек от высшей Святой Духовности, от живой близости к Богу. Мохаммед же наоборот был близок к миру и к людям уже именно тем, что он был не Духом, а человеком. В категориях невидимости и непознаваемости крайне трудно говорить о смертном человеке.

В-шестых, «а вы знаете Его ». Двенадцать апостолов «всем сердцем, разумением и душою» знали Бога, но, естественно, ничего не знали о Мохаммеде, так как до его рождения оставалось еще полтысячелетия. Как же понимать эти слова Иисуса в рамках исламской логики? Мне предложили встречное толкование текста: дескать, Пророк Иса уже и сам знал, что после него придет Мохаммед, и апостолам успел об этом рассказать. А вот всему миру об этом еще не поведали, поэтому мир о Мохаммеде еще не знает. Вот когда расскажут, тогда и узнает. Аргументация просто поражает своей наивностью! Вселенское, миростроительное, значение слов Христа насильно сводится здесь к бытовому, примитивному.

В-седьмых, «Он с вами пребывает и в вас будет ». Между тем, Мохаммед в апостолах не пребывал, да и позднее в них не появился по двум объяснимым причинам: в апостольские годы он еще не родился, а, родившись, пребывать в других людях так и не смог, потому как остался плотским человеком. Приведенное выше «наивное» толкование на эти Евангельские слова абсолютно не ложится уже хотя бы потому, что бытовую мысль «про него еще не все знают, но скоро узнают» никак не следует выражать такими словами, как «в вас пребывает и в вас будет ».

Таким образом, насильственно навязанное толкование каждого отдельного слова этой короткой Евангельской фразы легко опровергается словами самой же Евангельской фразы.

Выслушав доводы христиан, мусульмане утверждают: - «Итак, если Иисус имел в виду эллинское философское учение о трех ипостасях божества при единой сущности Бога, то его слова означают: если вторая ипостась не уйдет, то третья не придет, значит, вместе они не присутствуют, а значит ни одно из них по отдельности не является Богом вездесущим! Дальше продолжать?»

А.(В.)Полосин (именно он сделал это заявление на интернет-форуме А.Кураева) имеет в виду следующий фрагмент Евангелия:

«Если Я не пойду, Утешитель не приидет к вам; а если пойду, то пошлю Его к вам, и Он, придя, обличит мир о грехе и о правде и о суде: о грехе, что не веруют в Меня; о правде, что Я иду к Отцу Моему, и уже не увидите Меня; о суде же, что князь мира сего осужден». (Ин.16.8-11).

Этот довод мусульман напоминает расхожий довод иудейского Талмуда. Талмуд учит, что поскольку Бог заполняет Собой всю вселенную, то Ему (Всемогущему?!) пришлось бы потесниться, чтобы дать Сыну место, если бы Он предвечно родил от Себя Сына. Слабость этой аргументации очевидна: Бог мыслится талмудистами не как дух, а как некая материя, имеющая объем и распределенная в пространстве, а ведь материалистические категории пространства-времени в адрес Бога неуместны. Полосин возразил мне, что мусульмане не столько имеют в виду объем или телесное присутствие, сколько напоминают нам о вездесущии Бога, включая в это вездесущие и «пространство души человека ». Не будем спорить о неудачном термине: вряд ли душа имеет протяженность по длине, ширине и высоте, что обычно зовется «пространством». Полосин утверждает:

«Если святой дух не придет до ухода Иисуса, значит, на тот момент он в этом пространстве не присутствовал. А значит, речь идет не о Боге вездесущем» .

Любопытно, что в Исламе бытует еще как минимум одна, не менее экстравагантная трактовка Иисусовых слов об Утешителе.

По версии мусульман, переписчики Евангелий по ошибке либо из желания сэкономить чернила пропускали в слове παρακλητ («Параклит») гласные буквы. Экспериментируя, мусульманские филологи подставили сюда другие гласные, и после замены всех трех (!) гласных букв из слова « παρακλητ » получилось слово πηρικλυτ («Периклит»), то есть «желанный, милостивый». При весьма вольном переводе «найденного» слова на арабский язык получается прилагательное «Ахмад» («благословенный, достойный хвалы»), из которого путем словообразования (приставка плюс беглые гласные) «воссоздается» искомое существительное «Мохаммад» («тот, кого хвалят, благословляют»). Это-то исчитается у мусульман желанным пророчеством о Мохаммеде. Приходится возразить, что представить себе такую греческую скоропись, когда в важном ключевом слове пропускаются сразу все гласные буквы, крайне проблематично, а вот наличие хотя бы одной из этих гласных вполне показывало, какое именно слово подразумевал переписчик. Упомянутые исламские филологи так и не смогли обнаружить где-либо греческий текст Евангелия, в котором хотя бы раз было написано слово «Периклит». Мусульманские филологи, придумавшие свою оригинальную версию, видимо полагали, что греческая письменность подобна арабской и использует при письме только согласные буквы (т.н. «консонатная письменность»).

Мы видим, как для обоснования своей версии исламские филологи прибегают к помощи гипотетических ошибок и описок. Вряд ли ошибки и описки могут служить серьезной базой для мало-мальски логичной научной конструкции. Тем не менее, исламские ученые всерьез воспринимают свои построения хотя бы как версию.

Заменив лишь одно ключевое слово, исламским филологам приходится подняться в своем «анализе» на уровень выше, то есть во избежание смысловых противоречий переработать уже целую фразу. Дабы Параклит/Периклит хоть немного соответствовал Мохаммеду, приходится специально редактировать греческий текст, уверенно объявив его малоудачным переводом с арамейского. Во-первых, допускается умеренная правка текста, когда во фразу «Которого мир не может принять» вводится дополнительное слово «сейчас». Рождается искаженный смысл: «сейчас мир принять не может (но скоро сможет и примет)». Во-вторых, дозволяется и более серьезное редакторское вмешательство, когда понятию «дух» искусственно придается несвойственное значение «человек, в котором дух». Странно, что такой подгон Евангелия под контекст Корана считается в исламской науке серьезной «реконструкцией».

Итак, для обоснования своей «реконструкции» исламским филологам пришлось объявить греческий текст Евангелий литературно слабым переводом. Общим местом в исламской науке стало утверждение, что подлинных слов Иисуса якобы никто вообще не записывал.

Выхватывание слов из контекста, коллекционирование орфографических ошибок переписчиков приводит исламскую филологию в тупик, поскольку отредактированная в желаемом ключе фраза вступает в противоречие с остальным евангельским текстом. В ответ на это исламская наука выдвинула теорию о том, что первоначальный смысл евангельских текстов в принципе не может быть восстановлен. Ведь никто якобы не знает, как и в каком порядке звучали слова, кто их записывал, кто переводил, была ли сказана фраза о Параклите вообще, была ли сама беседа за Тайной Вечерей, были ли вообще все евангельские события!

Фактически, такой подход делает неактуальным любые исследования, даже сам поиск желанных Исламу пророчеств о Мохаммеде. Остается лишь удивляться, почему исламские ученые настойчиво ищут эти пророчества (в полемических, по их словам, целях) в таком, по их мнению, заведомо недостоверном источнике.

Опережая наше удивление, исламские полемисты поднимаются на высший (уже четвертый) уровень своих рассуждений и подвергают критике весь свод Библейских Писаний. По их мнению, ни одно из них не избежало искажений, все книги были так или иначе испорчены, искать в них пророчества о Мохаммеде стало неблагодарным делом. Иными словами, Библия в глазах исламской науки становится виновной в том, что ни одна из ее книг ни прямо, ни косвенно не соответствует… тексту Корана. Несмотря на свои же неутешительные выводы, официальный Ислам не оставляет надежды на некий загадочный «скурпулезный анализ» библейских текстов, который, якобы, еще будет способен «пролить свет» на искомое «пророчество». Вероятно, отдельно взятые мусульмане просто готовы признать, что Библия, как источник нравственности, имеет гораздо более высокий авторитет, чем Коран, и достоверность Корана остро нуждается в мощной нравственной поддержке.

Исламские богословы не замечают заведомую ущербность этой «четырехступенчатой методики». Каждый последующий уровень сводит на нет все наработки предыдущих уровней. В самом деле, какой смысл в «находке» слова «Периклит» («милостивый»), если из-за него надо отредактировать целую фразу так, чтобы вполне сгодилось даже первоначальное слово «Параклит» («утешитель, ходатай»)? Какой смысл в редактуре одной-единственной фразы, если «недостоверным» приходится объявлять весь текст целой книги? Как можно искать (хотя бы в «полемических» целях) пророчество о Мохаммеде в книгах, только что объявленных недостоверными? Мусульманская наука утешает себя финальным выводом: раз Мохаммед уже пришел, а Коран уже ниспослан, то и нет надобности искать старые пророчества о них. Так, ссылки на достоверность Корана и правоту Мохаммеда приходится искать… только в самом Коране.

Таким образом, попытки «найти» в Библии «пророчества о Мохаммеде» приводят к богословской растерянности, осознанию своей философской слабости и утрате богословского фундамента. Мы убедились, что «скурпулезный анализ» библейских текстов в работе исламских ученых сводится к следующим моментам: а) часть прямых и недвусмысленных фраз объявляется аллегорией и иносказанием; б) часть ключевых слов заменяются на другие с заранее подобранным смыслом («Параклит» на «Периклит» и т.п.); в) в законченные предложения вставляются новые слова, что в корне меняет смысл всей фразы; г) ряду простых и понятных слов искусственно придается неожиданно новое значение («дух» в значении «смертный человек»).

З анимаясь сравнением Православного учения с Исламскими верованиями, всегда следует помнить о, мягко говоря, своеобразном отношении Ислама к Библейским, в частности Евангельским, текстам. Весьма показательно высказывание о Евангелии от Иоанна, сделанное Али (Вячеславом) Полосиным на интернет-форуме диакона Андрея Кураева:

«Это Евангелие составлялось для других целей, а именно попытаться отождествить невыполненную при Иисусе миссию последнего Пророка для всего человечества с самим Иисусом путем перенесения на небо части функций последнего Мессии и путем отложения остальных функций на второе пришествие Иисуса же». (http://www.kuraev.ru/forum/view.php?subj=47613&fullview=1&order=asc).

Не могу судить, являются ли эти слова частным мнением бывшего православного священника, сравнительно недавно перешедшего в Ислам, или официальным вероучением всего Ислама. Отметим лишь, что Полосин, выступая как мусульманский теолог, полагает миссию Иисуса невыполненной, вследствие чего христианским богословам, начиная с самого Апостола Иоанна, якобы пришлось часть функций Христа «истолковать» в мистическом плане, а часть «отложить» на Второе Пришествие.

Приходится напоминать, что эсхатология Ислама также признает второе пришествие Иисуса. При этом именно в Исламе, где образ Иисуса лишен Божественной природы и иерархически снижен до уровня «предтечи» Мохаммеда, второе пришествие Иисуса лишается малейшего богословского «миростроительного» смысла. Добавим, что само понятие Мессии Ислам склонен понимать в приземленном, политически-бытовом смысле, то есть не как Царя Небесного (Царя «не от мира сего»), а как земного правителя («князя мира сего»?), устанавливающего крепкое правоверное мирское государство.

В понимании исламских законоведов, «миссию последнего Пророка для всего человечества» выполнил как раз Мохаммед, и выполнил именно тем, что, отринув «Царство Небесное», установил политически крепкое царство земное. Посмотрим же, что представляет собой это царство мира сего на примере законов и практики самого Ислама.

3. Отказ от дарованной Благодати и возвращение под ярмо Закона.

В полемике с мусульманами христианин должен быть готов, что рано или поздно он может оказаться в положении «Павла на афинском ареопаге». Собеседники откажутся воспринимать доводы, апеллирующие к духовной стороне жизни, к чувствам и к голосу сердца и совести, а не к рассудку или к мирской прагматичной целесообразности. «О Воскресении послушаем завтра!» - заявят вам, наконец.

Сыновне-отеческие отношения человека с Богом кажутся Исламу предрассудком. «С амвона это, может, и было бы убедительно», «Я здесь не проповеди слушать пришел!», «Христианство не выдерживает рациональной критики», «Ислам Вы критикуете по методе атеизма, а свои верования защищаете на уровне веры в плачущие образа», - вот смысл весьма характерных высказываний.

Близкими и понятными для исповедующих Ислам оппонентов оказались как раз те доводы и аргументы самих мусульман, что были рассмотрены во второй главе. Наукоподобие и внешняя видимость формальной логики делали их в глазах мусульман крепкими и внутренне непротиворечивыми. Ислам очень гордится своей прагматичностью. Вопреки стереотипу о нелогичном «восточном мышлении», исламские законоучители стремятся рассуждать рационально.

Так, исходя только из формальной логической предпосылки, что человек за человека не отвечает, Ислам, например, отрицает первородный грех как наследственную испорченность человеческой природы. Отрицая тем самым необходимость Спасения человечества Богочеловеком Христом, Ислам сознательно отрекается и от спасающей человека Благодати. В Исламе обреченный, по Замыслу Творца, на болезни и смерть человек способен создать некое справедливое мирское сообщество, построить «рай на земле», следуя одним лишь строго определенным нормам и предписаниям.

Отказ от Благодати снова делает освобожденного Христом человека рабом закона, рабом греха и рабом смерти. Вместо «Царства не от мира сего» верующий неизбежно оказывается во власти «князя мира сего». Ислам отказывается от Христа, отказывается от Богообщения, отказывается от соединения с Богом. Как вероучение и образ жизни,Ислам утверждает между людьми и Создателем непреодолимую пропасть. Поэтому все его духовно-нравственные искания обращаются к мирскому.

Именно этими богословскими причинами необходимо объяснять пристальное внимание Ислама к нормам права и к деталям быта мирянина. Закон требует от мусульманина неукоснительного соблюдения предписанных норм и положений. Фактически, исламское вероучение реконструирует ушедшую в прошлое эпоху Ветхозаветного «До-благодатного» Закона. Священство и таинства в Исламе окончательно заменяют собой алимы (улемы) и кадии, иными словами – правоведы и судьи. Говоря Библейским языком, Ислам возвращает верующих «под ярмо Закона».

Оказавшись лишенными Благодати, верующие мусульмане, говоря опять-таки языком Библии, вынуждены уповать дела Закона и на спасение, но получаемое от Бога не как дар, а как награда за внешнее соблюдение целого ряда бытовых норм, касающихся, в том числе, религиозной «чистоты» и «нечистоты». Подобная религиозная «чистота» в практике современного раввинического Иудаизма зовется «кошерностью ». Ислам фактически возрождает в своей системе избытую в Новом Завете иудейскую кошерность. Все канонически дозволенное зовется в Исламе «халяль », а недозволенное, то есть религиозно «нечистое» - «харам ». Вместе с тем, Ислам считает особой «милостью Аллаха» тот факт, что большинство кошерных норм Ветхого Завета и раввинического Иудаизма в рамках Ислама были заметно смягчены.

Мусульманин во избежание религиозного осквернения обязан, по возможности, исключить из быта все, имеющее отношение к свинье, как религиозно «нечистому», не халяльному животному. Порабощающий Закон не дозволяет мусульманину употреблять в пищу свинину, контактировать с издельями из свиной кожи, использовать сорта мыла, сваренного из свиного жира. Малейшее сомнение в халяльности вещи (например, кошелек из неизвестной натуральной кожи, щетка для одежды из неуказанной и, возможно, свиной щетины) приводит мусульманина к религиозному преткновению и к необходимости избавиться от подозрительного предмета (напр., сайт имама Ш.Аляутдинова http://www.umma.ru/questions советует передарить подозрительные вещи иноверцу).

Халяльные предписания строжайше регламентируют, какую одежду носить дозволено, а какую запрещено, какая ткань может идти на пошив одежды, а какая не может. Закон, в частности, предписывает, должны ли мужские шорты закрывать колени, должны ли рукава женского платья закрывать запястья, каким должен быть женский головной платок и т.п. Мужчинам Закон запрещает носить шелковые вещи и изделия из металлических сплавов, содержащих золото. Книги для мусульман детально предписывают, как забивать скотину, как брать и отдавать долг, с какой ноги входить в уборную, а с какой выходить, какие молитвы и ритуальные формулы произносить, когда одеваешься и когда раздеваешься. Улемы и кадии даже не ставят перед собой задачи богословски определить, есть ли вообще религиозный и душеспасительный смысл этих предписаний, в чем духовная суть халяльности и харамности, чем именно одно способствует миру души с Богом, а другое – препятствует. (См., напр.: Аляутдинов Ш. Путь к вере и совершенству. Автор к ниги – имам-хатыб (настоятель) Московской Мемориальной мечети на Поклонной горе).

Складывается впечатление, что за детальным регулированием внешней стороны обряда Ислам начисто забывает духовную сторону жизни. Это не удивительно, ведь подлинной духовной жизни, то есть истинного Богообщения, Ислам лишен по причине возврата от дарованной Благодати к мертвящей букве Закона. Отсутствие духовной жизни (Богообщения) Ислам стремится компенсировать повышенным вниманием к мирской, в частности гражданско-правовой, стороне своего исключительно земного бытия.

Практическим воплощением Ветхозаветного «До-благодатного» Закона в практике мусульманских сообществ стал так называемый ШАРИАТ – совокупность норм нравственного, бытового и гражданского-правового характера. Шариат понимается как высшее благо и Справедливость, а установление Законного, юридически Справедливого, мирского сообщества считается в Исламе одной из главных задач мусульманина. Формальным воплощением этого сообщества должно стать глобальное Исламское «теократическое» государство.

Справедливости ради, отметим и отрадный факт: «Большинство ортодоксальных исламских улемов однозначно утверждают, что построение государства не является основополагающим принципом исламской религии. В частности, Ибн Теймия говорил, что построение государственности не является одним из шести обязательных положений исламской веры (имеется в виду вера в Аллаха, ангелов, пророков, священные Писания, Судный день, предопределение). А имам Газали в сочинении «Аль-Иктисад фи’ль-Итикад» писал: «Конечно же, теория имамата не является основополагающим принципом исламской религии. Это даже не позитивная наука, а второстепенная проблема исламского права. А в сочинении «Файсал ат-Тафрика Байна’ль-Ислам ва Зиндика» он разъяснял это тем, что основополагающими принципами Ислама являются вера в Аллаха, Его посланников и Судный день. Все, что находится вне этого, то является второстепенной проблемой. Даже если какой-либо мусульманин по проблеме государственности допустит какую-либо ошибку, она (эта ошибка) не будет расцениваться как проявление неверия ». (Али-заде А. Божественная и земная власть в исламском мировоззрении. Баку, 2004, с. 93).

Казалось бы, что может быть лучше идеального общества, особенно если цель этого общества – Справедливость («юстиция», по-латыни)? Логично (а Ислам очень стремится к холодной логике!) что всякий, кто противится Миру Справедливости, воспринимается сообществом правоверных (мягко говоря) как ненормальный или (жестко говоря) как враг и потенциальный преступник. Кто же в здравом уме и без греха будет против земного рая?!

Духовной базой этого общества станет Шариатское право. Оно, это освященное Религией право, неотвратимо накажет воров, убийц, прелюбодеев. Люди часто не понимают своего счастья. Кажется, им надо лишь объяснить Красоту Неотвратимого Закона, и они с радостью примут этот утопический Мир Справедливости. Отчего бы не распространить этот миропорядок, тем более понимаемый как Божественный идеал? Противящегося допустимо и привлечь в этот мир силой – опять-таки, при соблюдении норм Закона и установленных правил.

Как это важно, что идеальное мусульманское общество, мусульманская мечта так не похожи на идеальное общество Христианства, христианскую мечту… Суд и шариат? -- «Не судите да не судимы будете». Власть и налоги? -- «Отдавайте кесарю кесарево, а Божие Богу». Жертвоприношения? -- «Милости хочу, а не жертвы». Смысл существования? -- «Заповедь новую даю вам: да любите друг друга, как Я возлюбил вас». А как Господь возлюбил нас? До самопожертвования! «До смерти и смерти крестной»! Как далек Ислам от такого понимания мира и человечества… Новый Завет не принесен, грехи человечества не искуплены, требования морально-нравственного закона любви и совести – преждевременны . Остается одно – Справедливое, Юридически Регламентированное Общество, неотвратимо карающее преступников. То есть идеал не духовный, а сугубо прагматичный и мирской.

Железный порядок?

«В Христианстве нет такой развитой правовой системы, как в Исламе. Это отличительная особенность Ислама», - восклицает Абдулла Али, участник форума Андрея Кураева, исламский правовед и ученый. Соответственно, добрым, справедливым и совестливым признается в Исламе лишь то, что соответствует Шариату. Наоборот, деяния, не соответствующие Шариату, признаются злом, которое непременно должно быть наказано. Мистические, философские и даже богословские искания как бы отходят в Исламе на второй план, уступая место юридическо-правовым вопросам.

Развитая правовая юридическая система Шариата базируется на текстах Корана, рассказах Сунны, иджме (всеобщем решении по тому или иному вопросу) и иджтихаде (решении, вынесенном одним или группой юристов-богословов). Мусульмане подчеркивают, что Шариат это не застывшая система, которую правоведы пытаются приспособить к реалиям нынешнего дня, а система прецедентов, где все последующие решения основываются на предыдущих. При этом первичными прецедентами являются Хадисы – предания о судебно-правовых решениях самого Мохаммеда.

Ислам принципиально не разделяет жизнь на мирскую и духовную стороны. Все мирское рассматривается в мире Ислама как религиозное. Руководство такой религиозно освященной мирской жизнью осуществляют в Исламе духовные лидеры. Но эти лидеры – не священники (в христианском понимании), которых в Исламе попросту нет, а гражданские руководители общин (имамы ) и правители общества в целом (халифы ). В настоящее время единого правителя (халифа ) в исламском мире нет. На первый план в Исламской духовной жизни, в Исламском правоведческом богословии выступают т.н. «мазхабы », духовно-правовые школы с их юридическими толкованиями норм мусульманского права, и «советы улемов», специалистов по Исламскому праву.

Вот образцы гражданско-правовых решений исламских юристов-богословов, приведенные на интернет-форуме «Ислам для всех», http://islamua.net/forum/index.php?showtopic=2242&st=15 (дается без сокращений и комментариев с указанием источников):

Ответ: Джизья должны выплачивать совершеннолетние кафиры мужского пола, свободные от рабства, находящиеся в здравом уме (т.е. джизья необязательно для женщин, детей, слабоумных и рабов). (Ал-ровдга: том 10 стр. 899, ал-мугни: том 9 стр. 325, бадаи ал-санаи: том 7 стр. 111.)

Вопрос: Необходимо ли брать джизья с беспомощных стариков, хронически тяжело больных и слепых кафиров?

Ответ: Имамы Абу Хьанифа, Малик и Ахьмад считают, что не нужно брать с них джизья. Имам аш-Шафии в одном из своих ответов сказал, что нужно брать с них джизья, а в другом ответе сказал, что не нужно. (Ал-ровдга: том 10 стр.308, ал-къаванин: 104, тухьфа ал-фукхахаа, ал-мугни: том 9 стр. 323.)

Вопрос: Нужно ли брать джизья с монахов?

Ответ: Алимы мазхаба Шафиий считают, что нужно брать джизья с монахов. Алимы мазхаба Ханабила считают, что не нужно брать с них джизья. Алимы мазхаба Хьанафий считают, что если монах в состоянии работать, то нужно брать с него джизья, а если он не в состоянии работать, то не нужно с него брать джизья. (Ал-мухаззаб: том 2 стр.252, ал-мугни: том 9 стр. 273, бадаи ал-санаи: том 7 стр. 111.)

Вопрос: В каком размере должна выплачиваться джизья?

Ответ: Имам аш-Шафии считает, что самый минимальный размер джизья – это динар в каждый год, т.е. это то, что берут с бедняка-кафира, с кафира-середняка берут 2 динара, с богатого четыре динара. Имам Абу Ханифа и Ахмад считают, что нужно брать с кафира бедняка 12 динаров, с середняка 24 динара, а с богатого 48 динаров. Имам Малик считает, что нужно брать с кафира бедняка 40 дирхемов, с богатого 4 динара. (Ал-ровдга: том 10 стр. 311, бадаи ал-санаи: том 7 стр. 112, ал-каванин: стр. 104, шарх муслим: том 12 стр. 39.)» (Конец цитаты).

С точки зрения Христианства крайне трудно назвать «богословием» подобный разбор норм «налогового кодекса» исламского мира. Однако Шариат стремится регулировать практически все стороны жизни и возводит в абсолют все категории мирского закона и права. Более того, Ислам наделяет земную светско-духовную власть правом Божьего наместничества. Разумеется, здесь оговаривается, что власть должна соответствовать Шариату. Само слово «ислам » (в переводе с арабского: «вверение себя, покорность») означает в данном контексте не столько упование на Бога, сколько покорность Его законным земным представителям.

Эта покорность («ислам ») заключается, как это ни покажется странным человеку христианской культуры, прежде всего в готовности принять от земной власти любое заслуженное наказание, а также в личном участии в исполнении такого же наказания. Ведь истребление зла на земле является обязанностью добропорядочного мусульманина.

Шариат практикует достаточно суровые меры воздействия. Ислам устанавливает, а в ряде исламских стран даже и практикует, такие виды наказаний, как избиение палками, обезглавливание, отрезание руки вору, забрасывание камнями за супружескую измену и т.п. При этом за особую гуманность Исламской системы исполнения наказаний выдается тот факт, что наказание для женщины бывает ниже, чем для мужчины (то есть 50 ударов палкой вместо 100), а нож для отрезания головы и рук должен быть остро заточенным. Такого рода меры воздействия считаются даже благотворными для души (именно так!) преступника, поскольку, по представлениям Ислама, исповеди и обновления души путем покаяния не бывает, зато причиненные преступнику или преступнице нравственные и физические страдания будто бы очищают душу от соделанных грехов.

Что ж, это логично (а ведь Ислам очень стремится к мирской логике) – мы убедились, Ислам как вероучение отрекся и от Спасителя, и от исцеляющей душу дарованной Богом Благодати. Поэтому восстановиться и очиститься от греха путем Церковного Благодатного покаяния душа в рамках без-Благодатного, но под-Законного Ислама не может.

«Но весь вопрос в том, что наказание мирское снимает этот грех перед Аллахом. То есть, отрубание (а точнее, отрезание) руки у вора-рецидивиста имеет перед собой две цели. Первая – причинением нравственных и физических страданий привести преступника к покаянию. Вторая – обезопасить общество от свершения этим преступником повторного злодеяния. Таким образом, после понесенного наказания преступник очищается от своего греха, а как он уже отнесется к наказанию впоследствии, это уже новый этап». (Амир Айташев, мусульманский клирик, участник форума Андрея Кураева, http://www.kuraev.ru/forum/view.php?subj=37603).

Я никогда не слышал, чтобы хоть одна палаческая пытка привела бы пытаемого к покаянию или к нравственному возрождению. Напротив, куда больше свидетельств о ломке психики, душевных ранах и озлоблении. Полемизируя с мусульманами, я привел в пример Преподобную Марию Египетскую, которая до поры была великой грешницей и блудницей. Полагаю, прежде да и после нее и не таких грешниц побивали камнями. Однажды Сила Божия не допустила ее в храм, и Мария, раскаявшись, ушла в пустыню… Через десятилетия некто (автор ее жития) встретил ее в пустыне – худую, иссохшую старуху. Все эти годы она жила в одиночестве. Чем питалась и как выжила – Бог знает, но она явила всем нравственную силу своего духа. Ее жизнь стала доказательством того, что всегда можно найти силы для перемены образа жизни к лучшему. «А если бы она пришла к земным властям и добровольно (как велит нравственный идеал Ислама) попросила бы побить ее камнями до смерти, то о ком бы тогда написали Житие для ободрения кающихся? – задал я риторические вопросы моим собеседникам. – Неужели праведная жизнь раскаявшегося грешника менее значима для добропорядочного общества, чем добровольная сдача на казнь?!» Христианская история знает сотни примеров бывших разбойников, после покаяния ставших святыми отшельниками.

«Но скажу сразу, что вина сбежавшего и скрывавшегося 50 лет преступника перед обществом гораздо больше, нежели вина казненного. Отшельник этот, презрев законы общества, надеялся на особое решение Бога в своем отношении, то есть проявил опять-таки гордыню. И поэтому несет еще больший грех», - таков был ответ мусульманского клирика Амира Айташева. – «Подумайте, как бы и вы отнеслись к новости, что, скрываясь от правосудия, умер своей смертью убийца, хоть бы он и раскаялся», - добавил мой оппонент.

Итак, религиозно освященное наказание взамен возможности покаяния считается в системе Ислама едва ли не благодеянием по отношению к обществу. Другой мой собеседник, доказывая религиозную значимость шариатского уголовного преследования, предложил такую гипотетическую ситуацию:

«Представьте себе спокойный городок, где живут благочестивые люди, доверяющие и доброжелательные друг к другу, не закрывающие машин на улицах, без железных дверей в квартирах и решеток на окнах, светлые и жизнерадостные. И тут вдруг в этом замечательном сообществе заводится, пусть даже всего лишь одна, паршивая овца – вор. Кражи продолжаются, люди меняются, сосед начинает подозревать соседа, появляются решетки, железные двери, расходы на полицию растут. Какой ущерб, материальный, а главное духовный нанес жителям городка всего лишь один вор?! Не лучше ли было, если бы он, пусть даже и под страхом сурового наказания, удержал и себя, и других от греха?! По-моему, для беспристрастного человека ответ очевиден».

Ответ был бы очевиден, если бы собеседник не предполагал, что жестокое кровопускание «паршивой овце» способно волшебным образом восстановить испорченную нравственность патриархального городка. Ответ, который подразумевал собеседник, основывается на нормах мирской, то есть исключительно светской, материальной, плотской жизни. Собеседник-мусульманин не сознает, что с точки зрения отношений человека с Богомне все так просто, ведь на Небесах и об одной спасенной овце радуются больше, чем о 99 прочих. Спасенной, а не замученной для устрашения других! Казнь это, откровенно говоря, отречение общества от своего сочлена и признание своей духовной слабости.

Мусульмане столь часто обвиняют христиан в лицемерии, что уже само это обвинение сделалось в полемике общим местом. Ислам не в состоянии понять временность всего земного и мирского (включая карающую руку земных властей). Ислам не может подняться выше фактически «обожествленных» им норм земного Закона и ощутить религиозную ответственность за каждую живую душу.

Неожиданно Ислам обнаруживает проницательность и замечает, что в христианском мире тоже существует армия, суд и уголовное преследование. Мусульманские полемисты объявляют лицемерием тот факт, что, проповедуя любовь к врагам и прощение обид, христианские государства не стремятся отпускать врагов и преступников безнаказанными. Оппонентам бывает интересна реакция собеседника-христианина на возможное столкновение с мирским злом, насилием и беззаконием. В полемике мусульмане ожидают от христианина либо уже известных им слов о всепрощении, либо абстрактных рассуждений, что заповеди Христовы – это лишь некий идеал.Первое сразу выставляет христианина лицемером в глазах мусульманина, поскольку суды и казни в христианском мире существуют. Второе дает мусульманам возможность назвать Христовы заповеди недостижимыми в реальной жизни, а Ислам выставить более рациональным и здравомыслящим. Полемизируя с мусульманами, христианин всегда должен быть готов к такой «логической вилке». Напомним: Ислам очень стремится к логичности и рассудочности. Исламу не дано понять, что в жизни, помимо мирской формальной логики, необходимо руководствоваться и чем-то еще, более высоким, чему в мире, строго говоря, не находится места. Совесть, сомнение в своей правоте, любовь к ближнему – это понятия в принципе не логичные, они «не от мира сего», как и дарованное нам Царство Небесное. Приведу диалог, состоявшийся на форуме А.Кураева между моим собеседником-мусульманином и мной (сохраняю стилистику живого общения на интернет-форуме,http://www.kuraev.ru/forum/view.php?subj=47613&fullview=1&order=asc):

МОЙ СОБЕСЕДНИК: «Завтра, к вам лично приведут на суд 5 террористов, обвешанных взрывчаткой, с «Газелью» тротила и планом школы. Взяли их на перекрестке около той самой школы. Ваш ответ, честный и христианский, сказать: - «Кто тут без греха» -и отпустить? Или?????? Покажите мне эту мораль в действии…»

ОТВЕТ: «Не скажу, что я ярый сторонник смертной казни… Но, наверное, суровый приговор вынесу. НО:

Каждая казнь поднимает проблему палача. Процитирую, как на аналогичный вопрос я отвечал [ранее другому собеседнику-мусульманину]:

«…с точки зрения Христианства все это понимается как ВЫНУЖДЕННОЕ ЗЛО, с которым христианину приходится, скрепя сердце, мириться. Важно внутреннее отношение ко всем этим «строгостям» и жестокостям мирской жизни.

Пример: на площади казнят преступника, раз – и покатилась отрубленная голова в песок. (Вариант: на войне убит враг и оккупант, раз – и его разодранное тело дергается в конвульсиях). Ответьте: ЧТО ВЫ СЧИТАЕТЕ НОРМАЛЬНОЙ И ЗДОРОВОЙ РЕАКЦИЕЙ ЧЕЛОВЕКА-НАБЛЮДАТЕЛЯ? «Ух, здорово! Так ему и надо!» или «О Боже, какой ужас!» Полагаю, что второе – ибо если первое, то у нас с вами принципиально разные этические нормы.

Помните фильм «Тихий Дон»? Гришка Мелихов в военном азарте на коне мчится с пикой (или шашкой?) за бегущим австрияком. Догнал! Убил! И пустота в глазах Гришки… «Что? И это все? Я стал убийцей?» Сомнение в своем праве казнить и миловать – в этом христианская этика!»

Христианский долг – немедленно ликвидировать бандитов на месте. НО: Что после этого? Чувствовать себя героем и святым, будто только что после исповеди (вариант – после намаза)? Или, глядя на разодранные трупы убийц, терзаться мыслью, что и сам ты стал немножко такой же?

Решите и Вы для себя этот вопрос! Он очень-очень непрост!» (конец цитаты).

Мне радует душу, что оба моих собеседника по интернет-форуму предпочли после такого примера покинуть площадку разговора. Я склонен надеяться, что оба они решили всерьез подумать над услышанным. Я гоню от себя мысль, что в Христианстве и Исламе на самом деле разная этика и что в Исламе здоровой реакцией на казнь или гибель врага считается не «интеллигентское слюнтяйство и самокопательство» (говоря языком «профессиональных революционеров» прошлого), а суровое: «Так ему и надо!»

В одной из подобных бесед с мусульманами случайно был затронут вопрос об отношении Ислама к захвату людей и к торговле рабами. Мне было рекомендовано ознакомиться с материалами мусульманского сайта http://allanswers.by.ru , где размещены развернутые ответы на полтора десятка острых вопросов. Один из вопросов был сформулирован так: «Несомненно, что религия ниспослана Аллахом для блага человечества. Тогда почему же она не возбраняет рабство?»

Ответ современных российских исламских правоведов крайне интересен. Здесь необходимо привести подробный дайджест статьи-ответа с небольшими комментариями.

Перво-наперво, авторы статьи задаются вопросом, почему, собственно, так сильны в современном обществе антипатия и отвращение к рабству? По их мнению, виновен в антипатиях к рабству исторический материализм и описанное историками-материалистами зверское обращение с рабами в Античности. Авторы ответа трижды или четырежды на протяжении статьи спохватываются и напоминают, что не Ислам породил рабство и не Ислам виноват в поддержании этого института. Виноваты войны, виноват захват людей в плен, все это идет от древних римлян и египтян, они и несут ответственность за начало института рабства. (Виноваты, конечно, войны, но смею напомнить: Ислам не отрицает, что Священная Война – это один из столпов именно его веры. – Ф.Ис.)

Завоевав Христианский Египет VII века н.э., Ислам, по аргументам авторов-мусульман, был возмущен скорбным положением рабов… в Древнем Риме (? – Ф.Ис.). «Ислам подверг анализу подобное положение и сделал однозначный вывод, что рабы не могут быть предметом купли-продажи или развлечения, поскольку они являются прежде всего людьми» . (Это справедливый вывод. Однако сделан он был задолго до появления Ислама. – Ф.Ис.).

Ислам провозгласил: «Кто убьет своего раба, того мы казним; того, кто запрет своего раба или лишит его пищи, и мы запрем и лишим пищи; того, кто оскопит его, и мы оскопим». (Цит. по Абу Давуд, Дият 7; Аль-хаким, Аль-мустадрак 4/408) (История сообщает про кастрированных евнухов, гулямов и даже янычар, а вот про кастрированных по этому закону халифов и султанов как-то умалчивает. – Ф.Ис.).

«В то время, когда в других странах даже не помышляли о человеческом достоинстве раба и считались нормой дикие схватки рабов на аренах, их изнурительный труд, издевательства над ними, ислам показал пример гуманного отношения к рабу», - пишут авторы. (Авторы статьи забывают учитывать календарную разницу в 622 года. I век Хиджры – это не I , а уже VII век по Р.Х. Последний гладиаторский бой произошел в 392 году по Р.Х., когда христианский мученик выбежал на арену, требуя прекратить зверство, и был растерзан толпой. Ужаснувшийся император запретил гладиаторские бои на веки. К VII -VIII векам по Р.Х. во всей Византии и в Европе рабство сменилось щадящими формами поземельной экономической зависимости. Не ясно, кому показывался помянутый пример гуманизма. – Ф.Ис.).

«Раб, почувствовавший себя таким же человеком, как и все, ставший равным своему хозяину, получивший возможность стать свободным, не хотел уходить от своего господина». «С ними так хорошо обращались, что они считали себя членами семьи хозяина. Сами хозяева чувствовали то же самое и старались защитить все их права». «Ислам поднял знамя борьбы за освобождение рабов». Известны случаи, когда халифы выкупали рабов за счет казны и отпускали их на волю. «Целые толпы невольников освобождались за счет казны халифа. Кроме того, освобождение раба было своеобразной формой штрафа, налагаемого на человека за отступления в отправлении религиозных обрядов и греховные поступки». «Обращение в рабство свободного человека – один из самых больших грехов, и ислам запрещает зарабатывать деньги подобным путем», - утверждают авторы сайта. (Остается неясным, кто же скупал тысячи и тысячи невольников, уведенных в полон казанцами и крымцами в XIV -XVII веках. История утверждает, что скупали пленных рабов Ургенч, Персия и Турция. Авторы статьи не сообщают, мусульмане или не мусульмане финансово содержали невольничьи рынки в Багдаде, Ширазе, Самарканде. – Ф.Ис.)

О рабстве: «Оно порождается войнами, которые ведут друг с другом народы и государства. Пока происходят межгосударственные войны (а они будут вестись до Судного дня, если не изменится человеческая натура), ни одному народу не удастся самостоятельно решить проблему военнопленных и рабов» .

«Допустим, что мы воюем с каким-либо государством. Мы взяли пленных, и у нас взяли пленных. Поступить с ними можно по-разному:

а) казнить всех пленных, как это делали тираны;

б) поместить их в лагеря для военнопленных, обеспечив им питание и кров;

в) предоставить им возможность вернуться к себе на родину;

Справедливости ради заметим, что совесть не позволяет авторам выбрать первый вариант. Лагеря для военнопленных вызывают не меньшее их содрогание, - и здесь можно было бы согласиться, если бы авторы, очень односложно похвалив третий, гуманный, вариант, не остановились бы… на четвертом!

Цитирую:

«В-четвертых, остается еще один путь: поделить военнопленных между участниками войны (!!! – Ф.Ис.). Этому временному пленению и отдает предпочтение (!!! – Ф.Ис.) ислам. Никаких массовых расстрелов, никаких лагерей для военнопленных с царящими там зверствами, и в то же время никаких послаблений (! – Ф.Ис.), которые могли бы ободрить (! – Ф.Ис.) противника. Наверное, этот путь ближе всего человеческой природе… (??? – Ф.Ис.)

В доме верующего пленный получит возможность узнать правду об исламе, ближе познакомиться с мусульманами. Его сердце будет покорено хорошим обращением и гуманностью хозяев (что и происходило тысячи раз). Отпущенные потом («потом»! – Ф.Ис.) на свободу, эти люди получат те же права, что и все мусульмане».

Обратим внимание, что гуманизм в отношении врага авторами статьи не одобряется, поскольку он «ободрит противника». Этакая твердая мирская практика «жесткого реалиста».

«Ислам изъявил свою волю и огласил свои принципы. Тем, кто старается установить мир во всем мире, надо подготовить почву для реализации этих принципов в международном масштабе. Путь, указываемый исламом, - это путь справедливости и нравственности, он чужд бесчеловечности и дикости», – резюмируют авторы и переходят к следующим рассуждениям. Сразу отпускать рабов на волю, оказывается, нельзя, их надо воспитать, приучить к самостоятельному труду, подготовить к общественной жизни, обучить законам и чувству собственного достоинства – иначе отпущенник и в 50 лет будет подобен ребенку. «Благодаря громадным усилиям и борьбе ислама против личного рабовладения этот вид рабства окончательно изжит. Хотел бы закончить свое повествование пожеланием многим государствам и нациям также освободиться от колониального рабства», - заканчивают авторы статьи.

Теперь прочитавший этот обзор сможет самостоятельно решить, что в Исламской системе ценностей является нравственным, а что бесчеловечным. Случается, что одно и то же явление еще считается в этике одной культуры цивилизованностью, а в этике другой культуры воспринимается уже как варварство и дикость.

Не раз и не два оппонеты-мусульмане упрекали христиан в исторических преступлениях – от взятия Казани, зверств инквизиции и крестовых походов до резни иудеев в Иерусалиме, выкалывании глаз пленным (практика Византии) и гибели женщины-ученой египтянки Гипатии. Здесь-то и встает важнейший нравственно-исторический вопрос, способны ли мы (христиане, мусульмане) трезво оценивать деяния прошлого и современности. В христианском общественном устройстве механизм для такой критики и самооценки существует. Этот механизм – разделение Церкви и мирского государства. Оценивая прошлое и настоящее с точки зрения Евангельской этики, христианская культура способна признать, что упомянутые зверства в европейской истории, без сомнения, были. Церковное сознание в состоянии вынести государству и обществу нелицеприятную оценку и утверждать, что крестовые походы, сожжение инакомыслящих, еврейские погромы, опричнина, инквизиция, выкалывание глаз у пленных – все это бессердечно, бесчеловечно. Грех бесчеловечности лежит как на простых людях, так и на бравших взятки митрополитах, самодурах царях, погромщиках, кличущих себя истинно «православными». Сами их дела и поступки в свете Евангельской Любви отвратительны.

А вот способна ли Умма, как всемирная община мусульман, также оценить историю и признать грешниками халифов, эмиров и мусульманских воинов, которые совершали все то, что можно назвать заурядным грабежом и насилием? Исламские правоведы отвечают, что победа над недругом, воинская хитрость и контрибуция не должны осуждаться, если они регулируются строгими цивилизованными рамками, то есть нормами Шариата. Неплохо, что в Исламе есть такой Справедливый Закон, ограничивающий военное насилие условной цивилизованностью. В Христианстве же подобного Закона нет в принципе, так как не может быть священных положений, устанавливающих наподобие заповеди, как воевать с соседями, какое имущество отбирать у побежденных, кого и на каких условиях обращать в рабство, какие налоги взимать с порабощенных, как преследовать непокорных и какой смертью казнить ослушников. Мусульмане воспринимают все это как слабость и недостаток Христианства. Исламу не ясно, как мирские приземленные задачи могут отойти на второй план и уступить место вопросам высшей духовности и Богообщения.

Отрекаясь от Богообщения, Ислам оставляет себя в заблуждении, что будто бы он (и только он) восстанавливает на практике «испорченный» иудеями и христианами Моисеев Закон. К сожалению, Ислам забывает, что сам Моисеев Закон был дан человечеству не как единственная самоцель, а лишь как средство достичь самой возможности Богообщения. Дело в том, что устанавливая нормы «око за око и зуб за зуб», Закон ограничивал (именно ограничивал !) право на возмездие соразмерными и адекватными мерами. Уже тогда, в древние Моисеевы времена, Закон требовал не лелеять в себе свою месть, а учиться прощать. Моисеев Закон поколение за поколением подводил человечество к несоразмерно более высокому идеалу – идеалу всепрощения и любви к ближнему. Эта беззаветная и жертвенная Любовь (по образу Той Любви, которой Бог возлюбил человечество) и оказалась той самой Истиной, Благодать которой принесена Христом. Приход Благодати ознаменовал время Нового Завета и приход Царства Божия, которое, во-первых, стало «Царством не от мира сего» (а это значит, что его ценности лежат вне мирского комфортного благополучия), а во-вторых, Царство это «внутрь нас есть» (что немедленно утверждает над материальными ценностями главенство ценностей духовных).

Отрекаясь от Благодати Истины и от «Царства не от мира сего», Ислам порабощает себя «князю мира сего». Рабство суетному выражается в «реставрации» кошерности (халяльности ), рабство мирскому – в сакрализации якобы незыблемых и освященных религией норм Шариатского права. Посмеем утверждать, что Ислам подсознательно ощущает себя рабом – рабом тленного мира, рабом смертного земного существования, рабом грешного человеческого общества. Да, Ислам возвращает верующего в то самое порабощение, от которого человек был избавлен Христом. Ислам оказался пленником мира.

Горько и страшно – отречься от Благодати Любви и обречь себя безблагодатному рабству у «Князя Мира Сего», горько и страшно… Исламское религиозное подсознание – неустойчивое, неуверенное в истинах грешного мира, сомневающееся в любви Бога к себе да и в Самом Боге – породило богословскую идею Предопределения, по которой Аллах предначертывает дела и поступки людей, не снимания, однако, с самих людей ответственности за предначертанное.

Не исключено, что в этом порабощении и лежат те религиозно-психологические причины, что порой заставляют Ислам агрессивно относиться к окружающему миру – своему поработителю. Заканчивая этот анализ, я приведу две цитаты, иллюстрирующие религиозную норму отношения Ислама к миру вокруг него.

Первая цитата взята из книги Т.Ю.Ирмияевой «История мусульманского мира». Ее автор – Татьяна Юрьевна Ирмияева – наша современница, востоковед, правоверная мусульманка. Ее книга размещена на сайте «Ислам и Коран в России» www.koran.ru/hist рядом с переводами Корана, Хадисов и арабских исследований о жизни Мохаммеда. Насколько я понимаю, сайт официально рекомендует книгу россиянам как краткий справочник по истории исламской государственности.

Вторая цитата (подборка цитат) взята из Священного Корана в переводе Кулиева. Фрагменты сур 2 «Корова», 47 «Мухаммад» и 9 «Покаяние» расположены в признаваемом Исламом порядке «ниспослания» сур Мохаммеду. Все цитаты даются без комментариев – их содержание вполне самодостаточно.

ИРМИЯЕВА Т.Ю. ИСТОРИЯ МУСУЛЬМАНСКОГО МИРА (раздел 2 «Наместники Пророка – халифы, идущие прямым путем»):

«С точки зрения ислама, весь мир разделяется на "область ислама" (дар ал-ислам), иначе "область веры" (дар ад-дин), и "область войны" (дар ал-харб). Дар ал-ислам – это всякая страна, находящаяся под властью мусульман и управляемая по законам шариата. Первоначально дар ал-ислам совпадал с границами Халифата, а позже так стали именовать все мусульманские государства. Дар ал-харб – это все страны, населенные немусульманами или хотя бы и мусульманами, но находящимися под властью немусульман. Некоторые школы законоведов признают еще третью категорию земель – "область мира" (дар ал-сульх) – немусульманские страны, управляемые немусульманскими правителями, данниками Халифата. Со странами, находящимися в "области войны", мусульмане могут заключать перемирие сроком на десять лет, которое разрешено продлевать путем возобновления договора.

"Неверными" признаются кафирун (отступники, букв. "неблагодарные") и язычники. По отношению к "людям Писания" (ахль ал-китаб), иудеям и христианам, мусульманское право допускает веротерпимость, к управлению мусульманским государством и к военной службе они не допускаются. Такие подданные называются зиммиями – людьми, находящимися под защитой мусульманского государства. Иноверцы платят налог джизью. Если они отказываются платить налог или нападают на мусульман с оружием в руках, то с ними следует вести войну, как с прочими "неверными", язычниками.

Участие в джихаде, "войне на пути Аллаха", шариат считает обязательным для всех мусульман, кроме бедняков, немощных калек, стариков, женщин и рабов. Начиная войну с "неверными", халиф или наместник халифа должен сначала предложить им принять ислам; такое предложение делается лишь однажды и никогда больше не повторяется. После объявления войны "неверным" предоставляется три возможности: принять ислам; не принимать ислам, но перейти в подданство мусульманского государства, то есть принять статус зиммиев; или воевать до победного конца. Во время джихада в "области войны" нельзя убивать стариков, женщин, детей и монахов-отшельников. Мужчин, захваченных с оружием в руках, нужно либо убивать, либо брать в плен. Женщин и детей можно брать в плен и требовать за них выкуп – они часть военной добычи. Военной добычей считается всякое захваченное во время джихада движимое имущество, но не земля, которая переходит в собственность уммы».

СМЫСЛЫ КОРАНА (перевод Кулиева):

«Сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается против вас, но не преступайте границы дозволенного. Воистину, Аллах не любит преступников. Убивайте их (многобожников), где бы вы их ни встретили, и изгоняйте их оттуда, откуда они вас изгнали. Искушение хуже, чем убийство. Но не сражайтесь с ними у Заповедной мечети, пока они не станут сражаться с вами в ней. Если же они станут сражаться с вами, то убивайте их. Таково воздаяние неверующим! Но если они прекратят, то ведь Аллах – Прощающий, Милосердный. Сражайтесь с ними, пока не исчезнет искушение и пока религия целиком не будет посвящена Аллаху. Но если они прекратят, то враждовать следует только с беззаконниками. Запретный месяц – за запретный месяц, а за нарушение запретов – возмездие. Если кто покусился на вас, то и вы покуситесь на него, подобно тому, как он покусился на вас. Бойтесь Аллаха и знайте, что Аллах – с богобоязненными» (Коран 2.190-194).

«Когда вы встречаетесь с неверующими на поле боя, то рубите головы. Когда же вы ослабите их, то крепите оковы. А потом или милуйте, или же берите выкуп до тех пор, пока война не сложит свое бремя. Вот так! Если бы Аллах пожелал, то отомстил бы им сам, но Он пожелал испытать одних из вас посредством других. Он никогда не сделает тщетными деяния тех, кто был убит на пути Аллаха. Он поведет их прямым путем, исправит их положение и введет их в Рай, с которым Он их ознакомил (или который Он умастил для них благовониями) » (Коран 47.4-6).

«Аллах и Его Посланник освобождены от договоров, которые вы заключили с многобожниками. Посему странствуйте по земле в течение четырех месяцев и знайте, что вам (многобожникам) не сбежать от Аллаха и что Аллах опозорит неверующих. В день великого паломничества Аллах и Его Посланник объявят людям о том, что Аллах и Его Посланник отрекаются от многобожников. Если вы раскаетесь, то тем лучше для вас. Если же вы отвернетесь, то знайте, что вам не сбежать от Аллаха. Обрадуй же вестью о мучительных страданиях неверующих. Это не относится к тем многобожникам, с которыми вы заключили договор и которые после этого ни в чем его не нарушили и никому не помогали против вас. Соблюдайте же договор с ними до истечения его срока. Воистину, Аллах любит богобоязненных. Когда же завершатся запретные месяцы, то убивайте многобожников, где бы вы их ни обнаружили, берите их в плен, осаждайте их и устраивайте для них любую засаду. Если же они раскаются и станут совершать намаз и выплачивать закят, то отпустите их, ибо Аллах – Прощающий, Милосердный. Если же какой-либо многобожник попросит у тебя убежища, то предоставь ему убежище, чтобы он мог услышать Слово Аллаха. Затем доставь его в безопасное место, потому что они – невежественные люди. Может ли быть у многобожников договор с Аллахом и Его Посланником, не считая тех, с которыми вы заключили договор у Заповедной мечети? Пока они верны вам, вы также будьте верны им. Воистину, Аллах любит богобоязненных. Какой там (какой договор может быть с многобожниками)? Если они одолеют вас, то не станут соблюдать перед вами ни родственных, ни договорных обязательств. На словах они пытаются угодить вам, но в сердцах они питают к вам отвращение, ведь большинство их являются нечестивцами. Они продавали знамения Аллаха за ничтожную цену и сбивали других с Его пути. Как же отвратительны их деяния! Они не соблюдают по отношению к верующим ни родственных, ни договорных обязательств. Они – преступники! Но если они раскаются и будут совершать намаз и выплачивать закят, то они станут вашими братьями по вере. Мы разъясняем Наши знамения для людей знающих. Если же они нарушат свои клятвы после заключения договора и станут посягать на вашу религию, то сражайтесь с предводителями неверия, ибо для них нет клятв. Быть может, тогда они прекратят. Неужели вы не сразитесь с людьми, которые нарушили свои клятвы и вознамерились изгнать Посланника? Они начали первыми. Неужели вы боитесь их? Вам надлежит больше бояться Аллаха, если вы являетесь верующими. Сражайтесь с ними. Аллах накажет их вашими руками, опозорит их и одарит вас победой над ними… » (Коран 9.1-14).

Фома Истринский, 2006 год.

Царство человеческое и Царство Божие

Всякий, в силу того, что он человек, должен выбирать между Богом и самостью. По сути выбор уже сделан, ибо все мы суть то, что выбрали. Этим мы обнаруживаем, какое из царств нам ближе: Царство Божие или царство самости.

Евгений Роуз.

Покайтесь, ибо приблизилось Царствие Небесное.

РАБОТА ЕВГЕНИЯ по «религиозной философии», к сожалению, так и не была завершена. Несколько глав отпечатано на машинке, остальное - в рукописных черновиках, подразделенных по темам. Брал Евгений глубоко: похоже, ничто не ускользало от его критического взгляда. Чтобы обосновать критику западной цивилизации, он изучил взгляды святых, философов, историков, художников, ученых, людей, людей некогда живших и живущих сейчас, равно и литературных персонажей. Многие черновики помечены датами, видимо, Евгений сам чувствовал, как набирается философских знаний в процессе работы. Вот последний набросок оглавления: Введение: Современное состояние мира и Церкви

Часть I. Два Царства. Их истоки и могущество.

Глава 1. Две любви - две веры: мир и Бог.

Глава 2. Сила мира сего и сила Христова.

Часть II. Царство человеческое в наши дни.

Глава 3. Православное толкование современности.

Глава 4. Нынешние идолы мира сего.

1. Культура и цивилизация в свете православной духовности.

2. Наука и рационализм в свете Божией Премудрости.

3. История и «прогресс» в свете православной богословской истории.

Часть III. Старый порядок и «новый порядок».

Глава 5. Старый порядок: Православная империя.

Глава 6. Водворение «нового порядка»: Революция в наши дни.

Глава 7. Нигилизм как источник революции.

Глава 8. Тысячелетие анархии - цель революции.

Часть IV. Православная духовность и духовность «новая» (Приблизительно четыре главы).

Часть V. Конец двуцарствия.

Глава 13. «Новое христианство» и правление антихриста.

Глава 14. Царство Небесное.

Из 14–ти запланированных глав лишь одна, седьмая (о нигилизме) полностью завершена и напечатана. В ней более ста страниц, что дает представление об объеме несостоявшейся книги.

Просматривая тысячи страниц черновиков и собранного Евгением материала, нетрудно убедиться, что почти всё направлено на ниспровержение, отрицание и лишь немного - на утверждение: почти нет положительной программы. Очевидно, что такая односторонность отражает состояние Евгения в ту пору: с большей достоверностью он писал о мире зла, в котором пребывал, страдая многие годы, нежели о святости, к которой пока лишь едва прикоснулся. Однонаправленность мышления не умаляет его справедливости, но свидетельствует о том, что автору предстоит еще много познать, «расширить» свое видение мира. Впоследствии он положил много сил и труда на свое духовное развитие. Основательность критики в «Царстве человеческом и Царстве Божием» указывает на решимость Евгения порвать с вероотступничеством Запада, что поможет ему несколько лет спустя начать восстанавливать забытое духовное наследие Запада.

ВО ВВЕДЕНИИ к первой части Евгений писал: «Два Царства зиждутся на двух верах: вере во Христа - Царство Божие и вере в мир сей - царство человеческое». Вторая вера, вроде бы основана на «очевидности» и «необходимости», однако суть ее - если копнуть глубже - человеческое желание: «Человек мира сего не алчет мира иного, глубокого и сложного. «Естественнее» (для греховного человека) от него отказаться, избежать встречи. Ведь мир иной будоражит душу, нарушает мнимый покой, мешает человеку просто жить в мире сем «как положено»».

Далее в первой части Евгений приходит к выводу, что христианин, будто бы «бегущий от действительности», намного ближе к ней, нежели человек от мира сего («реалист»), ибо только христианин способен принимать бытие во всей полноте: «Боль, страдание и смерть неотъемлемы от жизни, и теоретически их признает и неверующий, хотя старается избавиться или хотя бы смягчить всё «отрицательное», забыться, поэтому и обращается только к «положительному». Христианин принимает всё с благодарностью, так как знает: без испытаний нет духовного преуспеяния. Нужно смело взглянуть в лицо миру. И во Христе мы ведаем силу, помогающую не убояться и превозмочь мир сей».

ИТОГОВАЯ часть озаглавлена «Царство человеческое в современную эпоху» и должна была включить в себя православно–христианское толкование современного мышления. Евгений хотел подробно разобрать один из его «законов» - «упрощенчество», что объясняет полное непонимание сегодняшними людьми всего духовного. Мир, уверовав в науку, исследует только «очевидное», т. е. физическое проявление духовного, и Евгений предрек, что для человека вскоре наступит «век магии». Первым эту мысль высказал русский философ Вл. Соловьев в «Повести об антихристе»: технический прогресс будет непостижимым образом уживаться с магическими «чудесами». Евгений писал: «Современный человек всеяден, от тщится найти замену Христу, проявляя при этом страсть ко всяким опытам и фокусам и свою хваленую «терпимость» (которая, увы, также очень ограничена и простирается на те же «опыты»). Конец очевиден: нравы извратятся, восторжествует колдовство, оккультизм - таков будет венец «экспериментирования»».

Затрагивая природу модернизма, Евгений, опираясь на православное учение, хотел свершить суд над тремя сегодняшними «идолами» мира сего. Первый - цивилизация. Подчеркнув ее характерные черты, Евгений показал, как легко христиане могут попасть в рабство, поставив «служение человечеству» во главу угла, он противопоставил этому истинно христианское милосердие. Христианин откликается на зов нуждающегося по любви, во имя Христа. А если он начинает рассуждать: «Накормить одного - хорошо, но лучше накормить тысячу, ведь один - лишь капля в море», то превращает христианство в «систему», низводит его до «идеологии». Евгений напомнил слова Христа: «Нищих всегда имеете с собой» и написал далее, что «Христос пришел не голодных накормить, а души спасти, как голодных, так и пресыщенных».

Затем Евгений хотел перейти к следующему «идолу» современности - науке. «Наука наших дней занята одним - стяжанием власти. Даже любознательность - начало начал современной науки - служит той же цели. И объективные знания - плод любознательности, сами научные факты стали зависеть от субъективного - чьего?то произвола». Вновь Евгений сравнивал науку с магией, обнаружив в них немало сходства. Обе изучают явления окружающей среды и пытаются воздействовать на них, объяснить всё сверхъестественное, добиться результата. Обе тщатся исполнить человеческие желания, подчинить жизнь вокруг человеческой воле. Разница лишь в одном: наука нашла метод, а магия действует наугад. Современная наука - это магия систематизированная. Ученые полагают себя людьми разумными, но разум их узок, он не выходит за стены лабораторий, а сами они - рабы своих изобретений. Человеку непорабощенному, способному взглянуть на жизнь шире, «результаты» ученых покажутся сродни шаманству».

«Божество» науки идет рука об руку с третьим «идолом» современности: верой в исторический прогресс. Евгений считал такую веру прямым извращением истины. По утвердившемуся мнению, человечество «прогрессировало» от античной классики к эпохе Возрождения, как бы обойдя стороной мрачное Средневековье. Евгений же указал, что эпоха Возрождения - это переходный этап от средневекового мышления к современному, т. е. к эпохе Возрождения с куда более глубоким вырождением общества, чем все предыдущие. Новое смешивается со старым. «В эту эпоху, - писал Евгений, - поначалу пытались примирить старое и новое, христианство и «гуманизм». Однако новое не удовольствовалось компромиссом, и рано или поздно Церковь осознает, что начав с компромиссов, она продала свою душу».

XVIII век виделся Евгению поворотным: непримиримый дух модернизма вырвался на свободу и принялся вершить свою волю вне Церкви (презрев ее, а то и открыто нападая), сплошь и рядом доказывая свою несостоятельность. «С XVIII века мы живем в «новом мире», где порушилась преемственность. Мир представляется уже не богоданным, а некоей строительной площадкой, где из обломков и осколков человек, идущий против природы, против Бога, тщится построить свой дом, свой город, свое царство - новую вавилонскую башню».

Однако уже в XVIII веке потерпела крах концепция рационализма, выдвинутая Декартом и Бэконом. К концу века в человеческую жизнь вторгается иррациональное. Пример тому - французская революция. Соответственны тенденции и в искусстве. Лживость современного прогресса Евгений усматривал в неизбежном вырождении рационалистических и гуманистических идей эпохи Просвещения, они обратились в иррационализм и субгуманизм (нижеестественное подобие гуманизма). Он писал: «Гуманизм есть бунт против истинной природы человека, против всего мира, уход от Бога, средоточия человеческого бытия, отрицание всего сущего в человеческом бытии. И всё это под маской благородных слов. Субгуманизм никоим образом не мешает гуманизму, он - его высшая точка и цель. Точно так же как современный рационализм срывает маску с рационализма эпохи Просвещения, показывая его фальшь, субгуманизм обнажает суть гуманизма Просвещения - отрицание истинной природы человека как образа Божия - и доказывает, что гуманизм этот ненастоящий. Так и иррационализм научает, что рационализм Просвещения, порывающий с Богом, несостоятелен».

ОЧЕВИДНО, третьей части книги - анализу старого порядка и порядка «нового» - отводилась главная роль. В ней Евгений хотел обнажить корни современной революции - нигилизм, его краткое, но исчерпывающее определение он нашел в работах Ницше, которого называл «фонтаном философского нигилизма»: «Нет истины, нет ничего абсолютного - нет «вещи в себе». Одно это утверждение показывает, что такое нигилизм, причем в крайней его степени». Ницше провозглашал XX век «триумфом нигилизма». Евгений признавал, что «в наше время нигилизм глубоко проник всюду, пронизал умы и сердца всех людей, и сражаться с ним приходиться не в какой?то отдельной области, а повсеместно. Вопрос о нигилизме - это, по существу, вопрос об Истине. Теперь - по всеобщему убеждению - никто уже не верит в Абсолют, всеконечную Истину. В наш просвещенный век принято считать, что «всякая истина относительна». Не правда ли, перепевы Ницше: «Нет истины, нет ничего абсолютного»? Как отметил Евгений, эта «относительная истина в наши дни чаще предстает в виде научных знаний», а наука исходит из предпосылок, что «всякая истина познается эмпирически (опытным путем) и всякая истина является относительной». Евгений указал на противоречия в самих предпосылках: «Во–первых, истина не эмпирична, а метафизична, во–вторых, не относительна, а абсолютна». Всякая система знаний должна опираться на абсолютную метафизическую основу. «Однако признание такой основы рушит «теорию относительности истины», противоречивую и абсолютную по сути».

«Развитие современной мысли, - продолжает Евгений, - представляет собой опыт познания того, что открыто человеку, но отрицает откровение Истины. В результате - абсолютное отрицание: если нет Истины Откровенной (Свыше), то нет вообще никакой Истины. Итак, поиски Истины вне Откровения зашли в тупик. Человечество подтверждает это, обращаясь к ученым не за Истиной, а за техническим применением их знаний, что имеет лишь узкопрактическую ценность. Обращаются они и к иррационализму в поисках высших ценностей, некогда обретавшихся в Истине. Воцарение науки в жизни людей совпадает с явлением сонмища лжерелигиозных «откровений». И то, и другое - симптомы одной болезни, забвения Истины».

Важнейшая цель нигилиста - разрушить веру в Откровенную Истину, подготовить таким образом «новый порядок», изничтожив следы старого, поставить человека богом над всем сущим. Подобное мышление может проявляться по–разному, предупреждал Евгений, как различны и люди, его исповедующие. Он выделил четыре стадии, или этапа, в развитии таких явлений.

Первый - либерализм: еще не явный нигилизм, а нечто аморфное, вроде его питательной среды, на которой он буйно возрастет. При либерализме еще остаются некоторые верования старого порядка, но уже выхолощенные, утерявшие смысл. «Бог в их понятии не сущ, а скорее умозрителен, - писал Евгений. - Такому богу не нужен человек, да и сил у него нет, чтобы изменить мир (разве только добавить людям обмирщенного «оптимизма»!), он слабее людей, измысливших его». Слабо и государство либералов, пытающихся совместить несовместимое: власть Божию, воплощенную в монархе, с «властью народа». «В XIX веке, - продолжает Евгений, это привело к образованию «конституционных монархий» - еще одна попытка втиснуть в старую форму новое содержание. Сегодня же главные помыслы либералов о «республиках» и «демократиях» в Западной Европе и Америке. Эти государственные устроения на опасном рубеже, где от законной власти до революции - один шаг. Увы, почитаются они одинаково. Государство должно управляться либо благодатью Божьей, либо волей людей и полагаться оно должно соответственно: либо на порядок и власть, либо на анархию и революцию. Компромисс возможен лишь внешний и недолгий. Революция, как и вскормившее ее безбожие, не останавливается на полпути. Коль скоро ее разбудили, она размахнется во всю ширь, пока не установит царство тоталитаризма от мира сего. История двух последних веков - тому подтверждение. «Задобрить» революцию (как всегда поступали либералы, расписываясь в своем полном неверии в Истину, способную противостоять разрушительной стихии), пойти ей на уступки значит лишь отсрочить, но не отвратить страшную беду».

Второй этап нигилистической диалектики - реализм. К нему Евгений относил разные течения: натурализм, позитивизм - всё то, что некогда вывел Тургенев под названием «нигилизм». «Реализм, - писал Евгений, - есть упрощение всего, низведение до самых примитивных объяснений, умаление возвышенного до низменного, приземленного, плотского. Либералу безразлична Абсолютная Истина, он слишком привязан к миру сему. «Реалисту» же претит даже безразличие к Истине, а привязанность к миру вырастает в страсть». На примерах диктаторов- социалистов XX века Евгений показал примитивно–упрощенческое решение самых сложных задач и, копнув глубже, указал, что «сие упрощенчество в духе Маркса, Фрейда и Дарвина является фактической основой всей современной жизни и мысли».

Откликом на попытку реализма поставить во главу угла материальную действительность (презрев духовное) явился витализм - третья стадия нигилизма. С угрозой появления бездушного технократического общества зародилось движение в защиту человеческих запросов вне жестких схем реализма, но не менее важных даже для мирского «счастья». Поначалу витализм выступал в обличьи символизма, оккультизма, различных эволюционных и мистических философий. «Но вполне объяснимое сетование на утрату духовных ценностей породило субъективные фантазии, доводящие до настоящего сатанизма (который провозглашается людьми неискушенными «откровением духовного мира»), с одной стороны, и эклектизм - с другой, когда идеи «с бору по сосенке» из разных культур и эпох произвольно применяются к сегодняшним неверным и приземленным взглядам. Ложная духовность и ложная приверженность древним учениям - неотъемлемые части почти любого из направлений витализма»: Евгений указал на различные проявления сего учения в современном обществе - люди неустанно пытаются «найти умершего в их сердцах Бога». Евгений подчеркивал всеобщую смуту, будь то политика, преступный мир, пресса, радио, телевидение, искусство. Разнообразились формы витализма: «новая мысль», «позитивное мышление», пытающиеся обуздать некую малопонятную, но присущую всему «силу». Появились подложные формы «восточной мудрости», заклинаниями вызывающие всякие «явления» и «видения». Раздаются стихийные призывы к «осознанию», «пониманию», «просвещению» или наоборот - назад «к природе», «к первозданности», к культу земли, тела, половой жизни.

На стадии витализма новым критерием истины служит «жизненная необходимость», «жизненная важность». Этот новый «гибкий» критерий, по словам Евгения, лежит и в основе формально- критического подхода как современному искусству, литературе, так и к религии, философии и науке. «В этих областях выше всего ценится «оригинальность», «поиск», «острота». Истина (если о ней вообще заходит разговор) оттесняется всё дальше и дальше на задний план и подменяется субъективными оценками «целостности», «подлинности», «индивидуальности»».

Завершая анализ витализма, Евгений писал: «За последние сто лет это движение обнаружило неоспоримое обветшание мира. И плод его отнюдь не «новизна», «жизненность» или «непосредственность», как отчаянно пытаются представить виталисты (и чего им так недостает), а разложение и неверие - признаки последней стадии умирающей, ненавистной им цивилизации». Евгений полагал, что за витализмом грядет последняя стадия - «нигилизм разрушения»: «Здесь мы обнаружим «чистый» нигилизм - яростную атаку на творение Божие, на человеческую цивилизацию, и атака эта не прекратится до полного уничтожения». Таков нигилизм безжалостного русского революционера Сергея Нечаева (прототипа Петра Верховенского в «Бесах» Достоевского) и его соратника Михаила Бакунина, который на вопрос, что он будет делать по приходе желанного порядка, ответил: «Тогда я, пожалуй, начну сносить всё, что построил». Евгений писал: «Именно так и правил Ленин, большой поклонник Нечаева, являя небывалую жестокость и беспринципность в политике - первый опыт такого рода в Европе, и Гитлер, возглашавший: «Нас можно уничтожить. Но тогда мы потянем за собой в геенну весь мир».

Описав различные формы нигилизма, Евгений перешел к исследованию его духовных истоков: «Нам не понять, в чём коренится успех нигилизма, почему появились такие его глашатаи, как Ленин и Гитлер, если мы не прозреем сути - воли сатаны, направленной на отрицание и бунт». Не найдя логического объяснения оголтелой кампании большевиков против христианской веры, Евгений предположил, что «война с Церковью шла не на жизнь, а на смерть потому, что только одна эта сила могла противостоять большевизму, могла доказать его ничтожество. Нигилизму не победить, пока в сердце хотя бы одного человека останется истинная христианская вера».

Современные люди, по словам Ницше, «убили Бога», и теперь в сердце у них - мертвый бог, великое ничто, пустота. Но «это лишь переходный период в духовной истории человека, некий резкий поворот», за которым грядет «новый бог». Разумеется, весь этот путь современный человек проделал не сам по себе. За таким явлением, как нигилизм, стоит разум изощренный, это - дело рук сатаны.

Обнажив духовную суть нигилизма, Евгений показал и его «программу» - дальнейшее следование сатанинским целям. «Первый и самый очевидный шаг - уничтожение старого порядка, почвы, напитанной Христианской Истиной, на которой возрастает человек. Здесь главная роль отводится насилию - любимому средству нигилистов. Далее следует переход от революции и всеобщего разрушения к обещанному «раю на земле», переход этот в марксистском учении зовется «диктатурой пролетариата». «Реалисты» как в коммунистических странах, так и в свободном мире создают новый порядок, где царят «организованность и эффективность» и где нет места любви уважению». Евгений узрел его признаки в бездушной «функциональной» современной архитектуре, в болезненном пристрастии к планированию, в «контроле рождаемости», в опытах по изменению наследственности и сознания и других подобных «программах», в которых «подробнейшая разработка соседствуют с ужасающим бездушием».

Евгений также показал, что разрушение старого и создание нового миропорядка лишь подготовка к более значительному и зловещему замыслу - к «преобразованию человека». Об этом мечтали Гитлер и Муссолини, Маркс и Энгельс, считавшие, что кровавым молотом революции можно как по волшебству выковать нового человека. Многие современные философы и психологи уже отметили перемену в людях теперешнего века насилия: человек лишился корней, личность низведена до самого примитивного, низшего уровня.

Образ «нового человека» запечатлен и в современной живописи и скульптуре, народившихся в основном после второй мировой войны. Евгений писал: «Новое искусство празднует рождение новой человеческой особи, нижеестественной и глубоко порочной». Но кроме изображения этого безнадежного уродства, искусство (точнее, его «оптимистическое» направление) создало своего «положительного» героя, этакого идеалиста с практической хваткой, готового решить любую самую трудную задачу». Как «отрицательный», так и «положительный» герои, писал Евгений, «знамения гибели человека, жившего доселе: странника на земле, признающего Небесный дом своим. Теперешний человек приземлен, ему неведомо истинное отчаяние и надежда, все чувства его привязаны к материальному. Эпоха отрицания и нигилизма исчерпала себя. «Новый человек» уже не отрицает Христианскую Истину - она ему просто безразлична. Всё его внимание обращено на мир сей».

Нигилизм, выполнив свою миссию, указывал дальнейший курс. Евгений считал, что наметки «нового человека» (и в марксовом реализме, и в витализме оккультистов и художников) - лишь черновики прообраза сверхчеловека, которого предрек Ницше вслед за нигилизмом. Как пустота - идол нигилизма - требует заполнения, а ожидание каких?то свершений - «нового бога», так и «новый человек», изуродованный приниженным нигилизмом, лишенный веры и вконец сбившийся с пути, чает доверчиво и простодушно неких откровений и указаний, способных помочь ему обрести законченный вид. Нигилизм, создав новую породу людей, тщится утвердить и «совершенно новый миропорядок, который самые ярые его приверженцы не стесняясь называют «анархией»». Нигилизм - это вероисповедание, а «анархия - мироустройство, в котором, нет места Истине. Нигилизм - это средство, анархия - цель».

Евгений писал, что, согласно марксистским мифам, «нигилистическое государство. «отомрет», оставив миропорядок, невиданный в истории человечества, который, несомненно, будет «золотым тысячелетием»». Эта мечта революционеров об «анархическом тысячелетии» - грез апокалиптическая, извращение христианского упования на Царство Небесное. Это есть «царство антихриста, сатанинское «уподобление» Царствию Божию». По окончанию своей эры нигилисты видят «цель революции» - царство «любви», «мира» и «братства». Неудивительно, что «приняв нигилистическое преобразование мира, они уверовали в царство революции и видят мир глазами сатаны - в противоположность тому, чем мир является в очах Божьих».

В ПЕРВОЙ и во второй частях книги Евгений хотел рассмотреть современные философские идеи, которые повлияли на человека. В третьей - проанализировать претворение в жизнь этих идей, провозглашающих новый миропорядок (анархию), основанный на новой истине (нигилизме). В четвертой части он собирался описать возросшую на этой почве «новую духовность», которую современный человек якобы примет также естественно и добровольно, как некогда Истину Христианства.

Субъективный идеализм привел к тому, что Евгений назвал «культом личного опыта». Человек, поставленный в центре бытия, поневоле оказывается мал и ничтожен, он ищет хотя бы временных духовных «озарений», дабы забыть о своем человеческом ничтожестве в «новом мироздании». «Культ «религиозного опыта», - указывал Евгений, - подменяет истинно духовный опыт христианства - единственный путь ко спасению и приобщению Бога». Евгений хотел показать «пропасть, разделяющую эти два понятия. Опыт сугубо личный, который можно при желании приобрести разными средствами (наркотиками, гипнозом или иными манипуляциями с сознанием, равно и «узаконенным» путем - развитием эстетического чувства или приобщением «космоса»), дает человеку возможность заглянуть в некий далекий от повседневной суеты мир. но такой опыт не способен преобразить человека, более того, в современных условиях, познав такое, человек укрепляется в мысли, что он - нечто особенное. Это - путь самости и заблуждений. И религиозным такой опыт не является, ибо может быть внушен и бесами (которых современный человек, лишенный веры, не видит в упор).

Противоположный ему опыт - духовный, приводящий к истинной встрече с Божественным. опыт этот приобретается жизнью, каждым делом, страданиями, смирением, почитанием, верой. Он не «услаждает» или «удовлетворяет», а, напротив, может быть исполнен скорбей и трудностей, опыт такой заканчивается не в земной жизни, а на Небесах.

Отрицая Христа, современный человек отрицает и этот истинный духовный опыт. Христос превращен в символ, в абстрактное понятие. Он живет лишь в сознании, и человек произвольно «приобщается» Его ради собственного удовольствия. В этом?то и коренится главная беда сегодняшних заблудших людей: они живут собственным рассудком, в плену иллюзий, вдалеке от истинно Сущего».

Далее Евгений отмечал, что оккультизм и философия сверхъестественного, бывшие некогда на обочине научной мысли, теперь занимают всё более важные позиции. Евгений обратил внимание на сходство между теософским верованием в носителей премудрости на других планетах и попытками современных ученых связаться с разумными существами с помощью радиосигналов. «Научное «исследование сверхъестественного», - писал Евгений, - приведет к признанию «связи с духами», ибо духи очевидны. Но не могут ли силы, осуществляющие связь с духами, осуществить и радиосвязь? А коли так, то современный человек поверит и ей, ведь это же тоже будет «очевидный факт». Вот такие возможности. открываются для бесовского вторжения. Тогда все «непознаваемые явления» нашего времени покажутся детской забавой».

МНОГИЕ самозваные пророки, видя духовную восприимчивость современного человека, предрекали наступление «эры Духа». Эта эпоха - пора «нового христианства» и царствования антихриста - должна была стать темой пятой, последней части книги. Евгений показал, как подыскивается новое «единство», дабы сместить «старое», т. е. единство Бога и человека. Новое единство является под разными личинами: «всемирного государства», «экуменизма», «всеобщего единства религий» - всё это отголоски «универсализма» эпохи Просвещения. Проглядывает оно и в эволюционизме, например, в учении католического философа Тейяра де Шардена, предсказавшего слияние высокоразумных существ в одно «космическое сознание». Еще более опасные симптомы виделись Евгению в самой современной католической Церкви. Он видел, как в нарождающемся «новом христианстве», этой разновидности «общечеловеческой религии», размывается традиционно христианское исповедание абсолютной Истины ради объединения человечества под знаменем земного «братства».

Обмирщенная религия антихриста, как отмечал Евгений, будет учением цельным, вобравшим все лжетрадиции. Новое «единство» подчинит и коллективистский строй коммунистических государств. Будут удовлетворены не только экономические и социальные нужды (цель коммунизма), но и личные, «духовные» запросы. Коммунизм же, выполнив свои задачи, уйдет в небытие, что, кстати, соответствует «отмиранию государства» по учению самих коммунистов.

Евгений объяснил, почему царству антихриста не обойтись без духовности (хотя бы и ложной). Стоит человеку обрести обетованный «мир», «уверенность в завтрашнем дне», как всё это перестанет быть его движителем, он поймет, что это не цель, а лишь средство. Памятуя слова Господа, что не хлебом единым жив человек, Евгений вопрошает: «А что же дальше? Все задачи мира сего решены, хлеба вдоволь. Какие зрелища предоставит мир человеку? Увы, этот вопрос о праздных развлечениях - вопрос жизни и смерти для новых правителей. Ибо, если народу не дать зрелищ безобидных, он придумает свои, по–настоящему пагубные. Об этом говорил еще сто лет назад Достоевский. Как только люди получат всё для «счастья», они тут же придут к бешеному недовольству и собой, и своим миром. Голод не утолить только хлебом, нужен хлеб Небесный. или его искусная подделка».

Прозрев необходимость такой подделки, Евгений предсказал то, что ранее называл «веком магии». В нем смыкаются цели и утопического идеализма, и оккультных пророчеств. То будет век изобилия и «дивных» вещей, утвердится псевдорелигия антихриста, со всяческими чудесами и знамениями. Евгений писал, что «наряду с духовным голодом людей влечет беспредельное любопытство - отсюда и тяга к разгадке вселенских тайн, к магии, к суррогату духовного, удовлетворяющему убогие умственные и духовные запросы человека. А что еще нужно для «счастья», если все мирские блага под рукой?»

Подводя итог анализа современности, Евгений указывал, что «мир сей уникален лишь по степени своей одурманенности сатаной и близости к воцарению антихриста. Последние христиане могут лишь засвидетельствовать Истину перед миром, в том числе и своим мученичеством, которого мир сей от них непременно потребует. И уповать они будут на Царство «не от мира сего», на то Царство, коему не будет конца».

Словами о Царстве Небесном, которое пребудет, когда Царство человеческое уйдет в небытие, Евгений и хотел заключить книгу.

ПРОШЛО 30 лет с той поры, когда Евгений замышлял «Царство человеческое и Царство Божие», и мы видим: исполнилось многое из того, что он предрекал. Уже через 10 лет после того, как он описал мечты нигилистов о «новом мире» без любви и благоговения, о мире всеобщего планирования и устрашающей бесчувственности, в США были узаконены аборты, за это время убито почти 30 миллионов неродившихся детей, и всё из практических соображений. А плоть так и не увидевших свет младенцев, по особому распоряжению Президента США, разрешено использовать для медицинских исследований.

«Бесконечное экспериментирование», о котором Евгений писал в начале 60–х, разразилось в том же десятилетии, особенно широко это выразилось в форме всеохватных молодежных движений. В основном они соответствовали этапам нигилизма, о которых писал Евгений. «Жизнеутверждающее» движение хиппи 60–70–х годов - пример витализма, возросшего на руинах почившего либерализма и скупого реализма. В 80–е годы уже вовсю заговорил нигилизм разрушения, и молодежная культура стала дробиться: всякие оттенки пессимизма, анархизма, даже сатанизма отчетливо проявились в музыкальных стилях «панк, «дэд–рок», «трэш», «металл», «рэп». Самые современные молодежные течения, избравшие кумиром, к примеру, богохульствующую «Мадонну», подтверждают очевидность слов Евгения о том, что гуманизм без Бога неизбежно выродится в субгуманизм. Средства массовой информации создали лживый, дразнящий образ «героя», и молодежь тянется к нему. Это ли не исполнение того, что Евгений предрекал в 1961 году: «Сверхчеловек - порождение субгуманизма - личность яркая, но за внешней яркостью - пустота и заурядность, невидимые людям неискушенным».

А годом раньше, в августе 1960–го, он писал: «Современный человек в своем самообожании не гнушается никакими доступными путями, не замечая, что опускается всё ниже и ниже, в самую грязь, куда раньше брезговали ступать. В наш век все самые низменные человеческие наклонности, вся гниль будет раскопана, извлечена на свет и пожрана.» С тех пор человечество опустилось еще ниже. Важно отметить, что если раньше «раскопками» занимались лишь отдельные «просвещенные художники» или их группы, то теперь покопаться в грязи открыто предлагается всем (на телевидении, в театрах, видеосалонах, просто в журналах людям предлагают «развлечься» сценами пыток, убийств, увечий. Такое «развлечение» и есть «зрелище», которое, по словам Евгения, должно придумать, пока люди не начали творить подобное в жизни).

«Духовные» течения, о которых тоже упоминал Евгений, оперились, набрали силу. Движение «новых чудодеев» в 60–70–х возрастало как на дрожжах. Отчетливо проявились все стороны «новой духовности» и «нового христианства». Позже в книге «Православие и религия будущего» Евгений подробно выскажется обо всём этом. Движение «новая эра» - предвестник «века магии» - и стало «зрелищем» для богатых американцев, пресытившихся «хлебом». Духовность, ставящая творение Божье на место самого Бога, появилась лет 10 назад в католической Церкви и согласуется с утверждением Евгения: «В «новой духовности» антихриста будут верить в мир непорочный, в человека, неизведавшего падение». Поверхностные, эклектичные теории, искусственно составленные «с миру по нитке», также изрядно расплодились с тех пор, как Евгений упомянул о них, анализируя витализм. Наиболее известный представитель эклектики - Джозеф Кемпбелл (ныне покойный). Его изыскания в «сравнительной мифологии» убедительны только для тех, кто лишен духовных корней, однако те, кто держатся основ традиционной религии и культуры, без труда обнаружат невежество и пустоту его учения.

В политике остается гадать, не является ли недавнее крушение «железного занавеса» и коммунистического режима в России тем самым «отмиранием нигилистического государства», о котором писал Евгений, после чего установится «небывалый в истории человечества правопорядок». Коммунизм сделал свое дело: разрушил старый мир. Теперь он должен «освободить место» для следующего этапа. Как указывал Евгений, для последних времен будут характерны не национальные раздоры, не коммунистическая удавка на духовной жизни человека, а видимое всемирное «единство» и удовлетворение духовных запросов искусными подделками.

Ровно за три десятилетия до падения Советов Евгений написал трезвящие пророческие слова: «Насилие и отрицание, несомненно, выполнят лишь подготовительную работу. Это лишь часть более обширного плана, цель которого несравнимо хуже, чем цель нигилизма. И если сегодня есть признаки того, что эра насилия и отрицания уходит, это вовсе не потому, что нигилизм «побежден» или «изжит», а потому, что он исполнил свою роль и больше не нужен. Революция очевидно переходит из «злокозненной» фазы в «добродетельную». Нет, она не поменяла суть или курс, просто близка ее заветная цель, и, разомлев от успеха, она взяла передышку, предвкушая скорую победу».

Во время «перестройки» в России глава КПСС заявлял, что коммунизм долее не занимает враждебную позицию ко всему миру, ибо ныне повсюду есть организации, которые, хотя и не называют себя коммунистическими, работают в том же направлении. Масонство, «новая эра», секты иудаизма и псевдохристианства, большинство финансовых и промышленных магнатов, группы «политических интересов» - все жаждут одного: «нового мироустройства, невиданного в истории человечества», отличного от старого порядка с исконно христианскими принципами. Политические руководители США, вольно или невольно, тоже встали под знамя «нового порядка».

В рукописи «Царства человеческого и Царства Божия» Евгений отметил: «Последняя надежда современного человека оказалась на деле очередной иллюзией: новая эпоха после эпохи нигилизма, на которую так уповали, оказалась очередным и последним этапом революции. И движителем ее является уже не только марксизм. Сегодня едва ли каждое правительство в ведущих развитых странах объявляет себя «революционным», едва ли не каждый влиятельный политический деятель, критикуя марксизм, не развенчивает его, а лишь «совершенствует», т. е. по сути дела призывает к тем же революционным целям. Полностью же отречься от революционной идеологии в современном «высокоумном» мире - значит признаться в политическом бессилии.

Нигилизм - это болезнь, которой суждено развиваться до конца, т. е. пока не будут достигнуты цели революции. Некогда они являлись бредом воспаленного воображения небольшой кучки людей, сегодня же захватили умы всего человечества. Царство Божие отдалилось, путь Православия слишком узок и труден. Революция поработила «дух времени», противиться ее мощной поступи современный человек не находит сил, ибо для борьбы нужны Истина и Вера, искорененные нигилизмом».

ПОДВЕРГАЯ современное мышление суровой критике, Евгений хотел не просто показать его фальшь и сравнить с истинным традиционным христианством. Он верил, что помимо Христианской Истины каждый должен распознать в себе неправду, тот нигилизм, который невольно впитываешь в наш пагубный век. «Нигилизм живет в душе каждого, и, если с Божьей помощью не ополчиться на него во имя полноты бытия живого Бога, нигилизм поглотит нас. Мы стоим на самом краю бездны - пустоты и небытия, и, сознаем ли мы или нет, что это за бездна, мы все вот–вот сгинем в ней, ибо мы тоже близки к внутренней пустоте и омертвению. Единственное спасение - прилепиться в полной и безусловной вере ко Христу, без Него мы - ничто».

Евгений работал над «Царством человеческим и Царством Божиим» в ту пору, когда многие мыслители (даже христианские, как Томас Мертон) говорили о кризисе современного мира. Евгений видел, что этот кризис - очевидное следствие отхода от абсолютной Истины, забвения Бога и преодолеть его можно лишь победив врага в душе своей. Евгений писал: «Существует множество «удобных» объяснений этого кризиса, нам предлагается некий «выбор», но что бы мы ни выбрали, поддавшись лживым объяснениям, всё ведет к нашей вечной погибели. Истинный кризис не вне, а внутри нас, и выбор таков: принять или отвергнуть Христа. Христос - вот наш кризис. Он требует от нас всего или ничего, только этот вопрос Он ставит перед нами, только ну него нужно дать ответ. Выберем ли мы Бога, единственно Сущего, или нашу самость, пустоту, бездну, ад? Век наш зиждется на пустоте, и пустота эта совершенно необъяснимо открывает нам, тем, кто способен видеть, кризис всех людей во все времена - он предстает отчетливо и неоспоримо. Наш век велит нам, тем, кто способен слышать, выбрать живого Бога».

4. Царство Божие как нынешняя реальность Как мы уже отметили в начале главы, Иисусу приписывается и ряд высказываний, которые можно понять в том смысле, что Царство уже присутствует на земле. Рассмотрим эту группу речений.Отметим прежде всего высказывание об экзорцизмах