Русский марксизм плеханов и ленин политология. Министерство образования Российской Федерации

Кто они, главные герои Великой русской революции, оказавшей столь беспрецедентное влияние на судьбу мира? Большое, говорил поэт, видится на расстоянии: минувшее столетие позволяет многое переосмыслить, оценить значимость каждого из них, удостовериться в реалистичности или утопичности их замыслов, правомерности действий, сверить с тем, что произошло позже. Первый рассказ – о Георгии Плеханове.

Кем был основоположник русского марксизма

Что знает нынешнее молодое поколение о Георгии Валентиновиче Плеханове? Разве лишь то, что в Москве есть экономический вуз, носящий его имя, – Плешка. А ведь понять смысл событий 17-го года и их истоки невозможно без знакомства с этой удивительной личностью. Без Плеханова не было бы и Ленина, а стало быть, и всей многострадальной, но и величественной истории нашего государства. Тесный союз Плеханова и Ленина, правда, под конец уступил место противоборству. Чья сторона взяла верх, известно. А вот кто был прав – до сих пор под вопросом.

Учитель и ученики

Судьба каждого революционера драматична, и Плеханов – не исключение. Выходец из дворянского рода, ещё будучи студентом, бросил вызов правящему монархическому режиму, стал одним из лидеров народников. Он вступил в организацию «Земля и воля», а затем возглавил «Чёрный передел» – тайное общество, имевшее целью экспроприацию крупных земельных собственников в пользу коллективного общинного владения, то есть построения крестьянского социализма.

Летом 1876 года мать Плеханова, опасаясь за судьбу 19-летнего сына (род. 11 декабря 1856 г.), умоляла Георгия одуматься. Он пытался объяснить ей, что его решение было логическим следствием той приверженности истине и справедливости, которую она сама ему внушила. Обескураженная ответом, она лишь прошептала: «Но ты же погибнешь…» Он спросил: «А что если бы все так рассуж­дали?»

Его зажигательные речи (за ним прочно закрепилась кличка Оратор) и яркие обличительные статьи привлекли внимание царской охранки. Пришлось перейти в подполье. Он спал с револьвером под подушкой, учился владеть кастетом и кинжалом, жил по чужим паспортам. Но слежка возрастала. В 1880-м свободолюбец под угрозой неминуемой каторги был вынужден покинуть Родину.

Находясь в эмиграции, он постепенно переходит на позиции марксизма и в 1883 году в Женеве основывает первую российскую марксистскую организацию «Освобождение труда», создаёт «Союз русских социал-демократов за границей». Он уже исходит из того, что Россия встала на путь капиталистического развития и теория Маркса для неё вполне подходит. Он пишет ряд книг, излагавших марксизм применительно к России. В их числе «Социализм и политическая борьба» (1883), «Наши разногласия» (1885). Доказывает, что решающей силой грядущей революции явится не крестьянство, а пролетариат, выдвигает задачу создания рабочей социалистической партии в стране. Его труды по философии, социологии, культуре и истории общественной мысли распространяются в России. Глубокие теоретические идеи облекаются в яркую литературную форму. Плеханов становится властителем революционно-демократических дум.

Тогда состоялась его встреча с Ф. Энгельсом, который высоко оценил работу молодого революционера по пропаганде марксизма и переводу ряда произведений на русский язык. После организации в 1889 году II Интернационала Плеханов становится одним из его вождей. В числе его духовных воспитанников Ленин. Они вместе учреждают и руководят газетой «Искра», готовят II съезд РСДРП.

Плеханов думал, что покидает Россию на несколько недель или месяцев, а смог возвратиться домой лишь спустя 37 лет – после Февральской революции. К тому моменту он давно уже конфликтует с большевиками и не принимает Октябрьскую революцию, считая её прежде­временной. «Русская история, – говорит он, – ещё не смолола той муки, из которой со временем будет испечён пшеничный пирог социализма». А потому: «Действия большевиков красноречиво доказывают, что горе от ума – не их горе».

Отвергнутый новыми властями, Плеханов оказывается не у дел, его одолевают накопленные болезни. 30 мая 1918 года в возрасте 61 года основоположник русского марксизма уходит из жизни. Его гроб сопровождали многие тысячи людей, но большевики в траурной церемонии не участвовали. Ближайший друг покойного Лев Дейч, который входил в руководство группы «Освобождение труда», прощаясь с ним у могилы, сказал: «У Христа был один только Иуда, а среди учеников Плеханова их было много».

При всём неприятии Плеханова в последний период его жизни Ленин в 1921 году признавал: «Нельзя стать сознательным, настоящим коммунистом без того, чтобы изучать – именно изучать – всё, написанное Плехановым по философии, ибо это лучшее во всей международной литературе марксизма».

Ленин – личная ошибка

В «Политическом завещании» Плеханова (о подлинности которого высказываются сомнения) говорится: «В своей жизни я, как и каждый человек, совершил немало ошибок. Но моя главная, непростительная ошибка – это Ленин. Я недо­оценил его способностей, не рассмотрел его истинных целей и фанатической целеустремлённости, снисходительно и иронично относился к его максимализму. Я ввёл Ленина в круг известных и влиятельных социал-демократов, опекал его, оказывал всестороннюю помощь и тем самым позволил твёрдо встать на ноги. Больше того: в 1903 году на съезде РСДРП в споре Ленина с Мартовым я поддержал Ленина, что в итоге привело к рождению большевизма. Тогда мне казалось, что постепенно я смогу смягчить позицию Ленина, повлиять в нужном направлении на Мартова и тем сохранить единство партии. Но очень скоро я понял, что единство невозможно, потому что всё, что не по Ленину, – не имело права на существование». На шутливое замечание лидера австрийских социал-демократов В. Адлера об «отцовстве Плеханова в отношении Ленина» Георгий Валентинович ответил: «Если и сын, то, очевидно, незаконный».

Противостояние Плеханова с Лениным усиливается в 1914 году с началом мировой войны. Ленин ратует за её превращение в войну гражданскую. Плеханов считает, что рабочему классу и крестьянству следует поддержать буржуазию и власти в борьбе с Германией и её союзниками. Большевики развёртывают критику политики «оборончества» и «социал-шовинизма». Другая сторона называет их «пораженцами». Со временем страсти накаляются до предела.

«Орёл с потухшим взором»

Кульминационный момент в борьбе Плеханова с Лениным начался после Февраля 1917 года. Отречение от престола Николая II и приход к власти Временного правительства застают его и Ленина за рубежом. Они, как и сотни других политэмигрантов, тотчас же решили вернуться в Россию. С разницей в несколько дней их обоих с почестями встречают на Финляндском вокзале в Петрограде руководители революционных партий и толпы людей. Ленин вскоре выступил с «Апрельскими тезисами», призывая к перерастанию буржуазно-демократической революции в революцию социалистическую. По этому вопросу в среде социал-демократов развернулась острая политическая борьба, особо активным был Плеханов.

В статье «О тезисах Ленина и о том, почему бред бывает подчас интересен» он писал: «Если капитализм ещё не достиг в данной стране той высшей своей ступени, на которой он делается препятствием для развития её производительных сил, то нелепо звать рабочих, городских и сельских, и беднейшую часть крестьянства к его низвержению… не менее нелепо звать их к захвату политической власти». Плеханов сравнил Ленина с пациентами чеховской палаты № 6, с гоголевским сумасшедшим Поприщиным, набросавшим строки: «Числа не помню. Месяца тоже не было. Было чёрт знает что такое».

Считая себя не меньшим, чем Плеханов, теоретиком и продолжателем учения Маркса, Ленин исходил из концепции возможного прорыва капиталистической цепи в наиболее слабом её звене, полагая, что Россия в силу сложившихся обстоятельств является именно таким звеном. Время показало, что «бредовая идея» имела под собой немалые основания.

Призывы Плеханова к созданию широкой коалиции Советов и буржуазии, классовому миру на время войны, отсрочки обсуждения земельного вопроса до созыва Учредительного собрания не находили того отклика в массах, на который он рассчитывал. После закончившегося кровопролитием июльского восстания – антиправительственных выступлений, последовавших за военным поражением на фронте и правительственным кризисом – обстановка ухудшалась. Большевики были на нелегальном положении, но настроения менялись в их пользу. Привлекали большевистские лозунги: «Власть – Советам», «Земля – крестьянам», «Фабрики – рабочим», «Мир – народам».

Плеханов клеймил Ленина как анархиста, бакуниста, «алхимика революции». Он не жалел сил, чтобы дискредитировать большевиков и даже муссировал сомнительный слух, ходивший в июльские дни в Петрограде, о том, что Ленин – агент Германии. Своего прежнего ученика теперь он называл «демагогом до кончика ногтей». Плеханов приветствовал действия Керенского, направленные на ограничение деятельности большевистской партии после июльских событий, а потом даже подверг критике Временное правительство за недостаточную решимость и энергию в подавлении «анархии». Необходима сильная политика, заявлял он, такая, «где оружие критики уступает своё место критике посредством оружия».

Позиция Плеханова расходилась не только с Лениным и большевиками. По вопросу вой­ны она вызвала охлаждение к нему и его соратников – лидера меньшевиков Ю. Мартова, членов его же группы «Освобождение труда» П. Аксельрода и В. Засулич. Плеханов терял авторитет среди революционеров. Большинство умеренных социалистов стали относиться к нему с недоверием. Он не без оснований сетовал: «Я здесь на обочине жизни».

В августе генерал Л. Корнилов вознамерился свергнуть Временное правительство и заменить его военной диктатурой. Власти сочли за лучшее обратиться за помощью ко всем революционным силам, включая большевиков. В результате совместных действий мятеж был подавлен, что принесло большевикам немалые политические дивиденды. На состоявшихся вскоре выборах в Петроградский Совет они получили преобладающее число голосов – мандат на последующее завоевание власти. Наблюдая за этим, Плеханов писал: «Торжество ленинской тактики принесёт с собой такую гибельную, такую страшную экономическую разруху, что весьма значительное большинство населения повернётся спиной к революционерам». Первое случилось, но второго не произошло.

За консультацией к Плеханову обращались самые различные политические деятели: адмирал А. Колчак советовался, как преодолеть растущую деморализацию на флоте; монархист М. Пуришкевич упрашивал его взять на себя управление страной. Плеханов бросал упрёки Ленину в том, что он собирает под знамёна «разнузданную рабочую чернь», строит «псевдореволюционные планы» на недоразвитости «дикого, голодного пролетариата». Однако туберкулёз, которым он страдал с 1880-х годов, приближал к концу. С годами и болезнью его отнюдь не простой и до этого характер, увы, не становился лучше. Разрыв отношений с прежними единомышленниками и соратниками вёл к изоляции. Его давний друг и биограф О. Аптекман писал: «Орёл с подбитыми крыльями, орёл – с потухшим взором…»

Сделав огромный вклад в развитие общественной мысли, Плеханов стал относиться к марксизму почти как к Евангелию, а не к постоянно растущему и зеленеющему дереву. По вопросам революционной теории и практики начал уступать Ленину, который намного лучше знал реальную расстановку сил в России, пытался находить ответы на конкретные вопросы жизни и не боялся рисковать, пытаясь подчинить каноны марксизма свершению социалистической революции. И Ленин, конечно, победил Плеханова неслучайно. Но не оказалась ли эта победа «пирровой»?

Провидения

С горечью встретив Октябрь, Плеханов не исключал, что большевики взяли власть надолго, и полагал, что при таком сценарии через пять лет это приведёт к монополии одной партии на власть, а через десять – к диктатуре одного человека. Он утверждал, что крестьянство, получив землю, не будет развиваться в сторону социализма, а надежда на скорую революцию в Германии нереальна. Один из лидеров эсеров Б. Савинков предложил Плеханову возглавить антибольшевистское правительство, но тот отказался: «Я сорок лет своей жизни отдал пролетариату, и я не буду его расстреливать даже тогда, когда он идёт по ложному пути». Как-то он поделился с женой, глубоко, видимо, мучившим его вопросом: «Не слишком ли рано мы в отсталой, полуазиатской России начали пропаганду марксизма?».

В своей последней статье «Буки Аз-Ба», написанной в январе 1918 года, Плеханов подметил: «Учредительное собрание, которое разогнали на этих днях «народные комиссары», обеими ногами стояло на почве интересов трудящегося населения России. Разгоняя его, «народные комиссары» боролись не с врагами рабочего класса, а с врагами диктатуры Смольного института (большевиков)… Их диктатура представляет собой не диктатуру трудящегося населения, а диктатуру одной части его, диктатуру группы. И именно поэтому им приходится всё более и более часто учащать употребление террористических средств».

Успех большевиков он связывал с недостаточной сознательностью пролетариата и пороками земельной реформы 1861 года. «Троцкий, Ленин и другие, двадцать лет шедшие с марксистами, в сущности, сделались народниками после Февральской революции. Они следуют совету Бакунина, который находил, что революционеры должны опереться не на организованных рабочих, заражённых государственностью, а на малосознательные массы, преступный элемент и т.д.».

Плюсы и минусы

Предсказания Плеханова в чём-то действительно оказались пророческими. Последовали Гражданская война, интервенция и голод, что заставило Ленина в 1921 году отступить от «военного коммунизма» к НЭПу. Впоследствии революция стала пожирать своих детей, а общество превращаться в нечто подобное некогда существовавшему азиатскому строю, где государство-Левиафан на базе общественной собственности на землю подвергало эксплуатации своих подданных.

Но ведь это лишь одна сторона медали. Есть и другая – грандиозные успехи. В кратчайшие сроки была проведена индустриализация, а по темпам роста промышленности СССР шёл впереди планеты всей. И всё это происходило на фоне небывалого по своим размахам в истории капитализма экономического краха. У нас же были изжиты кризисы и ликвидирована безработица. Миллионы людей получили доступ к бесплатной медицинской помощи и образованию. Резко повысился культурный уровень населения. Проведя мобилизацию, СССР разгромил Гитлера и одержал Победу в Великой Оте­чественной войне, а затем быстро восстановил народное хозяйство. Мы первыми запустили искусственный спутник Земли и первыми направили человека в космос. Советский Союз стал одной из двух мировых супердержав. Граждане страны с уверенностью смотрели в будущее. И даже изгнанный Сталиным из страны Троцкий в середине 30-х годов признавал, что «социализм доказал своё право на победу не на страницах «Капитала», а на хозяйственной арене, составляющей шестую часть земной поверхности».

Так стоило ли ограничиться Февральской революцией и ждать, пока производительные силы достигнут уровня, достаточного для постановки вопроса о необходимости свершения соцреволюции? Представляется, что концепция «слабого звена» в цепи империализма не лишена глубокого смысла и большевики, «штурмуя небо», выражали чаяния большинства обездоленного населения. Этим объясним их приход к власти и их успех. Временное правительство не имело ясной программы развития, проводило курс, не представлявший достойной альтернативы действиям большевиков и их харизматического и пламенного вождя. Но большевики не предвидели будущей угрозы перерождения власти в партийно-государственную бюрократию, не подконтрольную народу и таящую в себе побеги будущей гибели далёкого от идеалов марксизма строя.

Актуальность идей

Поздний Плеханов высказывает мысль, что в связи с прогрессом производительных сил концепция диктатуры пролетариата в будущем утратит свою силу, передовой и многочисленной прослойкой общества станет не пролетариат, а интеллигенция. В связи с этим верх могут взять гуманистические начала, а классовые противоречия станут смягчаться. Эта идея позже высказывалась и другими исследователями (см., например, статью о Дж.К. Гэл­брейте – «ЛГ», № 26, 2017).

С упомянутой гипотезой соседствует и тезис Плеханова о возможности эволюции капитализма в направлении смешанного общества «с развитой системой социальной защиты». «Я не вижу нужды, – писал он, – в попытках предвосхитить конкретные черты последней стадии, на которой элементы капитализма и социализма могут долго идти рядом, в чём-то конкурируя, а в чём-то дополняя друг друга. В дальнейшем капитализм может умереть сам, медленно и безболезненно, но потребуется для этого как минимум столетие, а возможно, и не одно». Это ли не предтеча теории конвергенции, или нового интегрального общества, получающей теперь всё большее признание?

Думается, что Плеханов увидел бы реализацию многих своих идей в Китае и Вьетнаме. Там, в отличие от нас, прошли грамотные реформы, компартии превратились в организации, проводящие преобразования не под лозунгами усиления классовой борьбы, а напротив, привлекающие к социалистическому строительству все основные слои населения, даже верхушку буржуазии.

Если бы история пошла по Плеханову, то не было бы братоубийственной Гражданской войны, не было бы масштабного красного и белого террора. Но история не знает сослагательных наклонений. И то, что случилось, несмотря на все негативные издержки, всё же оказало и положительное влияние на весь мир. Капитализм под влиянием Октября и социалистических преобразований у нас, какими бы жёсткими они ни были, социализировался, улучшил положение трудящихся. Благодаря Октябрю рухнула колониальная система империализма.

Хотя история социализма в нашей стране подтвердила многие из опасений Плеханова, «дело Ленина» продолжалось свыше семи десятилетий и подтолкнуло к революциям и другие страны, некоторые из которых продолжают идти социалистическим курсом. Первое издание социализма дало богатейшую практику. Попытки создания справедливого общества будут продолжаться и впредь. Опыт наших ошибок и достижений пригодится. Путь, предлагаемый Плехановым, остался альтернативой, но он не был проверен экспериментально. И нельзя исключать при этом сценарии значительно худший вариант – ведь Временное правительство и Керенский вели Россию к катастрофе и распаду страны.

Плеханов ввёл марксизм в нашу страну и был его блистательным крестоносцем. Его произведения и интеллект ставят его в один ряд с Белинским, Герценом и Чернышевским. И несмотря на некоторые ошибки, духовная фигура Плеханова достойна, чтобы вновь поднять её во весь рост. В труде «К вопросу о роли личности в истории» Плеханов заметил: «В нравственном смысле велик каждый, кто, по евангельскому выражению, «полагает душу свою за други своя».

Так он и жил.

РУССКИЙ МАРКСИЗМ

Причины влияния марксизма. Ортодоксальный марксизм: Г.В. Плеханов, В.И. Засулич. Философия большевизма: А.А. Богданов, В.И. Ленин, И.В. Сталин.

Массовое разочарование в народничестве, вызванное повальным террором 80-х годов и убийством Александра II, поставило перед революционным движением задачу поиска новых социальных идеалов, новых форм борьбы с самодержавием. В этой обстановке усилилось влияние марксизма, который «оживил упавшую было в русском обществе веру в близость национального возрождения» [С.Н. Булгаков ], демократического развития России. Марксизм увлек на первых порах людей самых разных ориентации - от промышленных пролетариев до университетских профессоров; всем казалось, что найдена окончательная истина, и социализм из народнической утопии превратился в научную теорию.

1. Ортодоксальный марксизм . Зарождение русского, или ортодоксального, марксизма относится к началу 90-х годов, когда в Женеве несколько бывших народников (П.Б. Аксельрод, В.Н. Засулич и др.) создали группу «Освобождение труда». Возглавил ее Г.В. Плеханов (1856–1918), «самый выдающийся марксист до Ленина», как его называли в советской историографии. Прежде он был одним из крупнейших деятелей «Земли и Воли» и «Черного передела», дважды «ходил в народ» с революционной агитацией. В марксизм перешел, глубоко разочаровавшись в «революционной метафизике» народничества. Однако это не помешало ему воспринять теорию Маркса и Энгельса сквозь «призму бакунинского учения», традиций русской «географической социологии» (В.О. Ключевский, Л.И. Мечников), благодаря чему созданная им модель исторического материализма существенно отличалась от марксистского оригинала.

Из многочисленных трудов Плеханова прежде всего выделяются следующие: «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю» (1895), «Основные вопросы марксизма» (1907), «Materialism militans» (1908–1910), «История русской общественной мысли» (1914), оставшаяся незавершенной.

Освещая мировоззрение Плеханова, необходимо подчеркнуть, что он был сторонником не просто материалистического, а монистического понимания истории. В соответствии с этой позицией производил монистическую корректировку идеи Маркса об определяющей роли экономических отношений в пользу выделения «основания», или субстрата этих отношений в виде географической среды. Географическая среда, определяя характер производительных сил, создает объективные предпосылки для скачкообразного развития социальной «надстройки». Отношение между «основанием», т. е. базисом и надстройкой Плеханов выразил в виде так называемой пятичленки:

«1) состояние производительных сил ;

2) обусловленные им экономические отношения ;

3) социально-политический строй , выросший на данной экономической „основе“;

4) определяемая частью непосредственно экономикой, а частью всем выросшим на ней социально-политическим строем психика общественного человека;

5) различные идеологии, отражающие в себе свойства этой психики» .

Плеханову казалось, что эта «монистическая формула» не только «чужда эклектизма», но и «насквозь пропитана материализмом». Однако тут он впадал в заблуждение, путая монизм с иерархизмом. «Русский марксист» не замечал, что в его схеме идеология детерминирована отнюдь не экономикой, а психикой, на манер того, как это было в субъективной социологии Лаврова и Михайловского.

В соответствии со своим убеждением, что «наиболее последовательные и наиболее глубокие мыслители всегда склонялись к монизму», Плеханов проводил монистический принцип и в диалектическом материализме. Здесь он в качестве «исходного начала», или субстанции, принимал материю, наделенную такими атрибутами, как протяженность (объект) и мышление (субъект). Так он приходил к спинозизму, полагая, что и классики марксизма «в материалистический период своего развития никогда не покидали точку зрения Спинозы». Органичным дополнением спинозизма ему представлялась гносеология Канта. Поэтому в теории познания он совершал дуализацию материи на «вещь в себе» и «чувственные впечатления», или «иероглифы». Соответственного Плеханов, «вместе с Кантом», заявлял, что материя сама по себе, в качестве субстанции, нам «совершенно неизвестна». На его взгляд, это вообще «гносеологический предрассудок идеализма» - желать знать то, что такое материя помимо наших ощущений. «Вид объекта зависит от организации субъекта», - гласил основной постулат «иероглифического материализма», из которого явствовало, что под влиянием кантианства Плеханов несомненно редуцировал диалектический материализм до уровня простого сенсуализма. В этом опять-таки сказалось его родство с народнической философией. Ленин, безусловно, был далек от всякого преувеличения, когда утверждал, что «Плеханов сделал явную ошибку при изложении материализма».

Не менее упрощенно понимал Плеханов и диалектический метод, который свел к совершенно прозаической схеме «скачкообразного», «революционного» развития. При всем своем литературном таланте, он, к сожалению, не обладал достаточно глубокой философской интуицией, чтобы внести нечто новое в методологию марксизма; его уделом всегда оставалось ортодоксальное начетничество, заменявшее ему творчество.

Все это было чревато расколом, и он уже остро чувствовался в самой группе «Освобождение труда». Об этом свидетельствуют, в частности, разногласия по вопросу о будущей русской революции. Если Плеханов, следуя логике автора «Капитала», не допускал и мысли, что в России совершится революция, пока капитализм не наберет полной силы и пролетариат не составит большинства населения, то В.И. Засулич (1849–1919), напротив, была убеждена, что никакого эталонного капитализма не существует, а потому и не приходится рассчитывать на одновременное шествие всех стран к социализму. Она склонялась к определенной ревизии марксизма, признавая движущими факторами революции не столько экономические, сколько нравственные отношения. Именно с этой точки зрения, на ее взгляд, социал-демократическое движение в России «может развернуться шире и ярче, чем где бы то ни было». Все это явилось симптомом сближения русского марксизма с народнической идеологией, получившего окончательное завершение в большевизме.

2. Философия большевизма . Возникновение большевизма связано с коренной ревизией социологической теории марксизма, прежде всего учения о международном характере «коммунистической революции». Опираясь на открытый русскими народниками закон неравномерного развития капитализма (В.П. Воронцов), идеолог большевизма Ленин провозгласил «непреложный вывод» о победе социализма «первоначально в одной или нескольких странах». Эти страны должны составлять слабые звенья капитализма, т. е. не принадлежать «к числу эксплуататорских стран, имеющих возможность легче грабить, и могущих подкупить верхушки своих рабочих». К ним в первую очередь принадлежала Россия, что не только позволяло русскому пролетариату занять положение «бесконечно более высокое, чем его доля в населении», но и перемещало центр мировой революции из Европы в Россию. Ленин по существу реанимировал угасшее народничество, с тем, однако, отличием, что для народников слабость русского капитализма означала сохранение крестьянской общины, которая представлялась им зародышем истинного социализма, тогда как для Ленина это открывало перспективу социалистической революции, ставило Россию «вперед любой Англии и любой Германии». Большевизм с неизбежностью приходил к «национальному мессианизму» [Л.Д. Троцкий ], с новой силой обрекая Россию на духовную и политическую изоляцию.

Punktum saliens большевизма с самого начала стал вопрос об отношении к диалектике, философии Гегеля. Могие социал-демократы причисляли диалектику к «устаревшим частям» марксизма, трактуя ее как «идеалистический пережиток», который никак не совместим с «научным характером общественного учения Маркса» [Я.А. Берман ]. Попытка Плеханова защитить «нашу логическую твердыню» не могла вызвать ничего другого, кроме «душевной боли» [В. Адлер ]. Своего предельного накала споры о диалектике достигли в трудах Богданова и Ленина, выразивших противоположные подходы к философскому обоснованию марксизма.

а) А.А. Богданов (1873–1928). Получивший медицинское образование на естественном факультете Московского университета, Богданов с самого начала тяготел к позитивистскому обоснованию марксизма. Уже в ранний период своего творчества он пытался представить марксистскую философию в «более широкой и яркоцветной редакции», чем «сухая и отжившая плехановская ортодоксия». Главной помехой на пути к этому он считал диалектику, которая, на его взгляд, не достигла «полной ясности и законченности» ни у Гегеля, ни у Маркса и благодаря этому не могла быть применена в сфере мировоззрения и научного познания. Вместо диалектического метода предлагал обратиться к «критической философии» Э. Маха, полагая, что она органично сочетается с учением Маркса. «За последние полвека, - писал Богданов, - на сцену выступили две новые философские школы, связанные с именами К. Маркса и Э. Маха… Я имею честь принадлежать к первой из этих философских школ, но, работая в ее направлении, стремлюсь, подобно некоторым моим товарищам, гармонически ввести в идейное содержание этой школы все, что есть жизнеспособного в идеях другой школы». Так он пришел к созданию философии эмпириомонизма, противостоящей во всех отношениях диалектическому материализму.

Сущность эмпириомонизма - отрицание принципиального различия между физическим и психическим: это лишь две последовательные фазы организации опыта - индивидуального и социального. Второй типорганизации опыта - психический - непосредственно вытекал из результатов первого - физического. Следовательно, «действительный», «объективный», «независимый» мир оказывается нашим построением, созданием нашей чувственно-психической организации. «Быть объективным», «быть действительным» - значит попросту стоять в известном отношении к некоторой группе явлений, отношении, которое неодинаково не только для разной категории фактов, но и для разных состояний одного и того же факта. Например, реальность (бытие) треугольника совсем не та же, что реальность зеленого дерева, или реальность Наполеона I, или реальность какого-либо языка и т. д. Каждому из этих видов реальности соответствует особая форма индивидуальной и социальной организации опыта. Эмпириомонизм приводил к безусловной релятивизации познания, субъективно-идеалистическому истолкованию проблемы истины.

В своих трактатах «Эмпириомонизм» (1905–1906), «Падение великого фетишизма» (1910), «Вера и наука» (1910), «Философия живого опыта» (1913) Богданов настойчиво убеждал, что марксизм несовместим с признанием объективности какой бы то ни было истины, признанием всяких вечных истин. В этом вопросе он решительно расходился с Лениным, который стоял на точке зрения не только объективности, но и абсолютности истины. Согласно Богданову, относительность истины удостоверяется тем, что в основе познавательного процесса лежит не объективный факт сам по себе, а чисто психологическая процедура подстановки, т. е. неявного, но постепенно все более осознаваемого отождествления деятельностных актов и опосредствующих эти акты идей, перенос идей с одной области на другую и персонификация результатов коллективного опыта, наделение их статусом предметности. По его мнению, понятие материи возникает вследствие осознания некоторого «общезначимого сопротивления человеческим усилиям», обнаруженного с помощью коллективного труда. Принцип подстановки у Богданова выполнял роль некой «основной метафоры», позволявшей переводить индивидуальный опыт в социальный, психическое - в физическое.

В философии эмпириомонизма всякая объективация опыта была равносильна расщеплению сознания, т. е. возникновению интеллектуального дуализма, который порождает авторитарный фетишизм или, иначе, религиозное мышление. Борьба против «властных фетишей» как в сфере духа, так и в сфере социальности составляла внутреннюю потребность создателя эмпириомонизма. К таким властным фетишам он относил и «абсолютный марксизм», марксизм Плеханова, Ленина.

б) В.И. Ленин (1870–1924). Несмотря на внешний пиетет, отношение Ленина к марксизму было далеко от ортодоксальной почтительности, свойственной Плеханову. И если тем не менее он в философских спорах нередко принимал сторону Плеханова, то делал это исключительно в силу общности их ориентации на диалектический материализм, а не по причине полной уверенности в правоте первого русского марксиста.

Ленин не мог пройти мимо того факта, что марксистская философия оказалась в противоречии с новейшими открытиями в естествознании, особенно в физике. Создатель этой философии Энгельс придерживался механистической трактовки сущности материи, т. е. сводил материю к телесности, веществу. В конце XIX в. наука пришла к выводу, что реальное бытие вовсе не сводится к одной только телесности, к атомам, а имеет еще и некое энергийное состояние («поле»), может существовать и распространяться в пространстве независимо от вещественного объекта. Это открытие побудило многих ученых не только отвергнуть материализм («материя исчезла»), но и стать на позиции субъективного идеализма («материя есть плод чистой мысли»). Началось брожение и в рядах русских марксистов. Одни, как, например, Плеханов, ударились в апологию «материалистического взгляда» Энгельса на том основании, что «нельзя быть марксистом, отрицая философскую основу марксизма», другие, подобно Богданову, пошли на сближение с махизмом, эмпириокритицизмом. Ленина не устраивал ни тот, ни другой варианты: Богданова он осудил за «философские злоключения», Плеханова - за неумение отличить «метод Энгельса» от «той или иной буквы у Энгельса». Решение проблемы он видел не в отходе от диалектического материализма и не в оправдании его конкретной исторической формы, а в ревизии «натурфилософских положений» Энгельса, в развитии «революционной сути» диалектического материализма применительно к современному естествознанию.

Согласно Ленину, «исчезновение материи» - это всего лишь очередной миф идеалистической философии; исчезает не материя, а существующий предел наших знаний о материи, исчезают такие ее свойства, которые раньше казались абсолютными, неизменными. В материи всегда сохраняется некая постоянная константа, не колеблемая никакими открытиями в науке. Эта константа не онтологического, а гносеологического характера: «…единственное „свойство“ материи, с признанием которого связан философский материализм, есть свойство быть объективной реальностью, существовать вне нашего сознания». Ленина не смущало то, что свойство объективности касалось не сущности вещей самих по себе, а только их отношения к сознанию, ощущениям. Ему важно было другое: если сущность, или субстанция материи относительна, релятивна, то ее независимость от человеческого сознания вечна и неизменна. Материя вновь обретала отторгнутый от нее ранее физикой атрибут абсолютности, освобождаясь заодно от каких бы то ни было колебаний и тенденций в научном познании. Налицо была предпосылка догматизации материализма, превращения его в чисто идеологический инструментарий.

На основе гносеологического критерия Ленин подходил и к разработке диалектики. В отличие от Плеханова, трактовавшего диалектику в аспекте «скачкообразного» развития, беря ее как «сумму примеров» («то же у Энгельса», добавлял Ленин), он видел в ней прежде всего «закон познания (и закон объективного мира)». Плеханов, отмечал Ленин, не обратил внимания на то, что «диалектика и есть теория познания (Гегеля и) марксизма», а стало быть, философского материализма. Однако Ленин учитывал полемику вокруг гегелевского метода в социал-демократическом движении. «Логику Гегеля, - писал он, - нельзя принимать в данном виде; нельзя брать как данное. Из нее надо выбрать логические (гносеологические) оттенки, очистив от Ideenmystik: это большая работа». Для Ленина это означало - «читать Гегеля материалистически», т. е. выкидывая «большей частью боженьку, абсолют, чистую идею etc.». В результате оставалась сугубо прагматическая гносеологическая схема:

а) Диалектика есть «правильное отражение вечного развития мира», т. е. такое отражение, которое показывает, «как могут и как бывают (становятся) тождественными противоположности».

б) В человеческом сознании «отдельные стороны движения» фиксируются в форме понятий («конечно, минус боженька и абсолют»). Понятия столь же подвижны, изменчивы, как и сам мир; соответственно, и на них распространяется принцип тождества противоположностей.

в) Истинность понятий (=знаний) доказывается практикой, которая «выше (теоретического) познания, ибо имеет не только достоинство всеобщности, но и непосредственной действительности».

В данной схеме существенным было то, что совпадение, тождество противоположностей бралось в качестве «ядра диалектики». Для Ленина это имело вполне конкретное идеологическое значение: ведь если начальная стадия развития совпадает с конечной, завершающей, то не так-то трудно предвидеть будущее! Логика Ленина здесь полностью совпадала с логикой Чернышевского; как-никак он имел «глубокое влияние… на Ленина» [Я.К. Крупская ].

В то же время бросается в глаза явно противоречащее принципу совпадения, тождества противоположностей утверждение Ленина о примате практики над теорией. Практика не может обладать всеобщностью по отношению к теории: она слишком субъективна, ограничена сферой деятельностного существования. Поэтому именно в теории снимается односторонность практического, опытно-эмпирического сознания и дается целостное знание объективного бытия. Апелляция к практике как критерию истины стала едва ли не главной причиной дефилософизации, а затем и деантропологизации большевизма, достигшей фатальной черты в сталинизме.

3. И.В. Сталин (1879–1953). Канонизация ленинизма всецело соответствовала политическим устремлениям Сталина, которому и принадлежал сам термин «ленинизм». Этим он отсекал все другие направления большевизма, в особенности связанные с именами Богданова и Троцкого. Сталин не только интернационализировал ленинизм, провозгласив его «марксизмом эпохи империализма и пролетарской революции», но и объявил его «новым видом» диалектического материализма, намного превосходящим все другие философские системы. Сущность ленинизма он сводил к двум основным моментам: во-первых, к учению о роли «авангарда», т. е. партии в политическом движении; во-вторых, к теории пролетарской революции. Значение авангарда обусловливалось тем, что «отмирание старого и нарастание нового» (так представлял себе Сталин «закон развития») совершается не вследствие «преднамеренной, сознательной деятельности людей, а стихийно, бессознательно, независимо от воли людей». Это происходит оттого, что люди не свободны в выборе того или иного способа производства; их общественное бытие детерминируется предшествующим строем жизни. Даже улучшая орудия производства, они «не сознают, не понимают и не задумываются» над всеми последствиями своих действий, добиваясь лишь «непосредственной, осязаемой выгоды для себя». Авангард оказывался как бы мозгом, сознанием масс, без руководства которого невозможно построение социализма.

Все это очень напоминало идеологию ткачевского революционаризма. Сталин превратил ленинизм в целую систему идеократии, ставшей основным источником всей цепи зол русской жизни советской эпохи.

Литература

а) Источники

Богданов А.Л. Эмпириомонизм. Кн. I–III. М., 1904–1906.

Богданов А.А. Вера и наука (о книге В. Ильина «Материализм и эмпириокритицизм») // Вопр. философии. 1991. № 12.

Засулич В.И. Террористическое движение в России // Избр. произв. М., 1983.

Ленин В.И. От какого наследства мы отказываемся? // Полн. собр. соч. Т. 2.

Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм: Критические заметки об одной реакционной философии // Полн. собр. соч. Т. 18.

Ленин В.И. Философские тетради // Полн. собр. соч. Т. 29.

Ленин В.И. О значении воинствующего материализма // Полн. собр. соч. Т. 45.

Плеханов Г.В. К вопросу о развитии монистического взгляда на историю // Избр. филос. произв. В 5-ти т. Т. 1. М., 1956.

Плеханов Г.В. Очерки по истории материализма; Материалистическое понимание истории // Избр. филос. произв. Т. 2. М., 1956.

Плеханов Г.В. Materialismus militans (ответ г. Богданову); О так называемых религиозных исканиях в России // Избр. филос. произв. Т. 3. М., 1957.

Плеханов Г.В. Н.Г. Чернышевский; Белинский и разумная действительность; Философские взгляды А.И. Герцена; П.Я. Чаадаев // Избр. филос. произв. Т. 4. М., 1958.

Плеханов Г.В. История русской общественной мысли. Т. 1–3. СПб., 1914.

Сталин И.В. Троцкизм или ленинизм? Речь на пленуме коммунистической фракции ВЦСПС 19 ноября 1924 г. // Соч.: В 13-ти т. Т. 6. М., 1953.

Сталин И.В. Об основах ленинизма; О диалектическом и историческом материализме // Сталин И.В. Вопросы ленинизма. Изд. 11-е. М., 1945.

б) Исследования

Бухарин Н.И. Ленин и его философское учение // Памяти В.И. Ленина: Сб. статей к десятилетию со дня смерти. 1924–1934. М. - Л., 1934.

Володин А.И. «Бой абсолютно неизбежен»: Историко-философские очерки о книге В.И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм». М., 1982.

Крупская Н.К. Ленин и Чернышевский // Крупская Н.К. О Ленине: Сб. статей и выступлений. Изд. 5-е. М., 1983.

Кувакин В.А. Мировоззрение В.И. Ленина: Формирование и основные черты. М., 1990.

Лукач Д. Ленин: исследовательский очерк о взаимосвязи его идей. М., 1990.

Протасенко З.М. Ленин как историк философии. Л., 1969.

Рассел Б. Практика и теория большевизма. М., 1991.

Троцкий Л.Д. Ленин как национальный тип. Изд. 2-е. Л., 1924.

Федотов В.П. Проблемы диалектики в «Философских тетрадях» В.И. Ленина. Л., 1984.