«Православная духовность. Духовный Эверест, или «Лествица» преподобного Иоанна

В православных кругах бытует мнение, что есть три ступени духовного развития человека: плотская, душевная и духовная. И соответственно есть три вида людей: плотские, душевные и духовные. Лично я не встречал людей на сто процентов плотских, душевных или духовных (как правило, в человеке всё перемешано), но подобное разделение (на плотских, душевных и духовных), существует в умах не малого числа верующих. Под плотскими людьми, как правило, имеют в виду людей грубых, в которых преобладает животное начало. Под душевными людьми часто имеют в виду людей, в которых развито эстетическое начало (это люди искусства или люди, просто любящие искусство). Под духовными же людьми имеют в виду людей, близких к святости. Большинство людей, пришедших в церковь, находится на первой ступени развития, то есть являются людьми грубыми, плотскими. То, что они стремятся достигнуть третьей ступени (духовной) это весьма хорошо, но плохо то, что они хотят сделать это, минув ступень душевности. Перепрыгивая через ступень душевного (проще говоря, через ступень эстетики и искусства), они далеко не всегда оказываются на ступени духовности. Существует замечательная фраза: «Для того, чтобы стать выше виртуоза, нужно вначале быть таковым». Ее запросто можно применить к человеку, идущему по пути духовного совершенствования. Иными словами: «Для того, чтобы стать выше душевного человека, нужно вначале стать душевным человеком, а потом уже пытаться стать духовным». Многие люди считают, что духовные люди это те, кто ходят в церковь, и нередко духовностью называют ограниченность, а под духовным считают всё церковное и околоцерковное. К сожалению, не все так просто. Не все люди, ходящие в церковь духовны, так же как и не всё, что в церкви и около нее духовно. И наоборот: и в миру есть духовные люди, и в атеистах встречается духовность, ибо атеист это тоже творение Бога и в нем тоже есть божественное начало. Не следует проводить четкую границу между церковью и миром, между церковным и мирским, ибо и в миру встречается духовность, и в церкви встречается мирское. Часто люди, придя в церковь, начинают отрицать всё мирское, даже хорошее. Это болезнь. И называется она неофитством, в то время как подобные люди именуются неофитами. К сожалению, нередко встречаются агрессивные неофиты, а также неофиты упорствующие, не желающие выходить из болезни неофитства. Такие верующие отрицают искусство, называют его душевной сферой, недостойной внимания верующего человека. Людей, любящих искусство, они называют душевными, себя же, как правило, они считают людьми духовными. Ничего кроме косности, гордыни и самомнения в таком отношении к искусству нет. Эти люди не любят искусство, как правило, не по причине греховности мира искусства, а по причине собственной несостоятельности в этой сфере. Здесь уже следует говорить о зависти, и уж, конечно, ни о какой духовности не может быть и речи. Лично я считаю разделение людей на три разряда (плотских, душевных и духовных) неправильным и даже вредным. Такое разделение свидетельствует о чрезмерной прямолинейности мышления разделяющего, о его ограниченности и упрямстве. Самое страшное, что такое разделение может привести к идеи избранности верующего, а также к делению им людей на своих и чужих, со всеми вытекающими последствиями: снисходительностью к своим людям и непримиримостью к чужим. Но это уже не христианство, а болезнь.

«И если я раздам все имение мое и отдам тело мое
на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы»
(1 Кор. 13, 3).

Четвертая Неделя Великого поста посвящена преподобному Иоанну Лествичнику, который почитается Церковью как великий подвижник и автор аскетического творения, называемого «Лествицей». Эта книга на протяжении многих веков служила руководством на пути к духовному совершенствованию, как для монахов, так и для мирян. Об авторе и его произведении, о применении прочитанного в современной христианской жизни читателям нашей газеты рассказал первый проректор Саратовской православной духовной семинарии игумен Варфоломей (Денисов).

Cкрижали Синайской горы

— Отец Варфоломей, кем был преподобный Иоанн Лествичник?

— О жизни этого святого нам известно, к сожалению, совсем немного. Мы знаем, что Иоанн жил в VI веке, что в ранней юности он пришел в Синайский монастырь, где вскоре принял монашеский постриг. На протяжении девятнадцати лет находился в послушании у старца, затем в течение сорока лет пребывал в безмолвии. Пройдя многие этапы монашеского искуса и преуспев в добродетелях, он был возведен в сан игумена и долгие годы начальствовал над монастырской братией. В качестве начальника преподобный Иоанн проявил себя как опытнейший духовный руководитель, что стало известно за пределами Синайского монастыря, и по просьбе монахов соседней обители игумен Иоанн приступил к написанию душеспасительных наставлений, которые назвал «Лествицей».

— В чем ценность этой книги?

— «Лествица» — это выдающийся аскетический труд, который описывает весь путь восхождения человека к Богу. «Лествица», или, говоря современным языком, лестница, состоит из тридцати «ступеней»-глав, восходя по которым, подвижник искореняет в себе страсти и стяжает добродетели. Это универсальная книга, которую использовали не только в монастырях, но и люди, живущие в миру. Другое название этого труда — «Духовные скрижали», по аналогии со скрижалями ветхозаветных заповедей, данных Моисею на горе Синай; там же, где впоследствии располагался Синайский монастырь, и была написана «Лествица».

Преподобный Иоанн много путешествовал по монастырям, общался с монахами, систематизировал полученные знания. Именно этот опыт настоящей подвижнической жизни и сумел обобщить преподобный и систематически изложить в своей книге. В «Лествице» дается большое количество примеров из жизни монахов, на которых разъясняются особенности борьбы с той или иной страстью.

«Лествица» и Великий пост

— Почему именно в период Святой Четыредесятницы Церковь вспоминает жития и труды преподобного Иоанна Лествичника?

— Пост, как известно,— это время сугубого покаяния. В период Святой Четыредесятницы весь строй церковной жизни вводит верующего в спасительную атмосферу покаяния, работы над собой. Это и ограничение сна и пищи, и устранение от всевозможных увеселений; а если говорить о богослужебной стороне Великого поста, то это и чтение Великого покаянного канона преподобного Андрея Критского, и пассия, или служба Страстям Христовым, и коленопреклоненные молитвы, и многое-многое другое. Так вот, попадая в эту атмосферу и приобретя решимость положить исправление своей жизни, человек не найдет для этого более удобного времени, чем Великий пост, и более доступного и универсального труда, чем «Лествица» преподобного Иоанна. «Лествица» — это путеводитель на поприще духовного исправления, этот труд помогает сделать свое покаяние деятельным.

Ступени

— Какая первая из ступеней восхождения человека к Богу?

— Первая глава «Лествицы» называется «Об отречении от жития мирского». То есть следует отсечь все то, что мешает на пути к святости. Для человека, который готовит себя к монашеской жизни, это может быть удаление в монастырь, а для мирянина, которому свойственна забота о семье, о своих близких, отречение от мира будет сводиться к тому, что он по возможности станет удаляться от тех ценностей, которыми живет мир, ведь если он будет жить жаждой обогащения или стремлением к власти, то какой же он христианин?

— А какова вершина этого духовного восхождения?

— Последняя, тридцатая ступень — это любовь. Преподобный Иоанн говорит о том, что тот, кто прошел все ступени духовной лестницы, победил гордыню, леность, чревоугодие, а любви не стяжал, тот трудился тщетно, тот медь звенящая или кимвал звучащий (1 Кор. 13 , 1). «Любовь по качеству своему есть уподобление Богу, сколько того люди могут достигнуть, по действию своему она есть упование души, а по свойству — источник веры, бездна долготерпения, море смирения» (Лествица, слово 30).

Неужели только вверх?

— Правда ли, что по духовной лестнице можно идти только вверх?

— Правда. В духовной жизни, в борьбе со своими страстями существует только один путь — к добродетелям, к Богу. На миниатюрах, иллюстрирующих «Лествицу», изображается как подвижники восходят вверх, и некоторые из них, искушаемые бесами, с самых различных ступеней падают в бездну, которую символически изображает расселина в скале. Как легко уклониться с намеченного пути, думаю, каждый христианин знает по собственному опыту. Стоит на день или два ослабить молитвенное правило, как потом бывает очень трудно его восстановить. Поэтому христианин должен непрестанно трудиться над собой, на каком бы уровне духовного развития он ни находился.

«Лествица» и другие святоотеческие труды

— Какое место занимает «Лествица» в духовной литературе?

— Благодаря своей систематичности «Лествица» с самого начала появления признавалась как одно из лучших произведений духовной литературы. До этого в трудах святых отцов большое внимание уделялось догматическому учению Церкви, а «Лествица» посвящена главным образом борьбе человека со страстями и стяжанию добродетелей. То есть это произведение аскетическое. Да, и до появления «Лествицы» духовная литература знала аскетические труды, но в этих произведениях говорилось об одной или нескольких сторонах христианской жизни, а «Лествица» охватывает все стороны подвижничества: от обращения человека ко Христу до полного избавления от страстей.

— Вы преподаете курс аскетики в Саратовской православной духовной семинарии. Какое место в учебной программе уделяется «Лествице»?

— В семинарский курс аскетики обязательно включается изучение «Лествицы». В течение всего года студенты получают задания по прочтению определенных разделов этого труда и затем усвоенное пересказывается на уроках. Однако это не исключает чтение и других аскетических произведений, а дается как база, как определенный минимум.

— Русское монашество знало эту книгу?

— Конечно. «Лествица», так же, как и другие святоотеческие труды, была переведена с греческого языка и нашла широкое распространение в наших монастырях. Русские монахи видели в этом труде те идеалы святости, к которым стремились. Кроме того, и устав наших монастырей и вообще весь дух русского монашества во многом основывался на восточных монашеских традициях.

Благодаря монастырям — этим центрам духовного просвещения — «Лествица» становится известна и мирянам. Ведь это сейчас к услугам читателей — книги самого различного содержания, журналы, газеты… А наши предки черпали свои знания из духовных произведений — этого чистого источника знаний о Боге, о человеке, о спасении.

Как читать мирянину?

— Как я говорил раньше, «Лествица» написана, прежде всего, для монахов. Поэтому воплотить в обычной мирской жизни все требования этой книги невозможно. Монашеская жизнь во многом отличается от жизни в миру — это разные пути, разная мера подвигов. Также, несмотря на то, что «Лествица» и строго систематизирована, и полна всевозможных жизненных примеров, многое из написанного нелегко для понимания обычного прихожанина. Еще одной особенностью аскетических произведений является то, что церковным Таинствам, в частности — Исповеди и Причастию — уделяется очень мало внимания, а это как раз и должно являться основой жизни христианина, стоять на первом месте. Хорошо, если при храме действует лекторий, на котором и можно было бы изучать «Лествицу», разбирать комментарии к ней, спрашивать совета у священника. Если такой возможности нет, то с рассуждением можно читать самому, также сообразуя прочитанное с советами духовника, и Господь, видя намерение человека исправиться, поможет усвоить прочитанное и пойти по пути истребления своих страстей и стяжания добродетелей. Ведь, несмотря на различие в мере подвигов для монашествующих и мирян, евангельский идеал святости одинаков, а высшей добродетелью для каждого христианина является любовь.

Oб основах духовной жизни в свете неискажённого святоотеческого учения

Предисловие

Богословие Православной Церкви, по крайней мере в течение некоторого времени, переживало, как известно, состояние своего рода «вавилонского пленения» у богословской мысли Запада. Разумеется, речь идет не о святоотеческом богословии нашей Церкви, а о влиянии, которое испытали православные богословские школы.

Это влияние проявляется главным образом в способе формулирования и изложения некоторых истин веры. В качестве примера можно привести понятие так называемого «удовлетворения божественной справедливости», мнение, согласно которому первородный грех есть наследственная вина, передающаяся от поколения к поколению. Результатом этого влияния стало обмирщение в Церкви, в частности в богословии и пастырстве. Следует сказать, что православный народ не претерпел подобного влияния и в большинстве своем остается верным Православному Преданию.

Сейчас многие стремятся обрести и пережить духовный опыт нашей Церкви. Этому стремлению способствуют как богословские сочинения, так и церковные традиции благочестия. Православное Предание направляет и пронизывает всю церковную деятельность: проповедничество, пастырское служение, дела милосердия и благотворительность.

Из Православия постепенно изгоняется варлаамизм как принцип западного богословия и духовной жизни. Изучение и издание святоотеческих творений пробуждают интерес к православной церковной жизни, православной духовности.

Однако совершенно необходимо определить основы православной духовности, поскольку нередко, обращаясь к учению святых отцов, мы воспринимаем его в известной мере в толковании западного богословия, то есть некоторые аспекты святоотеческого учения понимаются неверно. Таков случай с терминами (делание) и (созерцание), которые часто используются, но при этом толкуются в западном ключе. И мы совершаем ошибку, если перетолковываем эти термины, а не употребляем их в духе Православного Предания.

Надо заметить, что смысл термина «духовность» применительно к Православной Церкви лучше было бы передать словосочетанием «духовная жизнь», поскольку речь идет не о каком-то абстрактном состоянии (как в западном богословии), но о действии Святого Духа в человеке. Однако в этой книге несколько условно используется все же термин «духовность», при том что мы анализируем смысл этого термина с точки зрения Православного Предания и подчеркиваем отличие его от иного, ложного понимания духовности. Таким образом, с одной стороны, мы идем навстречу современному человеку, которому привычнее слово «духовность», а с другой - мы понимаем этот термин в сугубо православном смысле.

В этой книге основные элементы православной духовности изложены простыми словами. Чтобы не слишком утомлять читателя, я опускаю многие ссылки, которые интересующиеся могут найти в других моих публикациях.

Данная работа - всего лишь краткое введение, как уже было сказано, «малый вход». Блажен тот читатель, которому она поможет совершить свой «великий вход» в православную духовную традицию, как бы на «литургию верных», причаститься трезвящей и одновременно пьянящей благодати Святого Духа.

Архимандрит Иерофей (Влахос)

1. Определение понятия
«православная духовность»

Прежде чем говорить о православной духовности, дадим точное определение каждому из двух слов, составляющих это понятие,- «православный» и «духовность». Так поступали и святые отцы Церкви. Преподобный Иоанн Дамаскин в своей замечательной книге «Источник познания», а именно в разделах, названных «Философские главы», анализирует значения слов «сущность», «природа», «ипостась», «лицо», «событие» и др. Поскольку термины могут определяться по-разному в зависимости от контекста, Дамаскин объясняет, почему они определены у него именно таким образом.

Прилагательное «православный» происходит от существительного «православие» и означает признак, отличающий Православную Церковь от других христианских вероисповедний. Под словом «православие» понимается истинное знание о Боге и творении. Такое определение дает святой Анастасий Синаит.

«Православие есть неложное мнение о Боге и твари, или истинное понятие обо всем, или учение о сущем, как оно есть».

Святитель Анастасий Синаит

Термин «православие» (греч. ) состоит из двух слов: правый, истинный () и слава ().

Слово означает, с одной стороны, верование, учение, веру, а с другой - славословие. Эти значения тесно связаны между собой. Правильное учение о Боге включает правильное славословие Бога, ибо если Бог абстрактный, то и молитва этому Богу также будет абстрактной. Если же Бог личный, то и молитва принимает личностный характер. Бог открыл истинную веру, истинное учение. И мы говорим, что учение о Боге и обо всем, что связано со спасением личности, есть Откровение Бога, а не открытие человека.

Бог открыл эту истину тем людям, которые были к тому подготовлены. Апостол Иуда, брат Господень, призывает подвизаться за веру, однажды преданную святым (Иуд. 1, 3). Здесь, как и в других подобных местах Писания, ясно видно, что Бог открывает Себя, и открывает прежде всего святым, то есть тем, кто достиг такого состояния духовной жизни, чтобы воспринять это Откровение. Святые Апостолы сначала освятились, а затем восприняли Откровение. И это Откровение они передали своим духовным чадам не только через научение их, но, главным образом, через Таинства, через их духовное возрождение. Чтобы сохранить эту веру, Апостолы и святые отцы запечатлели ее в определениях и догматах. Мы принимаем догматы и определения - иначе говоря, принимаем эту откровенную истину и остаемся в лоне Церкви, чтобы исцелиться. Ибо вера - это, с одной стороны, Откровение для очищенных и исцеленных, а с другой - прямой путь, приводящий к обожению () тех, кто избрал этот путь.

Существительное «духовность» () происходит от прилагательного «духовный» (). Следовательно, духовность - это состояние духовного человека. У духовного человека определенный тип поведения, определенный образ мыслей: он руководствуется иными мотивами, чем недуховные люди.

Однако духовность Православной Церкви не ведет к абстрактной религиозной жизни, она не есть плод внутреннего усилия человека. Духовность - не абстрактная религиозная жизнь, потому что Церковь - это Тело Христово, а не просто религия, которая теоретически верует в Единого Бога. Второе Лицо Святой Троицы, Слово Божие, приняло человеческую природу, соединило ее в Своей Ипостаси с Божественной природой и ради нас стало Главой Церкви. Итак, Церковь есть Тело Богочеловека Христа. Духовность не есть также проявление душевных энергий, таких как разум, чувства, гнев и т. д. Об этом важно сказать, ибо многие люди склонны называть духовным человека, который развивает свои умственные способности: ученого, художника, поэта, актера. Такое толкование не принимается Православной Церковью. Разумеется, мы ничего не имеем против ученых или поэтов, но не можем называть их духовными людьми в строго православном смысле слова.

По учению Апостола Павла, духовный человек четко отличается от человека душевного. Духовным является тот человек, который имеет в себе действие Святого Духа, тогда как душевным человеком является тот, у кого есть душа и тело, но кто не стяжал Святого Духа, дающего жизнь душе.

Душевный человек не принимает того, чтo от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный судит о всем, а о нем судить никто не может (1 Кор. 2, 14–15).

И в том же Послании к Коринфянам Апостол Павел проводит различие между духовным человеком и плотским. Плотской человек не имеет Святого Духа в своем сердце, но сохраняет все другие духотелесные функции человеческого существа. Поэтому очевидно, что термин «плотской человек» относится не к телу, но означает душевного человека, который лишен Всесвятого Духа и в своих действиях соотносится только со своим так называемым биологическим «я».

И я не мог говорить с вами, братия, как с духовными, но как с плотскими, как с младенцами во Христе. Я питал вас молоком, а не твердою пищею, ибо вы были еще не в силах, да и теперь не в силах, потому что вы еще плотские. Ибо если между вами зависть, споры и разногласия, то не плотские ли вы? и не по человеческому ли обычаю поступаете? (1 Кор. 3, 1–3).

Если мы соединим вышеприведенные отрывки со словами из Послания к Римлянам, где говорится об усыновлении христиан по благодати, то убедимся, что, согласно Апостолу Павлу, духовный человек - это тот, кто стал сыном Божиим по благодати.

Итак, братия, мы не должники плоти, чтобы жить по плоти; ибо если живете по плоти, то умрете, а если духом умерщвляете дела плотские, то живы будете. Ибо все, водимые Духом Божиим, суть сыны Божии. Потому что вы не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: «Авва, Отче!» Сей самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы - дети Божии (Рим. 8, 12–16).

Духовным является тот человек, который свидетельствует о Святом Духе внутри своего сердца и твердо знает, что он является жилищем Святого Триединого Бога. Таким образом, он ясно понимает, что он - сын Божий по благодати, и в сердце своем он взывает: «Авва, Отче». По утверждению святых, этот душевный вопль и есть, по сути, умносердечная молитва.

Святитель Василий Великий, исследуя, что значат слова: «человек становится храмом Всесвятого Духа», богодухновенно учит, что храмом Святого Духа является человек, чей ум не подвержен смущениям от искушений и от постоянных забот, но стремится к Богу и общается с Ним. Таким образом, духовный человек имеет внутри себя Духа Святого, что подтверждается его непрестанным памятованием о Боге.

Согласно святителю Григорию Паламе, подобно тому как человек, наделенный разумом, называется разумным, так и тот, кто обогащен Святым Духом, называется духовным. Итак, духовным называется «новый человек», возрожденный благодатью Всесвятого Духа.

Эту точку зрения разделяют все святые отцы. Преподобный Симеон Новый Богослов, например, говорит, что «в духе ходит» тот человек, кто благоразумен, терпелив, кроток, кто молится и созерцает Бога.

«Непрерывно занятый внутренним деланием, он (человек) становится мудрым, великодушным, щедрым, смиренномудрым. И более того, он созерцает, богословствует и молится; это и значит, как говорит Апостол, то, что он в духе ходит...»

Следовательно, именно такого человека в первую очередь и можно назвать духовным.

По слову преподобного Симеона Нового Богослова, пока рассудок () и ум () как части человеческой души в познании и чувствах не «облеклись» в образ Христов, человек называется плотским, поскольку у него нет духовного разумения. Этот плотской человек похож на слепого, который не может видеть солнечного света. В самом деле, он и слеп, и мертв. Напротив, человек духовный, который приобщился энергиям Духа Святого, жив по Богу.

«Тот, кто не облек в познании и чувствах своего разумного и умного человека в образ Господа нашего Иисуса Христа, небесного Человека и Бога, есть только кровь и плоть и не может воспринять чувство духовного разумения со слов, подобно тому как и слепцы от рождения не могут познать солнечный свет только со слов».

Преподобный Симеон Новый Богослов

Как мы отметили ранее, приобщение Всесвятому Духу преображает человека из плотского в духовного, и потому, согласно православному учению, духовный человек есть по преимуществу святой. Конечно, это говорится с той точки зрения, что святой - это тот, кто в той или иной мере причастен нетварной благодати Божией, обоживающей энергии Бога.

Святые являются носителями и выразителями православной духовности. Они живут в Боге и постоянно свидетельствуют о Нем. В этом смысле православная духовность не абстрактна, но воплощается в личностях святых. Следовательно, святые - это не просто хорошие, высоконравственные люди в строгом смысле слова, это не просто те, у кого хороший характер, но те, в ком действует Всесвятой Дух. У нас есть доказательства существования святых. Прежде всего, это их православное учение. Святые восприняли и воспринимают Откровение Божие, живут им и выражают его. Святые - это безошибочное мерило Вселенских Соборов. Еще одно подтверждение - их святые мощи. Существование святых мощей - свидетельство того, что через ум благодать Божия преобразила и тело; таким образом, тело приобщается действиям Всесвятого Духа.

Главное дело Церкви - вести человека к обожению, к общению и единению с Богом. Церковь ведет к обожению всего человека, его души и тела, поэтому в известном смысле можно сказать, что дело Церкви - «производить святые мощи».

Таким образом, православная духовность - это опыт жизни во Христе, атмосфера нового человека, возрожденного благодатью Божией. Речь идет не об абстрактном эмоциональном и психологическом состоянии, но о единении человека с Богом.

В этих рамках мы можем выявить некоторые характерные черты православной духовности. Прежде всего, она христоцентрична, поскольку Христос - единственное «средство исцеления» людей в силу ипостасного соединения Божественной и человеческой природы в Его Личности. Во-вторых, православная духовность триадоцентрична, поскольку Христос всегда соединен с Отцом и Святым Духом. Все Таинства совершаются во имя Триединого Бога. Христос есть Глава Церкви и не мыслится вне ее. Следовательно, православная духовность церковноцентрична, ибо только в Церкви мы можем прийти к общению со Христом. Наконец, как мы объясним далее, православная духовность невозможна без Таинств и подвижнической жизни.

2. Отличие православной духовности
от других традиций

Все сказанное ясно показывает, что православная духовность четко отличается от какой-либо другой духовности восточного и западного типа. Между разными видами духовности не может существовать никакого смешения, ибо средоточием православной духовности является Богочеловек, в то время как другие религии замыкаются на человеке.

Различие видно главным образом в догматах, в учении. Потому мы и называем духовность православной, чтобы не смешивать ее с какой бы то ни было другой. Разумеется, определение «православный» должно быть соединено с понятием «церковный», ибо как Православие не может существовать вне Церкви, так и Церковь не может существовать вне Православия.

Догматы - это решения Вселенских Соборов по различным вопросам веры. Догматы, по большей части, называются определениями, потому что они проводят границу между истиной и заблуждением, между болезнью и здравием. Догматические определения выражают откровенную истину, определяют жизнь Церкви. Следовательно, с одной стороны, они являются выражением Откровения, а с другой - служат целительным средством, ведущим человека к общению с Богом, к цели нашего существования.

Догматические различия определяют различия во врачевании. Если человек не следует по верному пути, он никогда не сможет достичь своего предназначения. Если он не принимает нужных лекарств, он не сможет обрести здоровье - не исцелится. Сравнивая православную духовность с традициями других конфессий, мы обнаружим четкое различие в средствах и методе лечения.

Учение святых отцов исходит из того, что Церковь - врачебница, которая лечит израненного человека. Этот образ используется во многих местах Священного Писания. Вот одно из них - притча о добром самарянине.

Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе (Лк. 10, 33–35).

Самарянин в этой притче представляет Христа, исцелившего раненого человека и приведшего его в гостиницу, то есть в лечебницу - Церковь. Ясно, что Христос предстает здесь как Целитель, как Врач, Который лечит человеческие немощи, Церковь же есть истинная лечебница.

Характерно, что святитель Иоанн Златоуст, рассматривая эту притчу, обращает внимание на те же истины, которые мы только что подчеркнули. Человек ниспал из небесного жительства, сделавшись жертвой диавольского обмана, и попал к разбойникам, то есть к диаволу и силам, ему подчиненным. Раны, которые он получил, суть различные грехи, как говорит пророк Давид: «Возсмердеша и согниша раны моя от лица безумия моего» (Пс. 37), ибо «всякий грех производит гниение и рану». Самарянин и есть Сам Христос, Который сошел с Небес, чтобы исцелить раненого человека. Он использовал вино и елей для ран - другими словами, «смешав Дух Святой со Своей Кровью, оживотворил человека» . Он посадил его на Своего осла, то есть воспринял человеческую плоть на плечи Своего Божества и вознес к Отцу на Небеса. Затем добрый Самарянин, Христос, привел человека в большую, чудную и просторную гостиницу - во Вселенскую Церковь. Он вручил его хозяину гостиницы, то есть Апостолу Павлу, «а через Павла - всем епископам, священникам и служителям каждой Церкви», говоря: «Заботься о народе из язычников, который Я передал тебе в Церкви. Когда недугуют люди, пораженные грехами, врачуй их, наложив на них пластырь: изречения пророков и евангельское учение, наставления и утешения Ветхого и Нового Завета». Так, согласно святителю Иоанну Златоусту, Павел есть тот, кто утверждает Церкви Божии, «врачуя всех людей духовными наставлениями, предлагая каждому необходимое».

В толковании этой притчи святителем Иоанном Златоустом ясно показано, что Церковь - это лечебница, врачующая людей, пораженных грехом, а епископы и иереи, подобно Апостолу Павлу, суть исцелители народа Божия.

Именно это и есть дело православного богословия. Говоря о православном богословии, мы имеем в виду не просто историю богословия. Последняя, разумеется, составляет часть богословия, но она не имеет абсолютного или исключительного характера. В святоотеческом предании богословы - это боговидцы. Святитель Григорий Палама называет и Варлаама богословом, но при этом подчеркивает, что интеллектуальное богословие, то есть собственное умствование, весьма отличается от опыта боговидения. Богословы, по мысли святителя Григория Паламы, суть боговидцы, те, кто во всем руководствовался установлениями Церкви и достиг совершенной веры, просвещения разума и обожения. Богословие есть плод врачевания человека и путь, ведущий к исцелению и стяжанию богопознания.

Западное же богословие отделилось от восточного православного богословия и, вместо того чтобы быть врачующим, стало по преимуществу рассудочным и чувственным. На Западе развилось схоластическое богословие, противостоящее православному: западное богословие рационально, оно основано на работе ума, тогда как православное богословие - это богословие исихастов, оно основано на безмолвии ума.

Схоластическое богословие пыталось логически осмыслить Откровение Божие и привести богословие в соответствие с философией. Для такого подхода характерно изречение Ансельма Кентерберийского: «Верую, чтобы понять». Схоласты вначале признавали Бога, а затем пытались доказать Его существование логическими доводами и рациональными категориями. В Православной Церкви, по выражению святых отцов, вера - это Откровение Бога человеку. Мы принимаем веру от слышания (Рим. 10, 17) не для того, чтобы затем понять ее рационально, но чтобы очистить сердце и достичь веры от созерцания , чтобы пережить Откровение.

Схоластическое богословие достигло наивысшего расцвета в лице Фомы Аквинского, которого латиняне почитают святым. Он утверждал, что христианские истины делятся на естественные и сверхъестественные. Естественные истины, подобные истине существования Бога, могут быть доказаны философскими методами, тогда как сверхъестественные истины, такие как Троичность Бога, Воплощение Слова, Воскресение тел, не могут быть доказаны философией, равно как и не могут быть опровергнуты. Схоластика тесно соединила богословие с философией, особенно с метафизикой. В результате претерпела изменения вера, а само схоластическое богословие окончательно дискредитировало себя, когда рухнул идол Запада - метафизика. Именно схоластика в значительной мере повинна в той трагической ситуации, которая существует сейчас на Западе в области веры. Святые отцы учат, что нет естественных и метафизических категорий, но говорят о тварном и нетварном. Святые отцы никогда не принимали метафизику Аристотеля. Однако в мои намерения не входит распространяться далее по этому вопросу.

Западные богословы средневековья считали схоластическое богословие дальнейшим развитием богословия святых отцов. Отсюда в Европе берет свое начало учение о том, что схоластическое богословие выше святоотеческого. Следовательно, схоласты, чья деятельность рассудочна, полагают себя выше святых отцов Церкви и человеческое знание, плод рассудка, ставят выше Откровения и духовного опыта.

Именно в этом контексте следует рассматривать и полемику святителя Григория Паламы с Варлаамом. По существу, Варлаам был схоластическим богословом, пытавшимся внедрить схоластическое богословие на Православном Востоке. Он считал, что мы не можем в точности знать, чтo есть Святой Дух (плод сего - агностицизм); что философы Древней Греции выше пророков и апостолов (поскольку разум выше апостольского созерцания); что свет Преображения есть нечто тварное, исчезающее; что образ жизни исихастов, то есть очищение сердца и непрестанная умная молитва, не является необходимым в богопознании. Все это взгляды схоластического богословия, которое на практике стало сильно обмирщенным. Святитель Григорий Палама предвидел опасность этих взглядов для Православия; силой Святого Духа, а также опытом, который стяжал как последователь святых отцов, он противостоял этой великой опасности и сохранил в чистоте православную веру и Православное Предание .

Если в свете вышесказанного мы сопоставим православную духовность с римо-католической и протестантской, то сразу же обнаружим различие.

Протестанты не имеют традиции духовного врачевания. Они полагают, что рассудочная вера в Бога и есть наше спасение. Но спасение - это не проблема умственного восприятия истины, а преображение и обожение человека по благодати. Это преображение происходит в результате соответствующего врачевания человеческой личности, как будет видно в последующих главах. Из Священного Писания явствует, что есть вера от слышания Слова и вера от созерцания - видения Бога. Сначала мы принимаем веру от слышания, чтобы исцелиться, а затем достигаем веры от созерцания, которая спасает человека. Протестанты,- поскольку они считают, что принятие истин веры, теоретическое принятие Божественного Откровения, то есть вера от слышания, спасает человека,- не имеют традиции духовного исцеления. Следует сказать, что такая концепция спасения весьма наивна.

Латиняне также не обладают столь совершенной традицией духовного исцеления, которой располагает Православная Церковь. Их учение о filioque - это показатель неспособности их богословия понять связь, которая существует между личными и общими свойствами Трех Ипостасей. Они смешивают личностные свойства: нерожденность Отца, рожденность Сына и исхождение Святого Духа. Отец есть причина рождения Сына и исхождения Святого Духа. Эта неспособность понять и неумение выразить догмат о Троице показывает отсутствие духовного опыта и правильного понимания Откровения. Три ученика Христа (Петр, Иаков и Иоанн) видели славу Христа на горе Фавор и одновременно слышали непостижимый для обычного слуха голос Отца: «Сей есть Сын Мой возлюбленный» (Мф. 17, 5. Мк. 9, 7. Лк. 9, 35), и видели схождение Святого Духа в облаке, ибо, по словам святителя Григория Паламы, облако есть присутствие Святого Духа. Таким образом, именно в созерцании и через Откровение ученики Христа приобрели знание Триединого Бога. Им было открыто, что Бог есть одна Сущность в Трех Ипостасях.

Так учит и преподобный Симеон Новый Богослов. В своих гимнах он не единожды повторял, что, созерцая нетварный Свет, созерцающий получает Откровение Троичного Бога. Во время боговидения святые не смешивают ипостасные свойства. То, что латинская традиция дошла до смешения ипостасных свойств и учения об исхождении Святого Духа и от Сына, указывает на отсутствие у них богословия, основанного на опыте. Тот факт, что латиняне считают благодать тварной, означает, что у них нет опыта стяжания благодати Божией, ибо когда человек приобретает опыт богопознания, то есть когда он стяжал благодать, он начинает хорошо понимать, что эта благодать нетварна. Без такого опыта не может быть правильной системы духовного врачевания. И действительно, во всей латинской традиции мы не найдем всех тех целительных средств, которые имеются в Православном Предании. У латинян не говорится об уме (nou`"), ум не отличается от рассудка (logikovn). У них нет учения о том, что помраченность ума - это духовная болезнь, а просвещение ума - это исцеление. Многие хорошо известные латинские тексты отличаются сентиментальностью и ограничиваются бесплодным морализированием. Православная Церковь, напротив, располагает богатой духовной традицией в этой области, из чего явствует, что у нее есть истинные средства исцеления.

Истинность всякой веры свидетельствуется теми результатами врачевания, которых она достигает. Если вера способна исцелять человека - значит, это истинная вера. Если она не врачует, то не является истинной. То же самое можно сказать и о врачебной науке. Настоящий врач - это тот, кто знает, как лечить, и достигает положительных результатов, в то время как шарлатан не может исцелить. Это же верно и относительно души. Различие между Православием, латинской традицией и протестантскими конфессиями проявляется прежде всего в вопросе о возможности и путях духовного исцеления. Это различие выражено в догматах каждого вероисповедания. Догматы же не являются философией, как богословие - не то же, что философия.

Если православная духовность четко отличается от духовности других христианских вероисповеданий, то, разумеется, еще больше она отличается от духовности восточных религий, которые не веруют в Богочеловека Христа и в Святую Троицу. Эти последние традиции находятся под влиянием философских взглядов, несостоятельных с точки зрения Откровения Божия. Им неведомо представление о личности и ипостасном начале. Любовь как основной принцип жизни отсутствует вовсе. В восточных религиях можно, конечно, найти стремление к очищению разума от образов и помыслов, но, по сути, это движение в никуда, в небытие. Там нет пути, который вел бы к обожению человека. Кроме того, восточные религии содержат в себе элементы демонической «духовности».

Вот почему православную духовность и восточные религии разделяет бескрайняя пропасть, несмотря на некоторое внешнее подобие в терминологии. Например, восточные религии могут пользоваться терминами «экстаз», «бесстрастие», «интуиция», «ум», «просвещение» и так далее, но они наполнены совершенно иным содержанием, нежели соответствующие термины православной духовности.

3. Средоточие православной духовности

По Священному Преданию Православной Церкви, сердце и ум являются средоточием православной духовности. Именно это средоточие должен уврачевать человек, чтобы исцелиться душой и телом. Ведь Господь сказал: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5, 8). Чтобы увидеть, что такое сердце и ум человека, начнем с исследования души.

Из повествования книги Бытия в Ветхом Завете мы знаем, что Бог сначала создал тело человека, а затем вдунул и создал душу. Говоря «создал душу», сразу уточним, что душа не является частицей Бога, духновением Бога, как утверждают некоторые. Но, как говорит святитель Иоанн Златоуст, духновение Бога есть действие Святого Духа, и это действие Святого Духа создало душу, не будучи само душой. Это определение первостепенной важности, ибо из него следует, что мы не можем рассматривать душу саму по себе, но только в связи с Богом.

Душа каждого человека одна, но, как говорит святитель Григорий Палама, «душа одна и в то же время имеет много сил». В другом случае он отмечает, что как Бог есть Троица: Ум, Слово и Дух, так и душа человека соответственно имеет троичную природу: ум, являющийся средоточием жизни человека; слово, порождаемое умом, и дух - «умная любовь человека».

Душа теснейшим образом связана с телом человека. Ее местонахождение не ограничивается только какой-то одной частью человеческого тела. Согласно православному учению, Бог управляет миром через Свои нетварные энергии. Как Бог действует в природе, так, по слову преподобного Григория Синаита, и «душа действует в членах тела и направляет каждый член к собственному действию». Итак, как Бог управляет миром, так душа - телом.

По выражению святителя Григория Паламы, душа содержит тело, с которым она была создана, она «повсюду в теле», она его наполняет и животворит. Не тело содержит в себе душу, а душа содержит тело, с которым соединена.

«Ангел и душа, будучи бестелесны, находятся не в одном месте, но и не повсюду. Ибо они не содержат все, но и сами нуждаются в Содержащем. Итак, они находятся в Содержащем все и Объемлющем, Им соответственно ограничиваемые. Соответственно, и душа, содержащая тело, с которым и была создана, находится повсюду в теле, не в одном месте и не как охватываемая телом, но как содержащая, охватывающая и животворящая его и имеющая его (т. е. тело) по образу Божию».

Святитель Григорий Палама

Сильна связь души и тела, но отчетливо видится и различие между ними. Человек двусоставен, он состоит из души и тела, которые сосуществуют одновременно без какого-либо смешения. Поэтому человек - это не только душа и не только тело, но душа совокупно с телом. Душа животворит все тело человека и каждую его часть своими промыслительными силами. Когда отсутствует какой-нибудь член человеческого тела, например, когда у человека нет глаз, это не означает, что у души меньше промыслительных сил. Иначе говоря, душа не отождествляется со своими промыслительными силами, но она неделимо содержит в себе «все промыслительные силы тела» .

Святитель Григорий Нисский с присущей ему выразительностью говорит:

«Душа, являясь бестелесной и не ограниченной местом, вся вмещается во всем: и в своем свете и в теле; и нет части, освещаемой ею, где бы она вся не присутствовала. Ибо она не под властью тела, но сама владеет им, и не она находится в теле, как в сосуде или мехе, но более тело - в ней» .

Все, что здесь говорилось о душе, может показаться чересчур теоретичным, но без этого невозможно постигнуть учение Церкви; сказанное совершенно необходимо, чтобы изложить учение о сердце и уме, центральное в православной духовности. Иначе мы не сможем понять, из чего исходит Православная Церковь и что она стремится исцелить.

Подобно тому как Бог имеет Сущность и энергию, душа как образ Божий также имеет сущность и энергию. Разумеется, Сущность и энергия Божии нетварны, в то время как сущность и энергия души тварны. Нет ни одной вещи, которая не имела бы энергии. Сущность Солнца - вне атмосферы Земли, в то время как его световая, тепловая энергия достигает Земли и освещает, обогревает нас. То же самое происходит и со всеми вещами. Сущность души сконцентрирована в сердце не как в сосуде, а как в действующем органе, в то время как энергия души проявляется через помыслы.

Согласно святителю Григорию Паламе, душа называется еще и умом. Но умом называется как сущность души, то есть сердце, так и ее энергия, которая проявляется в помыслах.

«Умом называется и действие ума, проявляющееся в помыслах и мыслях. Ум есть и та действующая сила, которую Писание называет сердцем».

Святитель Григорий Палама

В библейско-святоотеческой традиции эти термины взаимозаменяемы, но чтобы избежать смешения, мы можем говорить о душе как о духовной составной части человека, о сердце как о сущности души и об уме как об энергии души. Таким образом, когда ум входит в сердце и действует в нем, то достигается единство между умом (энергией), сердцем (сущностью) и душой. По этому вопросу приведем исчерпывающе точное высказывание святителя Григория Паламы:

«Когда единое ума становится тройственным, оставаясь при этом единым, тогда соединяется с Богоначальной Троической Единицей, затворяя всякий вход для прелести и стоя выше плоти, мира и миродержителя... Единое ума становится тройственным, оставаясь единым в своем обращении к самому себе и через самого себя в восхождении к Богу».

Вся аскетика Церкви имеет целью обожение человека в его общении с Троичным Богом. Это достигается тогда, когда энергия души (ум) возвращается внутрь своей сущности (сердце) и восходит к Богу. Чтобы достичь единства с Богом, следует сперва при помощи благодати Божией достичь единства души. Грех фактически есть рассеяние сил души, прежде всего рассеяние энергии души, то есть ума, на тварное и отделение ума от сердца.

После этих разъяснений необходимо подробнее рассмотреть, что такое сердце и ум согласно Православному Преданию.

Сердце - это средоточие душевно-телесной организации человека, поскольку, как мы уже ранее сказали, существует нерушимый союз между душой и телом. Средоточие этого союза и называется сердцем.

Сердце - это место (души), которое обретается через подвиг при помощи благодати. Это то место, в котором открывается и является Бог. Такое определение может показаться абстрактным, но следует сказать, что это вопрос духовного опыта. Никто не может логически и рассудочно определить, что такое сердечное место. Во всяком случае, сердце есть объединяющее начало трех способностей души: разумной, вожделевательной и раздражительной. Когда человек живет внутренней жизнью, то есть когда его ум возвращается от прежнего своего рассеяния к внутреннему миру, когда человек обретает плач и глубочайшее покаяние, тогда он чувствует существование этого центра, существование сердца. Там ощущается боль и духовная скорбь, там человек переживает благодать Божию, там он слышит и глас Божий.

Согласно святоотеческому преданию, сущность души, называемая сердцем, находится в сердце - именно как в телесном органе, а не как в сосуде. Это следует истолковать в вышеозначенном смысле, что душа охватывает тело и животворит его, что не душа содержится в теле, но она сама содержит тело человека. Именно в этой перспективе преподобный Никодим Святогорец говорит о том, что сердце - это центр природный, поскольку оттуда расходится кровь по всему телу; центр противоприродный, поскольку там господствуют страсти, и центр сверхприродный, поскольку там действует благодать Божия. Подтверждения этому находим в Священном Писании.

Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем (Мф. 5, 28).
Но по упорству твоему и нераскаянному сердцу, ты сам себе собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога (Рим. 2, 5).
Любовь Божия излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам (Рим. 5, 5).
Верою вселиться Христу в сердца ваши (Еф. 3, 17).

В свою очередь ум - это энергия души. Согласно святым отцам, ум называется также оком души. Его естественное место - в сердце, чтобы быть соединенным с сущностью души и иметь непрестанное памятование о Боге. Он совершает противоестественное движение, когда оказывается порабощенным твари и страстям. Следует отметить, что в православной традиции проводится различие между умом (разумом) и рассудком.

Рассудок действует в мозгу, а ум в своем естественном состоянии должен быть соединен с сердцем. В святом человеке, который является носителем и выражением православной духовности, рассудок работает и осознает окружающий мир, в то время как ум пребывает в сердце, творя непрерывную молитву. Отделение ума от рассудка есть признак духовного здоровья человека, что и является целью православной духовности.

В данном вопросе весьма показательны два отрывка из творений святителя Василия Великого. В одном из них речь идет об уме, который отличается от рассудка, и именно ум является руководителем души.

«Таким образом, мы становимся храмом Божиим, когда постоянство памяти не прерывается земными заботами, когда ум не колеблется от неожиданных нападений страстей, но боголюбец, избежав всего этого, удаляется к Богу и, изгоняя то, что влечет нас к злу, проводит время в занятиях, ведущих к добродетели».

Здесь говорится о том, что в духовном человеке, который стал храмом Божиим, храмом Святого Духа, рассудок и ум существуют и действуют одновременно. Рассудок имеет земные попечения и занимается ими, а ум занят непрестанным памятованием о Боге. Поскольку ум человека соединен с сердцем и имеет общение с Богом, то человека не смущают внезапные искушения, то есть искушения, обусловленные тленностью и бренностью человека.

В другом рассуждении святитель Василий Великий говорит о возвращении ума в сердце и его восхождении к Богу:

«Ибо ум, не рассеивающийся на внешнее и не расточаемый чувствами на мир, обращен к самому себе и через себя восходит к помыслу о Боге. Освещенный и просвещенный этой красотой, он забывает о самом естестве и не имеет заботы о пище, не влечется душой к заботам об окружающем, но, будучи свободен от земных попечений, возлагает все свое усердие на созидание вечных благ: как появятся в нем благоразумие и мужество, а также справедливость и разум и другие добродетели, за этими общими добродетелями следующие, которые ему надлежит исполнять в течение жизни с усердием?»

Это рассуждение можно объяснить на основании контекста и в связи со всем учением святителя Василия Великого. Ум, который рассеивается на внешнее и расточается на мир чувствами, болен, склонен к падению, расточителен. Он должен вернуться от своего рассеяния в сердце, к своему естественному состоянию - единению с сердцем, и тогда он соединится с Богом. В состоянии обожения ум, просвещенный нетварным Светом, забывает даже о своей природе и душа не заботится ни о пище, ни о покрове. Это не означает, что человек не заботится о еде и других вещах. Но, поскольку он достиг состояния созерцания (видения Бога) и обожения, его телесные (но не душевные) силы приглушены; иначе говоря, душа и ум не подчинены миру и материальным вещам. Человек занят ими, но не порабощен тварным вещам. Василий Великий ясно говорит, что на пути этого возвращения ума в сердце приобретается всяческая добродетель: благоразумие, мужество, справедливость и мудрость, как и все остальные добродетели.

Протоиерей Иоанн Романидис говорит, что в живых организмах присутствуют две известные системы памяти. Во-первых, это «клеточная память, которая обусловливает развитие и рост индивидуума относительно самого себя», то есть известная ДНК, носитель генетического кода, определяющая все в человеческом организме. Во-вторых, «мозговая клеточная память, обусловливающая функции и отношения индивидуума к самому себе и окружающему миру», то есть та деятельность мозга, которая на основании запечатленной информации о прошлом и знания, приобретаемого опытом и учением, определяет отношения человека с его собратьями. Кроме того, «у людей есть почти не действующая или подсознательно действующая память сердца, которая активизируется через умную молитву, осуществляет непрерывное памятование о Боге, способствующее нормализации всех остальных связей человека».

Следовательно, святой, носитель православной духовности, обладает всеми тремя видами памяти, которые действуют в нем параллельно и не влияют друг на друга. Святой - это наиболее естественный из людей. Он осознает происходящее в мире, вовлечен в различные заботы, и все-таки, поскольку ум его достиг естественного действия, святой «живет на земле, но является небесным гражданином».

Итак, средоточием православной духовности является сердце, внутри которого неотлучно должен действовать ум человека. Энергия души - ум - должна вернуться в сущность души - сердце - и, соединенные таким образом, эти силы при помощи благодати Божией обретают единение и общение со Святой Троицей. Всякая духовность вне этой перспективы не православна, но лишь моралистична, лицемерна, абстрактна и рассудочна.

Продолжение следует...

Архимандрит Иерофей (Влахос)

Сейчас принято оперировать понятием стиль жизни , которое, как правило, сводится к совокупности дорогостоящих, но настоятельно рекомендуемых рекламой удовольствий и приспособлений для получения этих удовольствий. Если же попытаться обнаружить то общее, что свойственно всем навязываемым разновидностям стиля жизни, то, пожалуй (за исключением тех видов чревоугодия, которые близятся к гортанобесию), объединяет их спешка . Очень хочется выучить английский за 59 часов (рань­ше реклама обещала 60, но “рынок диктует”), что невозможно, и без всяких усилий мгновенно сбросить половину веса и уже никогда не набирать, чего также не бывает, и разом исцелиться от всех болезней… и вмиг очистить не только тело, но и душу, - раз и навсегда.

Мгновенное очищение души обещают не только целители, но и “духовные” руководители многочисленных сект, оккультных или возводящих себя к протестантизму, но отошедших от него настолько далеко, что их христианский характер становится сомнительным, если не отрицается несомненно. Их успех отчасти объясняется именно тем, что они идут в ногу с веком сим - и идут, торопясь изо всех сил; и общий их девиз - быстро и окончательно .

Между тем православное понимание возрастания души, очищения ее от греховности ради вечного спасения в Боге основывается на принципе постепенности (об этом свидетельствует и сам термин, исходящий из представления о росте как процессе природном и медленном) и определяется как путь (а не скачок), как восхождение , то есть движение вверх, сопряженное с усилием, необходимым для преодоления силы тяготения, естественным образом влекущей вниз, - ибо Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Мф 11:12; ср. Лк 16:16). Собрание духовных руководств носит название Лествица . Преподобный Иоанн выработал аскетическую систему, основанную на принципе умеренности: он был против сужения круга дозволяемой пищи, но советовал ограничивать в разумных пределах ее количество, и не проводил ночи напролет в бодрствовании, поскольку это может привести к повреждению ума, но спал не дольше, чем необходимо для поддержания сил, и не на голой земле, а на скромной постели. Преподобный говорил, что главный аскетический подвиг - это смирение перед Господом. Аскетика преподобного Иоанна Лествичника - хороший пример того срединного, царского пути , придерживаться которого всегда советуют святые Отцы.

При этом “умеренная” аскеза преподобного Иоанна Лествичника наверняка показалась бы непосильной для многих и многих: 40 лет в пустыне, в безмолвии и посте. Как же так, - может спросить скептик, - выходит, Преподобный говорит не то, что делает? - Очевидно, полезно задать иной, простой вопрос: каково основание христианской аскезы? - и просто на него ответить: это - мера любви ко Господу.

Любовь не терпит принуждения, ее нельзя вызвать искусственно, нельзя и симулировать. Вся любовь - в Боге, вся она - от Бога, и Он дает ее просящему в такой мере, в какой тот может вместить. Именно поэтому основа аскезы - в смирении: Бог гордым противится, а смиренным дает благодать (Иак 4:6; 1 Пет 5:5). Любовь Преподобного была такова, что его аскеза в масштабе этой любви представлялась ему умеренной. Не имеющий же любви Божией или имеющей ее лишь в зачатке напрасно будет изнурять себя постом и молитвенными подвигами, если не смирится изначально. А Божие величие таково, и любовь Его так безгранична, что и смирению человеческому вряд ли можно определить предел, и любви всегда недостает.

По свидетельству духовно опытных людей, путь восхождения, как правило, длится десятилетиями и никогда не может считаться пройденным вполне и до конца; с другой стороны, духовники свидетельствуют, что как враг рода человеческого никогда не устает нападать, так и душа способна к возрастанию буквально до последних минут жизни. Вспомним, как сосредоточенно молятся об оставлении грехов великие подвижники; будем иметь в виду и частное высказывание одного из величайших православных проповедников ХХ века, сделанное им в возрасте, который принято определять как “далеко за семьдесят”: “Теперь я иногда чувствую, что, может быть, из меня еще и получится отчасти хоть какой-то христианин”.

Такая самооценка, такое понимание своего пути объясняются тем, что при возрастании духовного опыта возрастает и понимание меры греховности, отделяющей человека от Бога, и возрастает любовь к Богу, жажда богообщения. Не случайно у многих, чья духовная жизнь только начинается, большие затруднения вызывает исповедь, и далеко не всегда потому что стыдно в чем-то признаваться, а потому что непонятно, в чем каяться, нет видения своей греховности, нет самоукорения - и очень хочется усмотреть во всех своих неприятностях, внешних и внутренних, козни окружающих, а в лучшем случае - роковое стечение обстоятельств. А человек, приобретший навык покаянного рассмотрения своей жизни, всегда способен увидеть, в чем он уклоняется от заповедей, и всегда готов просить Господа простить его и освободить от греховных привычек.

Лестница состоит из ступеней - степеней , - и восхождение по ней происходит постепенно . Пытаясь перескочить несколько ступеней, смельчак рискует скатиться назад, к самому основанию. Так бывает и в духовной жизни: решив разом покончить с делом возрастания (при этом подразумевается, что до полного духовного совершенства и остается-то самая чуточка), человек рьяно приступает к самочинно составленной программе усовершенствования. Кончается это провалом: унынием, отчаянием, разочарованием, - а бывает, что и отходом от веры. Поэтому постепенность духовного восхождения - один из показателей того, что душа действительно восходит, а не мятется, не мечется.

Ступени нашей жизни - дни, и самое печальное в безграмотном понимании церковнославянского слова довлеть ‘быть достаточным’ как русского глагола давить состоит в том, что без внимания остаются замечательные слова Писания Довлеет дневи злоба его (Мф 6:34; Синод. перевод Довольно для каждого дня своей заботы ). И сугубого внимания достоин тот факт, что великие подвижники молитвенного делания, преподобные Оптинские старцы, оставили нам в наследство молитву, в которой испрашивается милость и помощь Божия на один - сегодняшний! - день. А о каких простых вещах там говорится: не огорчаться и не огорчать, не обижаться и не обижать…

А ведь мы далеко не всегда в достаточной степени понимаем, что обычное добропорядочное поведение, ровное, приветливое отношение к окружающим, простая аккуратность в быту и добросовестность в работе - это добродетели, имеющие самое непосредственное отношение к духовному возрастанию; как-то проскальзывают мимо сознания слова из притчи о талантах: Хорошо, добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многим тебя поставлю; войди в радость господина твоего (Мф 25:21; 25:23; ср. Лк 19:17). Но всякая Евангельская притча имеет прежде всего буквальный смысл, от которого она возводит (но не уводит) читающего или слушающего к смыслу духовному. В этом соотношении кроется и “обратный ход”: только духовное понимание человеческой жизни и деятельности превращает повседневную аккуратность и добросовестность в духовное делание, иначе гордыня берет свое и придает этим свойствам черты мелочности и самопревозношения.

В одном из предыдущих номеров журнала мы писали о том, что стяжанию высоких духовных добродетелей препятствует отсутствие навыка в добродетелях, так сказать, практических. На этот раз обратимся к тем случаям, когда торопливое стремление к “совершенству” мешает правильно понимать учение Церкви и ведет к искажению личности и жизни, которое тем опаснее, что вовсе не осознается как грех и даже причисляется к достоинствам.

Рабство и сыновство

Слова Евангелия (Мф 25:21) открывают тему, очень существенную для формирования христианского сознания: как соотносятся понятия рабов Божиих и входящих в радость , о которых сказано Апостолом уже не раб, но сын (Гал 4:7)? В Новом Завете прослеживаются некоторые уровни духовного состояния человека, которые мы вполне можем определить как ступени: падший человек - раб греха (напр., Рим 6:17,20), обратившийся к Богу - раб Божий, раб Христов , праведник - сын Божий .

Тексты Священного Писания предоставляют возможность убедиться в том, что состояние раба Божия отнюдь не позорно (Отроком Господним, то есть по значению слова слугой , называется и Мессия, ср. Лк 1:54); просто вхождение в сыновство обозначает иную ступень в связи человека с его Творцом и Господом. Это было совершенно прозрачным понятием для Ближнего Востока времен написания Библии, потому что там верные рабы подлежали усыновлению, что, однако, подразумевало, что они продолжают оказывать бывшему господину, а ныне отцу все подобающее послушание. Глубину покаяния блудного сына подчеркивает то, что он слагает с себя статус сына и готов добровольно стать слугой (Лк 15:18–19).

Тем не менее подчас очень хочется “проскочить” ступень рабства и причислить себя к числу сынов. При этом никак не принимается во внимание, что сын Божий - это тот, кто достоин принять Богосыновство, уподобляясь в этом Христу, Который ради того, чтобы восстановить изначальную связь между человеком и Творцом, принял на Себя подвиг Воплощения, страдания и крестную смерть. Правда, иногда можно встретить того, кто утверждает, что достиг всей возможной праведности, но это уже не имеет никакого отношения к христианству. И еще одна важная вещь следует из высокого достоинства сынов: высочайшая ответственность и готовность следовать за Христом в Его страданиях: в мире будете иметь скорбь (Ин 16:33).

С предельной ясностью говорит о мере послушания сынов и об испытаниях их верности апостол Павел, слова которого нужно привести достаточно пространно, хотя и не полностью:

Вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха, и забыли утешение, которое предлагается вам, как сынам: сын мой! не пренебрегай наказания Господня, и не унывай, когда Он обличает тебя. Ибо Господь, кого любит, того наказывает; бьет же всякого сына, которого принимает. Если вы терпите наказание, то Бог поступает с вами, как с сынами (Евр 12:4–7).

Слова Писания позволяют убедиться в том, что с притязанием на статус Богосыновства спешить непозволительно; для этого следует утвердиться в опыте смирения и послушания. Но не менее ответственно и пребывание в числе рабов Божиих, о чем свидетельствуют слова Евангелиста: когда исполните всё повеленное вам, говорите: мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать (Лк 17:10).

А кто из нас с легким сердцем может утверждать, что исполняет всё повеленное ? Всё - понятие всеобъемлющее, которое охватывает не только жизнь в Церкви, но и поведение в быту, и отношение к ближним. Допустим, сравнительно нетрудно, как кажется, при подготовке к причащению следовать установленным Церковью правилам, - но все ли их полностью выполняют? И действительно ли каждый из нас перед тем, как приступить к таинству, примиряется со всеми, с кем подобает, - не только просит прощения у тех, кого обидел, но и сам прощает обидчиков, в том числе и тех, от кого претерпел достаточно серьезно? И действительно ли мы, принося покаяние перед Господом, исполнены твердой, несокрушимой решимости оставить грех?

На все эти вопросы по чистой совести следует ответить отрицательно, и не просто потому, что это случайные досадные упущения: ведь не зря тексты, которые Церковь рекомендует нам прочесть - и принять - перед причащением, содержат сло­ва о том, что причащаемся мы недостойно и получаем благодать не по своей добродетели, а в силу неисчерпаемой, непредставимой милости Божией. Последнее указание на наше недостоинство (точнее - призыв еще раз его прочувствовать) и на милость Божию слышится в возгласе Святая святым : те, кто очищен в таинстве покаяния (святые ) сподобляются услышать высокую истину (святая ), состоящую в том, что Един Свят …

Но очень важно для возрастания и отношение к той сфере нашей жизни, которой те, кто тороплив, считают возможным просто-напросто пренебречь в своем плане духовного совершенства. Речь пойдет о той работе, за которую мы, миряне, получаем зарплату. Всегда ли эта работа выполняется перед Лицом Божиим, - а ведь именно перед Его Лицом должно проходить все наше существование по примеру ветхозаветных праотцев (ср., напр., Быт 5:24; 6:9; 17:1; 24:40; 48:15; 3 Цар 2:4; 3:6; 8:23; 4 Цар 20:3; Пс 114:8; Мих 6:8). Всегда ли христиане понимают, что для них профессиональное совершенство, квалификация - это не вопрос личного престижа, а мера их апостольского служения? И что добросовестность является неотъемлемой частью профессионализма, потому что даже если человек одарен, образован, отлично разбирается в приемах мастерства в своей работе, но пренебрегает ими, то он плохой работник и достоин порицания?

Конечно, здесь может последовать вполне разумное возражение: а если работа не по душе? - Что же, это вполне возможно, и тогда нам следует сделать выбор, предварительно уяснив себе, что этот выбор - непременное свойство нашего мира, в котором довольно основательно расходятся работа и заработок. Так чего же мы хотим - такой работы, которая была бы совместима с христианским деланием, приносила бы пользу людям, или такой, которая давала бы нам средства к существованию на том уровне достатка, который мы считаем для себя необходимым?

И тот и другой путь для христианина возможен, лишь бы во втором случае не приходилось участвовать в делах недостойных или криминальных. Но этот выбор определяет наше поведение. Допустим, человек, на котором лежит обязанность содержать семью, работает ведущим сотрудником крупной фирмы, - вряд ли его работодатели будут счастливы, обнаружив, что он на рабочем месте погружается в чтение “Добротолюбия”; библиотекарше же это не противопоказано. Означает ли это, что низкооплачиваемые работники спасутся скорее и надежнее, чем те, которые получают за свой труд достаточное вознаграждение? - Вовсе нет, потому что путь один: смирение, но проявления этого смирения могут быть разными. Правда, жизнь показывает, что притча о лепте вдовицы (Мк 12:41–44; Лк 21:1–4) продолжает быть актуальной и в наши дни, равно как и утверждение о том, что трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие (Мк 10:23; Лк 18:24). Но Евангелие - книга мужества и бодрости, и не случайно оно дает нам примеры покаяния мытарей, то есть сотрудников налоговой полиции (ср., напр. Лк 18:10–14; 19:2–9 и многочисленные упоминания), и говорит о покаянии у креста Христова не только разбойника, но и центуриона, распоряжавшегося казнью (Лк 23:40–43,47).

Заметим, что при этом в притчах не говорится о покаявшихся фарисеях, потому что главная беда фарисеев именно в том, что они считают себя праведными и не видят предмета покаяния - своего греха. Однако в самой Евангельской истории раскаявшиеся фарисеи встречаются: Никодим (Ин 3:1; 7:41–52), апостол Павел (Деян 23:6; 26:5; Флп 3:5). В синедрионе Апостолов защищал уважаемый народом ученый фарисей Гамалиил (Деян 5:33–39), учитель апостола Павла. Очевидно, фарисеями были и праведный Иосиф из Аримафеи (см. Мк 15:43; Лк 23:50), и начальник синагоги, дочь которого воскресил Спаситель (Мф 9:18–26).

В Евангелии от Луки рассказывается о фарисеях, которые приглашают Христа к себе на трапезу (Лк 11:37–54; 7:36–50). Первый из них, Симон, усомнился в Спасителе, потому что счел, что тот не знает, что за женщина омывает Его ноги слезами и миром - и получил в укорение притчу о двух должниках; говоря же о прощенной грешнице, Христос коснулся того, с какими нарушениями правил гостеприимства Он столкнулся в доме фарисея. Второй же из “странноприимных” фарисеев, едва приступили к трапезе, тут же сделал Спасителю замечание за несоблюдение ритуала; в ответ Господь произносит слова обличения в адрес фарисеев и книжников.

Как непохоже поведение этих фарисеев, в своем самопревозношении нарушающих законы гостеприимства, судящих скоро и свысока, на действенное покаяние мытаря Закхея, принимающего у себя Христа (Лк 19:1–10) и получившего Его благословение!

Тем самым перед нами - еще одна Евангельская параллель мытаря и фарисея. Кстати, смиренный мытарь и не посмел позвать к Себе Господа, а только хотел взглянуть на Него и ради этого, забыв про возраст и положение, полез на дерево, как мальчишка - и Господь Сам пришел к нему. Cущественно, что тем самым подчеркивается последовательность линии поведения как в храме (перед Богом), так и в доме (перед ближними); кающийся перед Богом кается и перед людьми, гордый пред Богом и перед людьми проявляет гордыню. Параллель храма и дома, Бога и ближнего замыкается очень выразительно: Человек, Которому сделал замечание фарисей, - это Бог.

Возвращаясь к нашей основной теме, отметим, что пренебрежение “простыми” обязанностями ради обязанностей “ду­хов­­ных” - фарисейский грех. А так ли хорошо при этом выполняются те обязанности, которые прямо предписываются Церковью? Обратимся к наблюдениям такого деятельного пастыря и проницательного духовника, как протоиерей Глеб Каледа, настолько важным, что их необходимо привести полностью:

«…как ни печально, в деле милосердия часто приходится сталкиваться со специфическим “православным эгоизмом”.

Некоторые больницы просто взывают о помощи к Православной Церкви. Организаторы православного милосердия отмечают, что часто легче привлечь людей с добрым сердцем, но почти неверующих, или неофитов, недавно крещенных и воцерковляющихся, чем так называемых церковных православных людей. От последних сплошь и рядом на просьбу прийти и помочь можно услышать жесткий и твердый отказ: “в этот день у нас служба в храме”, “это праздник - нельзя работать”, “в этот день у нас в храме служит мой батюшка”, “тогда в таком-то храме престольный праздник с архиерейским богослужением” и так далее. Даже договорившись, человек может не прийти: “а я забыла, что служит мой батюшка - должна была быть на его службе”. Невоцерковленные неофиты и люди с добрым сердцем такие номера не выкидывают и в отличие от некоторых православных держат свои обещания.

Послушаешь таких православных и невольно начинаешь думать, что нельзя организовывать православные больницы, православные детские приюты, ибо в воскресные и праздничные дни в них просто некому будет дежурить и работать. Такие настроения и такой “православный эгоизм” отталкивают от Церкви пытающихся в нее войти и бросают их в объятия сектантов».

Налицо разительный пример того, что должно быть хорошо нам известно: единичного греха не бывает. Небрежность в работе растлевает душу, порождает необязательность в отношениях с ближними; привычка к небрежению мало-помалу может распространяться и на духовное делание, поскольку имеет место заблуждение в самооценке.

Так не лучше ли, не полезней ли, признавая себя несовершенным негодным рабом, стараться делать все, включая и самое простое (с которого и следует начинать), и не искать себе награды даже в собственных мыслях, во внутренней самооценке, - по духу и букве начала притчи о званых и избранных: всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится (Лк 14:11, ср. Мф 23:12)?

О душевном и духовном

Среди людей молодых по возрасту или недостаточно духовно опытных подчас можно услышать о необходимости отринуть все душевное и предаться исключительно сфере духовной. При этом говорится даже, что апостол Павел якобы “ве­лел” убивать все душевное.

Можно предположить, что это странное воззрение исходит из слов сеется тело душевное, восстает тело духовное (1 Кор 15:44). Но при ближайшем рассмотрении данного текста становится совершенно очевидным, что при таком понимании игнорируются (помимо самого Евангельского духа) по меньшей мере два аспекта. Во-первых, слова эти относятся к всеобщему воскресению, к жизни будущего века, как может убедиться каждый, кто заглянет в текст. Во-вторых, сеять вовсе не значит ‘убивать’; напротив, семя - это символ, обетование зарождения будущей жизни, более могучей и прекрасной, нежели оно само, - достаточно вспомнить притчу о горчичном зерне (Мф 13:31; Лк 13:19). Но при этом из семени розы вырастет роза, из семени плевела - плевел; генетическая закономерность и последовательность тоже входят в значение символа сеяния.

Нелишним будет упомянуть и о том, что апостол Павел (как и другие Апостолы) употреблял слова душа и дух не вполне терминологично и не совсем в том значении, которое придается этим словам в учении о трехчастном составе человека. Очевидно, более адекватное понимание данных слов Апостола скорее таково: по воскресении праведных преумножаются и расцветают их добродетели, приобретая невиданные в падшем мире свойства и масштабы. Наша земная задача - стяжать душевные добродетели ради того, чтобы в Царстве Небесном они преобразовались в нетленные духовные добродетели.

Можно вспомнить о том, насколько свойственны были душевные движения Господу нашему Иисусу Христу, совершенному Богу и совершенному Человеку, во время Его земной жизни: Спаситель мог негодовать (знаменитое отойди от Меня, сатана , см. Мф 16:23), гневно порицать (обличения фарисеев, изгнание торгующих из храма, см. Мф 21:12–13; Мк 11:15–17, проклятие смоковницы, см. Мф 21:19–20; Мк 11:12–14,20–21) и, что для нашего рассмотрения очень важно, скорбеть (просле­зил­ся , см. Ин 11:35), сострадая. А разговор Христа с самарянкой (Ин 4:4–42)? Сколько здесь теплоты, задушевности, снисходительности, - душевных качеств, получающих тем самым Божественное достоинство…

Можно долго рассуждать о том, откуда исторически возникла в христианстве идея черствого, бездушного бесстрастия (этого нет в учении о страстях преподобного Максима Исповедника; напротив, есть святоотеческое учение о дозволительных страстях), но, пожалуй, нет в этом ни нужды, ни пользы; вспомним святоотеческое изречение о том, что отношение христианина к миру не должно быть ни чувственным, ни бесчувственным, но сочувственным - и обратимся к тому, что непосредственно связано с нашей темой.

Ибо желание продемонстрировать свое бесстрастие - результат той же спешки, того же стремления мгновенно достигнуть совершенства - точнее, провозгласить себя совершенным, - что и притязание на статус сыновства. И точно так же в этом случае торопящийся не задумывается о том, какое отношение его бесстрастие - а на деле горделивая черствость - имеет к подлинному христианству, самая суть которого в любви, и причем в любви не только к Богу, но и к ближнему.

А любить ближнего нужно - заповедано! И любовь к ближнему трудна для каждого из нас, людей; ей нужно учиться, учиться долго и прилежно, обуздывая свои антипатии, раздражительность, жажду осуждения.

Кто может сосчитать, сколько людей стали жертвами ложного стремления к якобы чисто-духовному восприятию жизни! Сколько родителей были обижены и заброшены - как будто нет в Евангелии слов, обличающих “предпочтение” высоких слов и жестов незаметному, повседневному подвигу любви (см. Мк 7:9–13) - уходу за немолодыми, может быть, сварливыми и бестолковыми, но родными, чтить которых заповедал Декалог, а любить - Сам Спаситель.

Как не пожалеть детей, которые вместо материнской теплой люб­ви получают только кислые и прохладные поучения, ничего не говорящие ни уму их, ни сердцу, кроме одного: мама не любит …

А разве мало случаев, когда человек в беде ищет душевной поддержки у своего верующего друга - а получает пустое для него “молиться надо”, произносимое без всякого участия, либо указание на собственную вину как причину несчастья - и уходит, чувствуя себя совершенно оплеванным, уничтоженным и опустошенным?

Как-то мы все ожесточились в ужасном ХХ веке, это правда. Но на то христианам и дан неиссякаемый источник воды живой (Ин 4:10), веры, любви и милосердия, чтобы вопреки духу века иметь в себе и нести людям Благую Весть о Милующем Боге; нести не в словах, а во всем своем существе.

Скажем и о том, что Православие - вера трезвых людей - учит о различении духов, о том, что в мире духовном имеются сущности, враждебные Богу, и “прорыв” в духовность человека, не подготовленного внутренней дисциплиной, рискует привести его под власть именно этих сущностей; в конце концов, мать всех грехов, гордыня - явление чисто духовное. И именно гордыня, а не любовь к Богу влечет неопытных к непосильным, недоступным и неясным для их разумения духовным подвигам и свершениям.

Подлинное же возрастание к духовности - процесс таинственный и таинственный, и его мера устанавливается не нами, а Тем, Кто хочет, чтобы все спаслись.

Так не лучше ли просто молиться о духе любви, как преподобный Ефрем Сирин, и помышлять о чистоте сердца, читая 50-й псалом, и радоваться с радующимися, коль скоро радость их чиста, и плакать с плачущими - и вновь и вновь дерзать соединяться со Христом благодатью Святого Духа в таинстве Евхаристии?

Уже вошла в привычку резко отрицательная реакция на слово гуманизм , что, в общем, неудивительно хотя бы после “гума­нитарных” бомбардировок, при постоянной апелляции к гуманитарной значимости детоубийства и убийства больных, к тому, что из гуманитарных соображений следует разрешить (и чуть ли не распространять) “легкие” наркотики и оправдывать самых жестоких преступников, если у них в детстве были нелады с семьей и учителями. Это все - на уровне так называемого общественного сознания. Но ведь и по истории мы “проходили”, что гуманисты всегда были против Церкви и что гуманизм - это хорошо, а Церковь - плохо, так что по логике “перевер­нутых оценок” получается, что если мы считаем, что Церковь - это хорошо, то должны признать, что гуманизм - это плохо.

Правда, наиболее известные “господа гуманисты” в свое время были врагами скорее римо-католицизма и при этом “доб­ры­ми протестантами” (а Томас Мор был гуманистом и твердым - вплоть до казни! - противником протестантизма, канонизированным Римом, а Лютер, безусловно протестант, гуманистом отнюдь не был). Классический гуманизм в большой мере состоял в изучении еврейского и греческого языков, на которых была написана Библия (то есть имел характер скорее гуманитарный, нежели гуманистический), и уже в меньшей - в констатации того, что современное ему общество недостаточно милосердно, когда речь идет о скромных нуждах маленьких людей. Тем не менее сегодняшний “гуманитарный” гуманизм с христианской точки зрения представляет собой явление скорее непривлекательное. А между тем по прямому значению гуманизм - это человечность . Так что же теперь - людей любить нельзя?

Любить людей (и не только их) можно и необходимо; стремление любить и быть любимым заложена Творцом в самую сокровенную глубину человеческой личности и, казалось бы, что может быть проще и естественнее? А получается так, что то, что подчас называется любовью, приносит не радость, а горе и ужас. И благотворители наживают огромные деньги. И происходят в семье убийства. И гуманитарные бомбардировки…

Так может быть, дело не в том, что христиане против любви к людям, а в том, что нынешние “гуманитарные” принципы имеют мало отношения к любви Божией ? Попробуем рассмотреть, в каком качестве призывают любить людей нынешние гуманисты.

Человек в некоторой современной неопределенной и смутной, но расхожей модели предстает как высокоорганизованное белковое тело, биологическое существование и функционирование которого требуют определенных условий, каковые ему и следует предоставить. Человек - это избиратель, и нужно предпринимать ряд усилий, чтобы он проголосовал так, как этого хочет та или иная группировка. Человек - это потребитель, которого следует уговорить потреблять как можно больше определенных благ, являющихся товаром (это могут быть и нематериальные блага). Человек живет в обществе, и нужно законодательно регулировать его отношения с другими людьми. Человеку для того, чтобы быть довольным, нужно еще неуловимое “нечто”, так что пусть осуществляет самые разнообразные свои желания и причуды, лишь бы был доволен.

Все это и называется комплексом гуманитарных проблем.

Любовью здесь не пахнет (правда, человека, представляемого таким образом, любить как-то и неохота) - и откуда взяться любви, источник которой в Боге, если Сам Бог в этой системе как-то не предусмотрен? Да, у некоторых людей в совокупности их желаний и привычек находится и “отправление религиозного культа” - так пусть отправляют, если это никого не раздражает. А если раздражает - извините… Получается именно та любовь к человечеству, а не к человеку, о которой Честертон заметил, что такой любовью даже кошку можно только оскорбить.

Похоже, что в антропоцентрической модели мира, которая по определению вся развернута вокруг человека, любовь к человеку как-то не получается.

Христианская же модель мира теоцентрична ; это значит, что главное в ней - Бог, находящийся вне мира, но непрестанно в нем действующий, создавший мир и человека в нем - по Своему образу и подобию, наделивший его бессмертной душой и давший обетования вечной жизни. И только если человек представляется образом Божиим, получившим в наследие Вечность, он достоин и любви, и сострадания, ибо изгнан из земного рая и влачит тяжкое бремя воздаяния за первородный грех в падшем мире. И только тот, кто обращается к Богу с любовью, получает от Него возможность любить, - любить той любовью, о которой Апостол говорит в блистательной 13-й главе Первого послания к Коринфянам. В этой любви нет ни эгоизма, ни лицемерия, ни расчета.

Образец этой любви - любовь к нам Того, Кого мы в богослужении называем Человеколюбцем.

Гортанобесие - порок вкуса, при котором человек требует от вкушаемой пищи каких-то тонких, едва уловимых нюансов удовольствия, отсутствие которых огорчает его (зачастую - вплоть до вспышек ярости) и заставляет неустанно гоняться за этими ощущениями, пренебрегая всем остальным (сытностью пищи, ее полезностью и т. д.).

1Когда говорят о мгновенном обращении гонителя христиан Савла в апостола Павла, упускают из виду, что Савл имел пламенную веру и ревностно ее отстаивал (качества, которых решительно недостает множеству современных христиан), но заблуждался, считая христиан врагами веры, и был излишне рьяным гонителем; в дальнейшем он горько раскаивался именно в этом своем рвении. Получив же откровение от Господа, он мгновенно его принял именно потому, что вера его и стремление к истине были велики, и именно вера позволила ему распознать истинность откровения и целиком довериться Христу.

2Преподобный Иоанн Лествичник . Лествица духовная. Примечательно, что старообрядческие четки имеют вид ленты из толстой кожи с поперечными складочками и называются лестовкой .

3Представляется особо значимым то, что эти слова старших Апостолов были сказаны у начал новозаветной Церкви. Видимо, вся важность смирения для духовного возрастания осознавалась ими в полной мере, и представлялось нелишним говорить об этом повторно. Эта мысль в несколько ином обличии встречается в Ветхом Завете, см. Иов 22:29; Пс 137:6; Притч 3:34; Ис 57:15.

При вдумчивом отношении к словам можно понять, что разочарование приходит вслед за очарованием , которое есть подпадение чарам , что для христианина, мягко говоря, не вполне уместно.

Хорошо, когда ступени пути указываются свыше, а не конструируются самостоятельно, тем более что в действительности Господь всегда их нам открывает, и с нашей стороны требуется лишь внимание и понимание. Поэтому можно сказать, что и каждую следующую ступень, и время, когда пора на нее восходить, выбираем не мы, и именно в силу этого, увидев какой-то свой грех, нельзя оставлять “на потом” покаяние и отказ от этого греха: если увидел - значит, Господь указал, значит, пора отказываться от греховной привычки, даже если она представлялась вполне невинной или составляющей неотъемлемую часть личности. Увидеть же себя помогают молитва, участие в церковных таинствах, чтение Писания и духовной литературы, а главное - смирение, проявляющееся в полной внутренней готовности принять, признать истиной не свое видение себя, но Божью волю о себе.

Журинская М . Перед Нагорной проповедью // Альфа и Омега. 2001. № 4(30).

Подробно говорит о ступенях страха (от рабского до сыновьего и в связи с этим - о рабстве и сыновстве) в соответствии с поучениями аввы Дорофея отец Алексий Уминский (см. его статью в данном номере).

Существует среди благочестивых людей мнение о том, что тот, кто претерпевает незаслуженно во время Крестопоклонной седмицы, следует за Христом, тот же, кто причиняет другим в это время страдания и скорбь, уподобляется Его гонителям. Здесь нужно особо выделить именно незаслуженность , потому что, например, если нерадивый работник что-то упустил или неправильно сделал и получил за это выговор, то потерпевшей стороной следует считать вовсе не его.

Что касается монашества, то известно, что труду в монастыре придается первостепенное значение, - настолько, что первоначально пришедшие в монастырь в основном им и занимаются и называются трудниками , а статус послушника , также сопряженный с большим объемом “простой” работы, получают, если (разумеется, наряду с другими свойствами) хорошо зарекомендовали себя в труде. Во многих монастырях трудовое послушание несут и иеромонахи. В женских монастырях, расположенных в сельской местности, сестры прилежно занимаются нелегким крестьянским делом. Во все времена православное монашество осуществляло уход за больными и престарелыми, что сопряжено со множеством тяжелой работы.

К сожалению, это воззрение гораздо шире распространено среди неверующих и гораздо истовее ими исполняется, нежели любая заповедь Христова. Когда, отвечая на вопрос совершенно неверующего человека о том, насколько строго следует соблюдать “неделание” в тот или иной праздник, пытаешься сказать, что прежде всего в этот праздник следует посетить храм, интерес как-то сразу увядает. Однажды женщина пытливого ума, когда ей сказали, что в праздник при необходимости можно что-то делать после литургии, спросила быстро: “А когда кончается литургия?”.

Протоиерей Глеб Каледа . Задачи православного воспитания // Отцы, матери, дети. Православное воспитание и современный мир. М., 2001. Известен случай, когда семья священника с малыми детьми вынуждена была за два года сменить 14 православных нянь только из-за их необязательности, переходившей все мыслимые границы. В другом случае православная семья, весьма основательно опасавшаяся провокаций в виде спланированных “несчастных случаев”, пригласила в няньки баптистку как человека, на которого можно всецело положиться.

Об этом см. Архимандрит Ианнуарий (Ивлиев). Основные антропологические понятия в Посланиях святого апостола Павла // Альфа и Омега. 2002. № 1(31). С. 17.

Слова о том, что душу-де следует убить, обычно произносятся в оправдание собственной черствости. Как-то, не удержавшись, автор в ответ на подобную реплику заметил, что для того, чтобы убить в себе душу, нужно как минимум ее иметь. В менее полемической форме можно было бы сказать, что душевное семя должно быть “многообещающим”, содержать в себе начатки богатств духа.

Очень полезно перечитать первые 40 стихов Ин 11 и подумать о том, почему же Христос, Который твердо знал, что воскресит Лазаря (11:4,23), тем не менее и плакал, и скорбел и возмущался духом (11:33)? - От сердечной полноты, от богатства душевной жизни, от переполнявшей Его любви и жалости.

Примечательно, что как раз те, кто считает долгом отрешиться от страстей душевных, на деле отказываются от любви и сострадания - и всецело предаются самопревозношению и страстному осуждению ближних и дальних.

Наш разговорный язык статистически беден выражениями собственного раскаяния и сожаления о ближнем: с англоязычных уст sorry слетает с удивительной легкостью, а часто ли нам приходится слышать некогда употреблявшееся сплошь и рядом виноват или сожалею , мне очень жаль ? Конечно, можно сказать, что они это делают автоматически, а у нас зато душа богатая. Но в том-то и дело, что частотность выражений сожаления и сострадания есть признак некоторого уровня общественных воззрений, и хотя при их распространенности неизбежна формализация, но иногда и формальное сочувствие помогает, а отсутствие такового не греет и не светит даже при (подразумеваемой?) высоте духа.

В молитве преподобного Ефрема Сирина испрашивается еще и терпение, которого так не хватает спешащим отказаться от душевного.

К сожалению, “гуманитарные” принципы как составляющая общественного поведения достались нам после обработки соответствующих текстов чиновниками; отсюда и безобразный термин: в общем-то по-русски нужно было бы говорить о гуманном , а слово гуманитарный в языке образованного общества (к которому чиновники, получается, не принадлежат) издавна обозначало принадлежность к сфере наук о человеке: гуманитарное знание и т. д.

Эта логика имеет свою традицию: по древнему преданию, некий языческий европейский король, сначала гнавший христиан, а потом крестившийся, спросил священника, как ему теперь следует жить, и получил ответ: сожги то, чему поклонялся, и поклонись тому, что сжигал. Возможно, что это предписание было уместным для короля-варвара, но в современном нам мире, сильно усовершенствовавшемся во лжи, как представляется, требуется дополнительная процедура: сначала человеку следует выяснить, чему же все-таки он на деле “по­клонялся” и что он реально “сжигал”. При отсутствии промежуточной рефлексии такого рода могут возникнуть печальные недоразумения; так, иногда неофиты начинают придерживаться мнения, что сжигать людей - это хорошо, поскольку этим занималась инквизиция, а она - организация церковная.

Разумеется, данный набросок шаржирован и реальной картине взаимоотношения людей в современном мире не соответствует. Но соответствует идее. А то, что идея не воплощается последовательно в жизнь - так это потому, что миром правит не современная социальная гуманитарная идея, а Господь Вседержитель, и любовь Его не иссякает.

Сейчас много говорят о необходимости возвращения к православным идеалам, к православному устройству жизни России, и это правильно. Но почему-то при этом не вспоминают, что одной из прекраснейших черт этой жизни была милость к падшим , обращение к которой Пушкин считал одной из главных своих заслуг перед народом. А ведь посещение тюрьмы и раздача праздничной еды и небольших денежных сумм несчастным (так тогда называли нынешних зеков ) считались наиболее достойным времяпрепровождением в дни церковных праздников. Помощь заключенным осуществляется сейчас в отдельных приходах; в тех же или других приходах регулярно кормят бездомных. Но на всю громадную Москву нет ни одной ночлежки, и горожане, с отвращением шарахающиеся от грязных бомжей, даже не задумываются о том, что этим людям просто негде помыться! Программа помощи беспризорным проявила беспримерную заботу о детях: их теперь можно содержать вместе с преступниками. Не по-людски как-то все это…