Своих не бросают! «Любое сердце от забот и добра оттаивает».

Отца Сергия удалось освободить. От него стало известно, как мужественно держался протоиерей Анатолий. После очередного допроса отец Анатолий сказал: «Слушай, брат, ведь это счастье — пострадать за Христа, умереть с Его именем на устах». Обоих священников пытали. Отцу Сергию Жигулину сломали правую руку, несколько ребер; его били кнутом, не давали пить, держали полураздетым на морозе.

Митрополит Гедеон рассказывает: «Впервые я увидел Анатолия Чистоусова в 1992 году. На прием ко мне пришел майор ВВС. Несмотря на его погоны и “замполитскую” должность (он был заместителем командира по воспитательной работе в летном училище), я сразу почувствовал, что вера для него — глубокий и осознанный выбор зрелого человека. О многом мы говорили с ним в тот раз, по-своему, это была исповедь. Он рассказывал о своей жизни, об искреннем желании послужить Церкви в священном сане. Видя серьезность его намерений, я благословил Анатолия посещать богослужения в Крестовоздвиженском храме города Ставрополя, незадолго до того возвращенном нашей епархии после трех десятилетий запустения.

Со дня нашей встречи Анатолий постоянно, насколько позволяла работа, приходил в храм, молился, исповедовался, причащался и помогал в алтаре и на клиросе. В 1993 году по моему благословению Анатолий подал рапорт об увольнении из Вооруженных сил и уже полностью отдал себя Церкви. 18 марта 1994 года я рукоположил его в сан диакона, а 20 марта — во священника. Перед хиротонией я спросил Анатолия:

— А если пошлют туда, где неспокойно, где опасно, — пойдешь?

Он спокойно и твердо ответил:

— Куда благословите, Владыка, туда и пойду. Никакие земные обстоятельства мне не страшны.

На следующий день он получил свое первое назначение — был направлен в распоряжение благочинного церквей Чечни. В декабре 1994 года там начались широкомасштабные военные действия. Храм оказался в эпицентре боев, несколько снарядов попало в него, был разрушен второй этаж церковного дома. Но богослужения продолжались — теперь уже в подвале. Среди пуль и снарядов отец Анатолий шел к солдатам, к находившимся в подвалах домов жителям города: исповедовал, причащал, крестил. Его подрясник был прострелен в нескольких местах, но он вновь и вновь шел к тем, кто ждал его. Вскоре после начала боевых действий отец Анатолий оказался единственным православным священником в Грозном. 15 марта 1995 года я назначил отца Анатолия настоятелем Михаило-Архангельского храма и благочинным церквей Чечни». Отец Анатолий оказался единственным священником в Грозном, потому что настоятель и благочинный, как только опасность стала слишком серьезной, покинул город, храм и свою паству.

В ответ на телеграмму митрополита Гедеона президенту Чеченской республики Зелимхану Яндарбиеву 8 февраля 1999 года из Северо-Кавказского регионального управления по борьбе с организованной преступностью при ГУБОП МВД России пришло следующее сообщение: «По имеющейся информации Чистоусов А. И., 1953 г.р., действительно похищен в январе 1996 г. в Урус-Мартановском районе ЧРИ. Инициатором и одним из исполнителей похищения его и о. Сергия Жигулина является Закаев Ахмед Халидович, 1956 г.р., бывший работник Министерства культуры, помощник Президента ЧРИ З.Яндарбиева. Впоследствии, по указанию А.Закаева, о.Анатолий был расстрелян и захоронен на западной окраине пос. Красноармейский, Урус-Мартановского района ЧРИ».

Мы видим знакомую из церковной жизни историю. Благодать Божия побуждает Анатолия Чистоусова оставить успешную военную карьеру ради смиренного и небезопасного служения Церкви. На память невольно приходят образы трех офицеров из Нового Завета: сотника, умоляющего Господа об исцелении своего слуги, Корнилия-сотника, через которого начался решительный поворот к христианской вере всего языческого мира, и сотника, исповедавшего Распятого Сыном Божиим. Когда у людей военной профессии есть хотя бы капля благочестия, оттого что вся жизнь их сопряжена с опасностью и со служением другим, Господь через эту каплю веры может совершать великое. Есть понятие «воинский долг», и это понятие должно быть также одним из главных для воинов Христовых. Все лучшее, что есть на земле, существует для возведения к небесному. В эту зиму в плену на Кавказе, который так богат виноградниками, отец Анатолий Чистоусов, глядя на них, не раз, наверное, вспоминал слово Христово: «Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15, 5). Но что значит пребывать в Господе? Что пережил отец Анатолий, находясь в плену прежде мученической кончины? Существует некий непреложный духовный закон, общий для всех. Когда в сердце благодать, Сам Господь как будто несет нас на руках через все преграды. Но наступает время, когда благодать как будто оставляет нас, и мы должны идти сами. Потому наше слово сегодня и всегда — о верности долгу.

Нелегко во все дни быть христианином на подлинной глубине. Вера во Христа не устраняет искушений и даже может вызывать уныние, потому что крест иногда кажется слишком тяжелым. Как свидетельствует жизнь, тех, кто пребывает в Господе, Он очищает многими скорбями, чтобы они принесли много плода, а тех, кто бесплоден, Он отсекает и бросает в огонь. Каждый христианин неизбежно проходит через испытания. Но это не просто переход, это время принесения плодов. Когда наступает зима, нет побегов, и виноградная лоза, кажется, остается одна. Как жить Христом, если зима не кончается? Как сохранить свою душу в течение столь долгого времени? Как жить по-христиански, когда нет уверенности, что именно здесь ты должен умереть ради любви ко Христу? Как пройти через всю эту долгую зиму? Ветви отсечены, остается только лоза. Вот момент, когда надо забыть о себе и думать только о Христе. Зима долга, надо научиться жить среди зимы. Не надо двигаться — тем более, что возможности передвижения внезапно становятся предельно ограниченными. Надо просто занимать место, которое тебе сейчас дано. Но что делать на этом месте? Как всегда, исполнять свой долг.

Христианский долг — не железный ошейник, которым ты прикован к стене, напротив, это последнее прибежище свободы. Когда наступают такие испытания, когда не только тело, но и сердце кровоточит, когда уходят силы, когда подступает уныние, — последнее прибежище, целительный источник — долг. В этот час надо молиться Господу. Пусть Лик Его как солнце среди ночи, кажется, навсегда сокрылся: «Достойное по делам моим приемлю. Господи, Ты не любишь больше меня, но я Тебя по-прежнему люблю». Долг — конечная цель, ослепляющая так, что ничего не видно, любовь, которая не умеет больше любить. Долг — это оружие, это вызов окружающему мраку, это прежде всего последная глубина смирения. Господи, Ты не хочешь больше, чтобы я служил Тебе моей радостью, моим вдохновением, моими дарованиями. Но я все равно буду служить Тебе — Твоей силой Тебе — и результат будет не мой, а Твой. Да, среди этого сражения в последнем окопе любви Христос, может показаться, не положил основания. Но мы будем верить Ему, и верность нашему долгу достигнет Его.

Есть долг и долг, как есть любовь и любовь. Сегодня все меньше говорят о долге, потому что думают, что он слишком далек от любви. На самом деле все иначе. Единственная сила, которая может освободить нас от служения долга, — это любовь. Не существует другой силы. Только любовь, рождающаяся из подлинного смирения, соединяет ветви с лозой. С лозой и друг с другом. Мы все можем жить только этой силой. Вот почему долг любви не должен разделять Христа, моего ближнего и меня. Обрабатывая лозу своей души, работники виноградника — Церкви Христовой — обрабатывают также лозу ближнего. Они не могут обрабатывать одно без другого. Потому между ними не может быть соперничества. Если одна гроздь говорит другой: «Не заслоняй мне моего солнца», то и она будет наказана червяками и гниением. «Сумерки долга», о которых с такой тревогой и не без причины говорят сегодня повсюду, это также сумерки солнца любви, ибо мир вступает в полдень индивидуализма. Индивидуализм — раковая болезнь современной ментальности, в том числе христианской, даже иногда очень благочестивой: каждая гроздь — для себя, а виноградарь — для всех. Какое заблуждение! Индивидуализм — враг! Он вызывает самое большое уныние в мире — в том числе в дружбе, в браке, в церковном служении, в апостольстве. Чтобы радостно освободиться от некоего долга, индивидуализм роет яму для любви. И становится предательством. Благочинный храмов города Грозного, оставивший опасное место, открыл для врага брешь в крепости Церкви. Но тотчас на это место встал другой воин Христов, воспринявший, как в истории сорока севастийских мучеников, венец небесной победы.

Никогда не бывает все безнадежно, ибо Господь — в винограднике. Его работники имеют ключи к вину, то есть к крови, истекающей из этого виноградника. Это вино, к которому мы имеем доступ, — вино Христовой любви. Эта кровь, сочащаяся из точила, прежде всего не наша, а Христова. Любовь Христова давит нас, если мы виноградные грозди, по образу, данному Им. Христос был первым в Своей давильне бесконечной любви, возводящей ко Кресту. Здесь — единственный выход к нашим испытаниям, к нашему долгу, единственная крепость нашей любви: быть всегда привитыми ко Христу, даже во время сокрушительных бурь апокалиптической зимы и сбора винограда. В этом суть — и в жизни, и в смерти, и в благодатной вечности — всегда пребывать в Нем.

Как я побывал на том свете Священник Анатолий Першин, настоятель храма святителя Василия Великого в Осиновой Роще (Санкт-Петербургская епархия)

У меня две жизни — до встречи с Богом и после.

Приходилось насильно возвращать себя к нормальным человеческим ощущениям — я же все-таки жил серди людей. Я пытался как бы «приземлиться». В прошлой жизни я отрицал Церковь как институт, считал, что это музей, что эти обряды не имеют никакого отношения к реальной жизни, что сейчас нужна какая-то новая религия. Поэтому в храмы я даже не заходил. А после встречи с Богом мне целые миры открывались, вселенные. До этого я не знал, что Господь везде, что Он во мне. Это только через горький опыт стало ощущаться. Однажды — уже после истории с клинической смертью — мне было очень плохо. И Юра Шевчук, с которым мы дружим еще с середины 1980-х, отвёз меня к своим знакомым в Военно-медицинскую академию. Там мне сказали, что с такой кровью люди не живут. Тогда Юра сказал: «Я был на гастролях в Архангельске и встретился там с одним игуменом, он меня пригласил к себе в монастырь. Давай тебя туда отправим». Так я оказался в Антониево-Сийском монастыре. И получил исцеление на мощах преподобного Антония Сийского. Я всё яснее понимал, зачем Господь вернул меня с того света. Главное, я понял, что существует спасение, что в этом мире можно спастись. Как будто в меня вложили какую-то программу, дали направление, куда надо идти — на свет. Тогда, думаю, и начался мой путь к тому, чтобы стать священником. Хотя сам я этого конечно, еще не знал, и на этом пути предстояло пройти еще через много испытаний и чудес. Я благодарен Богу за то, что Он меня заставил с Собой встретиться. Я понял, что Он это сделал из любви. Как хирург, который видит, что у пациента аппендицит вот-вот лопнет, и человек от этого гноя погибнет. И тогда хирург делает разрез, удаляет этот аппендицит, у пациента потом всё заживает, и вот он уже готов бежать куда-то. Но куда? Грешить? А ведь Господь вкладывает в человека понимание, знание. И ему важно это знание применить. Бог каждого человека посещает в свой срок. И я не осуждаю человека, например, семидесяти лет, если он в Бога не уверовал. Ведь это может произойти завтра, или за секунду до смерти… Сейчас мне 60 лет. Я считаю, что у меня очень мало духовных достижений, но всё-таки я стал ближе к сути. Как будто меня переформатировали, настроили, как приёмник. И очень важно удерживать волну — только она ушла, ты ручку — раз! — и повернул в нужное положение. Нельзя расслабляться: чуть в сторону, и начинает вещать вражеская радиостанция. Мне очень жалко людей, и моя задача как священника — максимально им помочь. Мне кажется, что на том свете мне открыли истину: спасение в миру — это служение Богу и людям, служение Богу через людей, через добрые дела. И когда я в своём храме выхожу на амвон, у меня такое чувство, что передо мной моя семья.

Подготовил Игорь Лунев

Https://foma.ru/kak-ya-pobyival-na-tom-svete.html

Ранним весенним утром, шурша шинами по шоссе, из села Стрелецкая Слобода, что в Мордовии, выехала синяя «нива». Это мы со священником храма иконы Казанской Божией Матери Анатолием Клюшиным отправились провести несколько дней в глухой деревне. Батюшка зовет такие отлучки «остановиться и оглянуться». Я – простым глаголом «перегаситься».

Поездке, впрочем, предшествует тягомотная подготовка. Нужно решить насущные вопросы, освободить время. И все это переносится, переносится. Так проходит месяц, другой. Выбрать время нельзя, его можно только самим себе назначить.

Боковое окно «нивы» кажется пыльным экраном кинотеатра, там заснеженные поля и мокрые, словно тонким пером нарисованные, кущи. Арт-хаусное кино. Ровным счетом ничего не происходит, а оторваться невозможно. Низкое совсем еще солнце бежит по частоколу березовых стволов, как по забору ивовый прут, только не стрекочет.

Вдоль дороги то тут, то там пешие. Батюшка машинально тормозит, чтоб подвезти, забыв, что задних сидений на его «ниве» нет, а багажник завален лыжами, спальниками и рюкзаками.

Потом давит на газ, горячится:

– Вот куда я все лезу? Всех спасти хочу. А кто я такой?

Километров через тридцать опять притормаживает, хотя вокруг ни души.

– Видел? – спрашивает.

– Эти… птицы. Как их… – целая стая. У дороги сидят.

Разворачивается. От обочины, деловые – «руки за спину» – врассыпную разбегаются к посадкам тетерки. Но не взлетают.

– Вот так и во всем, – говорит отец Анатолий. – У человека какая главная цель?

– У каждого своя.

– Ничего подобного. Главная наша цель – это путь в Царствие Небесное. А мы все время с радостью и дешевыми отмазками от этого пути отвлекаемся. Дергаемся постоянно. А про цель забываем. Вот сейчас у нас цель доехать. Зачем нам чужие жены?

– Какие жены?

– Какие-какие… тетеревячьи.

«Куда торопимся, батюшка?»

Мы знакомы с ним с детства. Вместе лазили за яблоками по садам, весной из медных трубок мастерили пугачи. Прятали на чердаке дома найденный в овраге ржавый маузер, будучи уверенными, что все милиционеры города наблюдают сейчас за нами в такой особый бинокль, которому нипочем ни крыши, ни стены.

А после – были студентами. Он в Саратовском Высшем командном, у краснопогонников, я на журналистике. И вдруг – бац: друг мой послушник в монастыре. Первое время чудно . «Раздрание словес» в голове. Когнитивный диссонанс.

У меня тоже было это заблуждение среднестатистического обывателя. Что священники – это какие-то сверхлюди. И что они такими не становятся, а сразу спускаются к нам идеальными, правдивыми и справедливыми. Как небесный спецназ.

И уж, конечно, мы отказываем им во всем земном, человеческом. Слабостях, метаниях. Смотри-ка, поп не знает, что ответить. Как будто он может за тебя сделать выбор и жизнь твою прожить.

В доме от прежних хозяев деревянные кровати, фотографии по бревенчатым стенам, сундуки и голландская печь, упакованная в железный черный короб. Отогревшись, изба потрескивает в углах и отдает запахи. Запахи будоражат память. Почему-то видится лето. Детство. Крапива, нагретая солнцем.

Калоши на крыльце заброшенного дома, заполненные истлевшими ивовыми листьями и дождем. И откуда-то издалека вдруг – солнечный зайчик. Светит, как волшебный камень. Идешь напрямик, чтобы не потерять, сквозь осоку и топь, вытекающую из пруда, а камень оказывается простым зеленоватым стеклом старой бутылки. Странно как. Много раз тут ходил – не было. А вот именно сейчас – светит.

В деревне дел всегда невпроворот. До вечера нужно принести побольше дров, наполнить ведра водой из реки, что на дне оврага, и в передней избе разгрести развалины русской печки. С сентября в доме никого не было, печка обрушилась, провалилась, разбросав кирпичи. Мы лезем в подпол посмотреть, целы ли перерубы, и находим там мертвую куницу. Вынесли пока ее во двор, тут же на крыше радостный грач.

От деревьев на снегу тени. Тени ветел похожи на морщины быстро стареющей зимы. Уложив возле сарая камни, идем в гости к Ксении, у чьего амбара просохшая уже заплатка суглинка. Площадка вытоптана, как маленький космодром. Мобильники в деревне не ловят, связаться с миром можно только отсюда.

В сенях наглый, шипящий, пригибающий шею к доскам гусь.

– Боря, Боря, Боря, – почему-то говорит батюшка и ловко шмыгает мимо. У Ксении в гостях подружка. Жизнь в нынешней деревне не сахар, но бабки веселы без натуги. Весна, чай. Дожили. И простые радости. Белка по деревьям прошла, и воодушевлял ее полет. Рассказ на триста страниц. Снег с крыши скидали, и радикулит не прихватил – еще один том.

Бабушки ходят в церковь и магазин. До того и до другого семь лесных километров. В условленном месте оставляют друг дружке эсэмэски. Шишка лежит – значит, ушла товарка. Еловая ветка на снегу – ждала у развилки долго, а ты дрыхнешь, как барыня.

Возвращаемся уже потемну, наевшись картошки в мундире и огурцов. Огурцов и соленой черемши нам отсыпают с собой. И самогону. Самогон – не пить. Просто отец Анатолий выложил канистру с незамерзайкой еще в Стрелецкой Слободе. И забыл. А теперь стекла на «ниве» очищать нечем.

– Непреднамеренная радость гаишников, – говорю.

– Ага. Но гаишники тоже бывают веселыми. Недавно еду, тороплюсь, опаздываю отпевать. Чуть не на взлет иду. Тут гаишник палкой своей машет.

«Куда торопимся, батюшка?» Я весь запаренный, без задней мысли ему: как куда, на кладбище. Он стоит, хохочет. «Первый раз, – говорит, – слышу правильный ответ».

«Я – солдат, а приказы не обсуждаются»

Ночью топим голландку, кидаем чурбаки, расколотые пополам, они шипят, белая пена на краешках. Ветер звенит плохо закрепленным стеклом. Батюшка под иконостасом из собранных по заброшенным избам образов читает Псалтырь.

Потом чай пьем, самогона вовсе не хочется.

Такое состояние, что счастье тут, как Бог, все во всем. Можно зачерпнуть ладонью воздух и наесться им досыта. И жалко тратить время на сон.

Вышла мышь, поблестела глазками, кинули ей хлеб – понюхала и убежала.

– Смотри, вот ты в Саранске практически из ничего, из детского сада, такой храм создал, регентское училище организовал, ночлег сирым и убогим давал, рядом полноценную церковь соорудил. А тут три года назад – раз! – и глухомань под красивым названием Стрелецкая Слобода? Не точил червь?

– Да какой червь? Я ж солдат. Приказы не обсуждаются. И потом, видел, как там стало? Сто человек с лишним было на Рождество.

Стало там и правда внушительно. И не сказать, что еще два года назад на стенах храма были любовные и нецензурные надписи, палочки, процарапанные гвоздем – это колхозники отмечали, сколько машин с зерном выгрузили. Вместо пола было десять тракторных тележек ржаной трухи, гнилушек и дырявых ботинок. Сейчас – современные котлы, отапливающие обширное помещение, крепкий красивый алтарь, арочные новые окна.

– А места какие, – продолжает нахваливать батюшка. – Пруд огромный, колония цапель, бобры, холмы и дали. Кругом благодать! Как только туда переехал – чудеса начались. Что не попрошу у Господа – дает. Даже в некотором роде боюсь своих желаний. Но, может, думаю, это меня Бог к чему-то готовит.

– У нас поэтому еще люди не радуются. Вот сейчас произошло, я порадуюсь, а завтра мне как свалится на голову что-то. Уж лучше я с каменным лицом похожу. Так буду круче выглядеть.

– Да я не об этом.

Отец Анатолий пятнадцатый или шестнадцатый священник, который был командирован в Стрелецкую Слободу. Прежние, пожив лето, исчезали. Приход хиленький, масштабы предстоящих работ внушают ужас. А этот – деятельный. Остался.

Он часто получал по шапке за чрезмерную эту свою деятельность, но – такой характер. Тренер по боксу звал его Волчок.

– Первый шаг сделать всегда трудно. Я ввязался. Тут люди стали подтягиваться. Прихожане мои из саранского храма приезжали помогать, эмчеэсовцы, местные такую вдруг активность проявили. Бог всегда рядом, но иногда Его присутствие приобретает материальное воплощение. Чудо произошло и с нами. Весь советский период у бабушек в селе хранилась икона Казанской Божией Матери. Одна умирает, икона к другой переходит. Лет двадцать назад такая вот бабушка ее в молельный дом принесла. Она была уже покоробленная. А когда сделали крыльцо в храме, худо-бедно все расчистили, я стал там служить.

Два года назад, 4 ноября, в день Казанской Иконы Божией Матери, мы совершили с ней крестный ход и стали ее в храм заносить. Неожиданно хмурое осеннее небо озарили солнечные лучи. На оборотной стороне иконы вдруг проявилась надпись, в которой значилось, что лик был написан в память воинов, спасшихся во время жестокого сражения с 13 по 21 февраля 1905 года под японским Мукденом. Представляешь? Страшная была бойня. Сто шестьдесят тысяч погибших. Уроженцы села, которые там сражались, тогда и пообещали, если выживут, то закажут икону. И вот фамилии 18 тех человек проступили. А тут потомки их стоят. У всех огромные мурашки побежали по спине.

Икона была написана сестрами Пайгармского женского монастыря, что неподалеку от Стрелецкой Слободы. В то время (на рубеже XIX – XX веков) игуменьей там была Евпраксия, уроженка Слободы.

Она была крепкой натурой. Построила на территории обители крупнейшую в Пензенской губернии больницу и сформировала многочисленную группу сестер милосердия, которые при необходимости выходили для служения в мир – ухаживали за больными на дому. Настоятельница провела в монастырь водопровод, установила электростанцию и даже мечтала проложить к Пайгарме железнодорожную ветку.

О родном селе Евпраксия тоже не забывала. В 1899 году открыла там церковно-приходскую школу для крестьянских девочек. Согласно архивным документам, устроила ее на собственные деньги. Воспитанницы получали там разностороннее образование. Их даже обучали искусству фотографии. Со снимками ученицы выезжали на различные всероссийские выставки прикладного творчества и возвращались с наградами.

Батюшка откопал все это у местных краеведов. И совсем недавно сделал целый стенд, посвященный истории села, стрельцам, которые основали тут, на окраине государства, крепость в XIV веке. Отреставрировал икону, а теперь ломает голову, чем заинтересовать туристов. В селе есть конно-каретный двор, отец Анатолий где-то нашел настоящую, правда, изрядно покоцанную карету.

Собирается отремонтировать ее и использовать в обряде венчания. Но ему и этого мало. Организовывает праздники: День матери, День пожилого человека и что-то вроде «не ленись, вставай на лыжи». В местном клубе устраивает просмотры фильмов по воскресеньям, с дальнейшими обсуждениями. В библиотеке соорудил целый отдел духовной литературы.

– Я однажды книжку взял, – говорит он. – Ну, в какой-то из городских читален, церковную. А назад не вернул. Украл, короче. Когда стал отдел создавать, много своих книг принес, и вдруг эта вывалилась из стопки, печать показалась, я взял, читаю: «Сельская библиотека. Село Стрелецкая Слобода». Чудеса!

«Любое сердце от забот и добра оттаивает»

А еще недавно батюшка взял на опушке леса пять гектаров земли. Ну, как взял. Поменял свои двенадцать неоформленных на пять задокументированных. Собирается пасеку расширять и выращивать ягоды и огурцы для всех.

– Что значит, для всех?

– А я где-то читал, что в Европе один фермер так делает. Приходи, кто хочешь, бери, что хочешь. Может, и в храм заедут.

– Ты что, не знаешь нашего человека? Потопчут все напрочь.

– Вот и матушка мне так же сказала. Ну и пусть. Знаешь, как необычно ощущать, что у тебя есть земля.

– Мещанин, – говорю я. – Манилов.

В девять утра встаем на лыжи. Катим по заснеженному боку планеты. Остов фермы за деревней напоминает Стоунхендж. Километров через семь выходим к заброшенной деревне. Огороды, улица – все кругом заросло сухим сейчас репьем в два человеческих роста. Присели на еще не иссякшее от гнили крыльцо каменного дома.

– Мне вот, знаешь, что интересно, – говорю. – Тема земли. Не совсем в том смысле, что ты говорил. И даже не в том, что говорил Гумилев, ну, там этнос формирует и ландшафт в том числе. Кстати, это он же сказал, что этносы умирают долго и не веря в это. Мне это интересно с той точки зрения, в ответе ли мы за то пространство, которое, по сути, сами приручили.

Я много раз наблюдал, как только люди перестают в каком-то месте жить – тут же, просто мгновенно, все – с огородами, колодцами, садом зарастает обильно репейником. Лет через шесть репьи сменяет жирная крапива. Поля сплошь березкой покрываются, если бросить их. А березка – это же сорное дерево. Земля как будто зализывает раны и выжигает их. Что с ней происходит? И через сколько лет она сможет рожать?

– Да тут все просто. Это мы наделяем птиц, животных, деревья человеческим. А Господь уже давно все устроил. Это все из разряда любви, – говорит батюшка, тыкая палкой в показавшуюся из-под снега куклу без головы. – Любое сердце от забот и добра оттаивает, любая птица или клочок земли. В этом есть какое-то мировое значение. Вот философ Юнг как говорил: бессознательное компенсаторно становится в противоположную позицию к сознательной установке, чем достигается некая полнота. Это и есть Бог.

– Ничего себе полнота. Половина родины в таких вот деревнях. А деревня, сам знаешь, всегда подпитывала город пластами языка, смекалкой, людьми, которые умеют по-настоящему что-то делать руками.

– Да, Господь дьяволу попускает. Думаешь, почему сейчас столько свободы дали людям? Человечеству дали выбор, ему дали возможность переоценить себя, сделать апгрейд. Ответить на вопрос: кто ты? И с кем ты?

– Угу. Только человечество про это не знает. Ты погляди, тыла у людей нет, уверенности в завтрашнем дне – ноль, поэтому идеология: хапай сегодня, завтра можешь не успеть. У большинства бабломер в глазах вместо насущных вопросов. Люди напоминают подростков в пубертатном периоде. Им важны лайки, понты, внешнее.

– Да все ты понимаешь, провоцируешь меня, только я никак не пойму, на что. Я тебе так скажу: работать надо. И над собой, и для других. В поте лица добывать хлеб свой. Трудно? Да. Но тогда и радость. Потому что совесть чиста. А когда только болтаешь, или воздух продаешь – совесть обличает, точит, точит. Ладно, пошли, мучитель. А то я потом вообще не встану.

«Духовник учил – если не знаешь, что ответить, так и скажи»

Конечно, не просто так шатались мы с батюшкой по лесам и полям на лыжах. У нас и тут была цель. Вернее, у меня. Узнав, что он купил два года назад дом в этой деревне, я сразу стал себя ненавидеть. В двенадцати километрах от нее, дальше в леса, было когда-то огромное село Долговерясы. Там похоронена одна из моих бабушек.

Я не был в той местности почти семнадцать лет. Некогда туда вело асфальтовое покрытие, была трехэтажная школа, три фермы, 500 жилых дворов. Клуб, почта, кинотеатр. Когда прокладывали газовую нитку Уренгой – Помара –Ужгород, дорогу разрушили. Новую, ссылаясь на технику безопасности, газовщики строить не разрешили. И зачахло село. Дороги туда никакой. Мы искали его целый день, навигатор почему-то показывал штат Иллинойс.

Переходили уже вскрывшиеся речки по бревнам, а к вечеру у моей лыжи вообще отлетело крепление. И весь обратный путь я проделывал, как на самокате, отталкиваясь от наста то одной, то другой ногой.

Дочапали, обрушили рюкзаки в сенях и решили, что завтра расспросим у местных путь и продолжим поиски. Батюшка, не раздеваясь, повалился на кровать и мгновенно уснул.

Я попил воды из ведра и пошел бродить по деревне. У некоторых местных добротное хозяйство, трактора, лошади, гуси. Но половина домов – дачные, пустые пока. Чуть за околицей, в неубранных, почерневших подсолнухах здание разрушенной школы. Рядом на бревна потихоньку разбирают библиотеку. Крыши и окон уже нет. А дверь на замке.

Идет по улице бабушка Ксения. Увидев меня, рассказывает, какая была библиотека роскошная. В бурьяне Ксения отыскивает ведро, подставляет, и мы лезем в отсутствующее окно. Кругом кучи, просто ворохи книг.

Ксения копается в них.

– Куда их теперь, на розжиг только если. У-у, какая хорошая, – сует она себе за пазуху. Потом еще одну и еще. Пазуха у нее, сухенькой, как будто безразмерна. «Физиология воспроизводства крупного рогатого скота». «Справочник тракториста». «Новые документы Ленинианы». «Чук и Гек».

Ночью опять топим голландку.

– Вот ты уже столько времени священник. Где силы взять на бесконечные разговоры, на общение? И при этом не сойти с ума. Ведь прихожан сотни, каждый со своим. А батюшка один.

– Они же тоже за меня молятся. Я это чувствую. Обмен энергией. Бывают минутные слабости, срываешься. Но я на службе. Потом. Воля наша знаешь сколько сил таит в себе, если человек не начинает жалеть себя. Так еще бывает: вроде про все с собой с вечера договорился, а утром встал и опять, по новой, нужно в себе откапывать милосердное, созидающее. И важно вот это «опять», а не то, о чем вчера с собою договорился.

Понравилось мне у святителя Луки (Войно-Ясенецкого) о душе. Что такое душа? Это психика. Он просто дал перевод с латинского. Да, все верно. У меня однажды спросили – что такое вера? А духовник учил – если не знаешь, что ответить, так и скажи, но воду никогда не лей. Можно, конечно, ответить по катехизису, но как объяснить доступно?

Один молодой человек мне такое сказал: вера – это воспитывание. Так мне понравилось! В воспитывании же все: и преодоление и терпение. Ты растешь над собой, если веришь, конечно.

Он взял расческу, пригладил бороду, и тень его тоже.

– На все можно найти ответ, если себя соблюдать и заповеди. Долгожительство от чего? От соблюдения заповедей. Сказано: чти отца и матерь твою, и будет тебе хорошо, и продлятся дни твои на земле. За почитание старших Господь дает долгожитие! А мы что? Пятьдесят восемь лет, и все, со святыми упокой. Более-менее на Кавказе держатся, потому что с уважением относятся к родителям.

Дрова трещат, самовар поет тоненько, как монашенка.

– А вот я еще евреев похвалю. Какая заповедь дает материальное благополучие? Мы же хотим жить долго и богато! Написано: шесть дней трудись, а седьмой день Господу Богу отдай. Почему евреи такие богатые? Потому что они никогда не будут работать, когда надо молиться.

– А у нас воскресенье на это…

– Какое воскресенье?! Иди посмотри! Те же бабушки заставляют работать. Дети приедут отдохнуть, а они им: вот надо сено скосить, вот надо ветку обрубить. И дети, бедные, вкалывают вместо того, чтоб в церковь сходить.

А вот еще с экономической точки зрения… (Попы-то все про деньги). Приходит ко мне человек, я его подтяну к заповедям, буду молиться, чтоб он здоровый был, потому что больной не придет и свечку мне не поставит. Правильно? А тут он с девушкой познакомился – уже две свечки, мне их надо повенчать, чтоб и детки появились. А потом жилище их освятить, а потом еще лучше – машину. Одни выгоды.

– Так евреи-то при чем?

– Ты хоть одного батюшку видел бедного? Нет? А почему? Потому что ему необходимо молиться! Он в субботу где? В храме. В воскресенье где? В храме.

«Если ты верующий человек, то поверь, что Бог тебе все вернет»

Я перелистываю книги из библиотеки, нюхаю их.

Батюшка чай прихлебывает.

– А помнишь, как ты ни в какую не хотел книжки читать? – спрашиваю. – А я тебе сперва Фенимора Купера подсунул, потом Чейза, а потом Ильфа с Петровым.

– Конечно, помню. Заразил меня, мучитель. Я с тех пор никуда без книжки. Недавно «Детство» Горького перечитал. «Дед, нагрешивши от души, пошел в церкву молиться», «Ты, Алешка, чай, не медаль, нечего тебе у меня на шее висеть». Здоровско так перечитывать! И смотри, он очень тонко и душевно все описал. Чем закончил дед, который детей обижал? Он сам по миру пошел побираться.

К людям нужно относиться так, как ты хотел бы, чтобы они относились к тебе. Просят у тебя рубашку – дай. Если ты верующий человек, то поверь, что Бог тебе все вернет. Все, что мы делаем ради Бога, все вернется.

Вот пришел ты в храм, вот ты постишься, и получается, будто бы Бог тебе немножечко должен, а Бог долги отдает. Где духа набраться? Походи под березами – в них дух живой силы, приложись к мощам, благодатным иконам, сделай доброе дело, помоги ближнему. Вот все своих прихожан по святым местам возят, я тоже, а бывает, найму «газельку», чтоб бабусек за грибами отвезти. Красота, лес, разговоры. Человек ведь как. Работа, дом, дом, работа, он в матрице. А тут общение живое. Мы социальные существа. Нам необходимо друг с другом говорить.

Следующим утром, починив лыжу, разобрал на листке своего блокнота начерченное Ксенией: «Тут деревня наша, тут лес, тут лес, а тут прореха, в нее шагайте смело». У батюшки в рюкзаке чугун с картошкой, буханка хлеба, черемша, огурцы и полтора литра воды. У меня – чайник, две камеры, три объектива, молоток и гвозди на всякий случай – для крепления.

Два часа идем, лес березовый сменяется еловым, потом сосны, солнце прошивает их лучами красиво, как нитями.

– Я и не говорю, но, кажется, мы заблудились.

Батюшка кидает рюкзак. Валится спиной в снег, смотрит в небо.

– Крепко бабка на тебя обиделась. Видишь, не пускает. Километров тридцать уже отмотали. Кружим и кружим где-то.

Потом встает, сует ботинки в охотничьи лыжи с надписью «Карелия», начинает петь Акафист. Громко, на весь лес.

Ни души кругом, даже обезумевшие от весны синицы в ветках притихли.

Вот лось прошел, как ледокол. Заяц путал следы.

Над нами пролетел вертолет. Для пилота мы, наверное, маленькие, как песчинки. Или вообще он нас не заметил. Лес – больше, чем мы.

Еще через час выходим к какому-то дому на опушке. От бока дома на солнышке греются козы.

Вышел мужик по имени Сережа, мы все ему объяснили. Он почему-то так обрадовался и побежал менять войлочные ботинки на валенки с калошами.

– А ты меня не знаешь, что ль? – вопрошал всю дорогу. – Я Серега, тракторист. А я тебя помню, ты маленький был, на свинье тут катался.

Свинью я помнил, Серегу нет.

Преодолели ручей, Серега показал дом. Все так изменилось и таким бурьяном поросло. От дома остались только бревна. Внутри, там, где стоял когда-то телевизор, росла береза. Когда разбирали потолок, земля с него засыпала все артефакты. В углу висел кнопками пришпиленный календарь за 89-й год, он почти выцвел весь на солнце. Но изображение еще можно было разглядеть, там улыбалась девушка.

«А это чо, настоящий поп, что ли?»

С этой бабушкой мы не были близки, как с отцовской, у которой я проводил все каникулы. Здесь я мало бывал. Бабушка переехала сюда с Урала, и тут у нее была своего рода база. А так она путешествовала, работала в разных городах. И любила. Много возлюбленных было у нее. Последний – когда ей уже исполнилось 60. Родня осуждала ее. Мама переживала.

– Ну, вы идете на кладбище, нет? – торопился почему-то Серега.

– А сколько тут жилых домов осталось? – спросил батюшка.

– Восемнадцать.

Мы прошли мимо цементного солдата, держащего на руках девочку. Памятник был огорожен когда-то забором. Теперь забор упал, памятник зарос. У девочки из головы торчала рифленая арматура.

– Щас я за Коляном сбегаю, и мы вас на кладбище проводим.

Он сбегал за каким-то Коляном. Коля пьющим не выглядел, глаза – синие-синие.

– Старухи тут одни остались, – говорил он. – В Москву надо ехать, на стройку.

Они довели нас до кладбища. С нами не пошли. Серега шепотом спросил:

– А это чо, настоящий поп, что ли?

И не дождавшись ответа:

– Хочешь самогонки?

Я не хотел.

– Тогда одолжи восемьдесят рублей до июня месяца. И Коляну столько же, – сообразил быстро, засунув стольник в карман. – У нас тут у бабМани бормотуха.

Мы долго искали могилу. Я не помнил, где она. Потом случайно наткнулся.

У железного узорного креста было поломано крыло. Ограды вообще не было. Кто-то так сильно сжало сердце. И отпустило.

Батюшка отслужил панихиду. Потом сел на поваленную сосну за кладбищем. Отдыхал, сняв шапку и подставив лицо солнцу.

А я еще постоял.

Возвращались по той просеке, которую подсказала нам Ксения. Оказалось, за просеку мы приняли прорубку, где были электрические опоры.

Батюшка то и дело скидывал рюкзак, тяжело дышал.

– Зачем ты столько набрал? – говорил я ему.

– Просто думал, ты мне через два часа будешь костер разводить, кормить меня.

Вскипятили чайник, съели по картошке. Остальную высыпали птицам. И черемшу тоже. И воду.

Дошли, ноги, как вата. Лица горят.

Ночью мне снится заснеженное поле и бабка, идущая с узелком по нему. И так жалко ее, всех жалко. И себя.

Поутру выпал снег и тут же стал таять. Едем уже через лужи кое-где в лесах. Батюшка бодр и весел.

– А хорошо как покатались, зарядили батарейки. И поговорили. Хорошая беседа с годами все ценней и ценней. Как нужная таблетка.

Он довезет меня до города и поедет к себе, в Стрелецкую Слободу. Нас закрутят заботы, и мы не увидимся еще месяца четыре, а то и больше. Но пока – у нас есть дорога.

Первый же КамАЗ окатывает снежной кашей по крышу. Потом еще один.

– Да выруби ты этот омыватель, – говорю. – Приедем оба в умат. А еще гаишник, не дай Бог, тормознет. Скажет, мой пост – вот он, а ваш где, батюшка?

– Ну, это запросто. Тут ведь как? Если священник совершит подвиг, многие за глаза скажут: а, это единичный случай, исключение. А если даже небольшую промашку даст: все они, попы, одним миром мазаны.

Задумывается:

– Одним миром… Хорошая фраза.

– Но ты-то настоящий поп. С терзаньями, с юмором, живой.

– Это в смысле, отлить тебе самогоночки?

Краткий очерк военного корреспондента Виталия Николаевича Носкова. Часть первая

"В апреле 1995 года в Грозном я впервые встретился с офицерами Уфимского СОБРА. Они только что вышли из тяжелого боя, понесли потери. С того времени Уфа - город дорогих для меня людей, подлинных патриотов Отечества В марте 1996 года еще одна встреча в Грозном и снова в трагических обстоятельствах... Офицеры-спецназовцы Башкирии всегда на передовой, и для меня большая ответственность, что на сайте "Православные лики России" представлен мой очерк об отце Анатолии Чистоусове, который благословлял на мир и нравственную победу над злом воинов Башкортостана".

Виталий Носков, секретарь правления Союза писателей России, лауреат Всероссийской литературной премии "Сталинград"

Священник Анатолий Чистоусов

Родился в г. Кирове (Вятке) в 1953 г. окончил военное училище штурманов ВВС и педагогический институт. Проходил службу офицером-воспитателем в одном из военных училищ г. Ставрополя.

В 1990 г. стал прихожанином Крестовоздвиженского храма г. Ставрополя.

В 1993 г. уволился из Вооруженных сил в звании майора. Проходил алтарно-клиросное служение в Крестовоздвиженском храме.

21 марта 1994 г. направлен в распоряжение благочинного православных церквей Чеченской республики, где нес пастырское послушание в храме Михаила-Архангела в г. Грозном.

В декабре 1994 г. оказался в эпицентре боев в г. Грозном, но не оставил прихожан и пастырского служения.

15 марта 1995 г. назначен настоятелем Михаило-Архангельского храма г. Грозного и благочинным православных церквей Чеченской республики.

13 декабря 1995 г. митрополит Ставропольский и Бакинский Гедеон возложил на о. Анатолия камилавку - награду за героическое служение в огнедышащем Грозном.

29 января 1996 г. вместе с протоиереем Сергием Жигулиным был захвачен боевиками и помещен в концлагерь в селении Старый Ачхой. Подвергался пыткам и избиениям.

Неужели вам не страшно убивать священника

Бесстрастная видеокамера зафиксировала, как в городе Грозном отряд чеченских боевиков выдвигается в сторону моста через Сунжу и попадает под огонь минометов. Грязно-желтые вспышки разрывов на проспекте Ленина ошеломляют чеченцев. И, развернувшись, они бегут, тяжело топая, в сторону православного храма Михаила Архангела, где уже спасается немало других дудаевцев.

Напротив церкви к стенам невысоких домов жмутся боевики… Видеокамера скользит по лицам уставших от быстрого бега чеченцев… Кто-то устало падает в трофейное кресло. Под ногами боевиков в стеклянных банках зимней заготовки соленья, стаканы, початая бутылка водки…

Водку не снимай! - раздается в кадре командный голос.

В дни и ночи самых ожесточенных боев за Грозный в декабре 1994-го, в январе 1995 года нанесенный на артиллерийские карты храм Михаила Архангела обстрелам не подвергался. Обрабатывали территорию вблизи него. Разведка знала, где ищут укрытия дудаевцы. В храм чеченцы не заходили: вера не позволяла.

Один снаряд, отрекошетив, взорвался на втором этаже церковного помещения, кто-то из дудаевцев бросил в окно этого административного дома гранату. Двадцать шестого января 1995 года, оставляя центр города, боевики в два часа дня несколько раз прошлись трассерами по церковному куполу и храм запылал. Благочинный церквей Чеченской Республики, настоятель храма Михаила Архангела отец Анатолий Чистоусов успел спасти только серебряные сосуды и несколько икон. На пожаре пострадали трое мирян - пролили кровь за Господа.

Храм, который в Грозном называли «солдатским», «красным», сгорел в сто три года. Рядом с красной церковью до революции 1917 года хоронили российских воинов. В советское время их могильными плитами выстлали часть проспекта имени Ленина.

В горящем, разрушаемом городе храм оставался островком, где каждый день молились о ниспослании мира. Этот церковный корабль жил по строгому уставу. Благословение и послушание - вот что спасало православных молитвенников. Настоятель храма отец Анатолий Чистоусов служил, как положено Христову воину, и Господь помогал.

Когда благочинный церквей Чеченской Республики о. Петр Нецветаев тяжело заболел, отец Анатолий заботился о нем, а потом обратился к полевым командирам с просьбой не препятствовать выезду Нецветаева с территории, подконтрольной дудаевцам. Прощаясь с отцом Анатолием, благочинный в тревоге за него сказал: «Езжай со мной»… На что Чистоусов ответил: «Как же я уеду? Люди здесь»…

Отец Анатолий ушел от обыкновенной жизни в 1994 году. Желание стать священником окрепло в нем после встречи с отцом Александром Фисуном в Ставрополе. В тот момент жизни майор Анатолий Иванович Чистоусов служил курсовым воспитателем в Ставропольском высшем военном училище летчиков и штурманов ПВО. За плечами были кировский механико-технологический техникум, Даугавпилское авиационное училище, диплом историка пединститута.… И как вспоминает отец Александр: «Майор Чистоусов шел на работу первым, а за зарплатой последним, и еще была ежедневная потребность в молитве».

Мысли и чувства о перемене жизни крепли день ото дня, и отец Александр Фисун, духовник воцерковленного Анатолия Ивановича, испросил для него в Троице-Сергиевой лавре заочное благословение у знаменитого духовными подвигами архимандрита Кирилла Павлова. Духовным зрением старец увидел перед собой абсолютно смиренного человека, обладающего божьим даром верить, талант души которого мог раскрыться только в лоне Русской православной церкви. С этого дня в жизни офицера российской армии Чистоусова все происходило только по благословению старца Кирилла.

Шестнадцатого марта 1994 года Анатолий Иванович стал дьяконом, 19 марта его рукоположили в священники, а 20 марта митрополит Ставропольский и Бакинский Гедеон направил отца Анатолия в Грозный. Он уехал в столицу Ичкерии, зная, что верующий только с Господом и все на земле совершается по воле Божьей.

Став священником, отец Анатолий не переменился. Смирение помогло освоить сложную науку пастыря. Он неустанно учился, и талант его души открылся во всей красе. К отцу Анатолию потянулись люди. Он знал, что офицер для солдата - это образ Родины, а для страждущего народа во все времена православный священник представлял всю церковь Христову. Для грешного недосягаемо, но вера обязывала к такой высоте служения. Отец Анатолий в Грозном часто исповедовался и навсегда утратил способность к конфликтам.

Озлобление в Чечне повсеместно возрастало. В своих правительственных документах руководство Ичкерии декларировало мир и дружбу народов. На деле процветали сепаратизм, воинствующий национализм. Русские в Грозном все чаще слышали: «Вас надо выселить на необитаемый остров!» или «Не уезжайте! Нам нужны рабы и проститутки!» Отец Анатолий понимал, что Чечня многолика. Безвластие привело к криминальному хаосу, которому честные люди не могли противостоять. «Как мы любили свой город! И во что он превратился…, говорили грозненцы на церковном дворе. - Пока Горбачев не встал на пост, все было хорошо! - вспоминали. - Теперь нас убивают по одиночке… Многие поменялись, как хамелеоны, рассуждали. - Чеченская молодежь избалована на деньгах, живет по принципу: «Ты умрешь сегодня, я умру завтра» но приходили к общему мнению, что чеченцы, если в подъезде живут русские старики, им обязательно помогут»… Общим мнением было, что те из нохчей, кого выселяли 23 февраля 1944 года, ненавистью к России не страдают…

Первыми спецпропагандисты Дудаева разложили молодежь. Правоохранительные органы Ичкерии бездействовали. Все решало: с кем ты, чеченец, с Богом или дьяволом?

Прихожане храма Михаила Архангела в Грозном искали ответа на вопросы: «Почему в 1992 году российская армия ушла из Чечни, оставив здесь горы оружия, склады с боеприпасами, танки и артиллерию? Почему русских убивают тысячами, изгоняют десятками тысяч, а российское правительство и Президент делают вид, что ничего страшного в Ичкерии не происходит?» Особенным истязаниям подвергались девочки-подростки, девушки, молодые женщины, даже старушки. Русская православная церковь Михаила Архангела могла утонуть в слезах. И на все жгучие вопросы причта искали ответ грозненские священники - отцы Петр Нецветаев, Александр Смывин, Анатолий Чистоусов.

После вынужденной эвакуации отца Петра, благочинным стал отец Анатолий. После пожара, уничтожившего храм, молились в подвале поврежденного административного здания. Днем и ночью церковный двор, подвал и уцелевшее пространство заполнялись людьми. Многие прихожане оставались надолго… Есть видеокадры, на которых две рыдающие, согбенные от ужаса пожилые женщины, бьют слабыми кулачками в закрытые, простреленные ворота церковной ограды. Все страждущие здесь, - сказал мне в апреле 1995 года отец Анатолий. - И мусульмане приходят…

В январе 1995 года грозненцы пробирались в храм под перекрестным огнем - за божьей помощью, водой и хлебом.

В середине февраля отца Анатолия снял на видеокамеру пятигорчанин Александр Кузнецов. Объединенная группа казаков пятигорского отдела Терского казачьего войска и станицы Гулькевичи Кубанского войска доставили в храм Михаила Архангела три Камаза с продовольствием - братскую помощь.

…В облике отца Анатолия неизжитая боль, смирение и вера в лучшее, голос ровен, тих, никакой патетики, только внутренний свет:

Сотни старцев, детей, женщин сидят в подвалах, - сказал на камеру батюшка. - По полтора месяца они не видят белого света - голодные, холодные. Как они питаются - только одному Господу известно. Нашим прихожанам и тем, кто приходит в храм, мы никому не отказываем, стараемся обогреть, поддержать продуктами питания и словом. Мы очень благодарны всем, кто оказывает нам посильную помощь. Особенно казачеству хотелось бы выразить благодарность за то, что как-то по-отечески и по-христиански отнеслись к нашим чаяниям. Милость Божья: нежданно, нагадано Господь послал нам такую помощь - три больших Камаза, полностью груженых продуктами. Для всех страждущих это большая помощь. Спаси Господи. Спасибо Вам за все…

В январе 1995 года в разгар боев, когда в храме запас продуктов иссяк, отец Анатолий во спасение многих, обратился к мулле. И мусульмане тогда по-соседски добром ответили православным. Пастве и священникам удалось избежать голода. «Мы - перегретый народ», - сказала мне в Грозном чеченка - жена преподавателя университета, ненавистница Дудаева.

В Чечне над каждым летал ангел смерти, и отец Анатолий относился к чеченцам с состраданием. В годы ичкерийской смуты одни из них могли удивить чистотой души, другие - глубиной нравственного падения.

Пришел в храм абхазец-дудаевец, оставил кинжал на ступеньках, помолился и так же тихо исчез. Отец Анатолий видел, как с длинными чехлами в руках приезжают к Дудаеву наемники-снайперы, как город готовят к обороне: оставалось только молиться, чтобы братоубийственный конфликт, подобно цунами, не смел разноплеменной город.

Старец-пономарь Николай Денисович Жученко (он же тайный монах Александр), духовное чадо отца Феодосия Кавказского, рассказывал отцу Анатолию, что в Грозном в 1941 году некий гражданин сказал ему, что суд Божий начнется с храма Михаила Архангела. В 1995 году на въезде в город чья-то безжалостная рука широкой кистью, алыми красками изобразила на видном месте «Добро пожаловать в Ад». В тот год на земле не было более страшного места.

Недавно вышла из печати уникальная книга «Мученики кавказские». Это рассказ о священниках Анатолии Чистоусове и Петре Сухоносове, принявших мученическую кончину от рук бандитов во время Чеченской войны.

Книга напечатана при поддержке частных лиц, духовных чад и почитателей отцов Петра и Анатолия в их светлую память. Книга получила диплом Всероссийского литературного конкурса «Твои, Россия, сыновья». Презентация книги прошла в Москве, Омске, Вятке, Челябинске, Кургане, Грозном, Дагестане, готовится презентация книги в православной миссии в Гонконге. Книга передана в городские библиотеки более 20 крупнейших городов России и Украины.

Книга подготовлена по благословению Преосвященнейшего Варлаама, епископа Махачкалинского и Грозненского. Общий тираж 4.500 экз.

Заказать книгу можно, написав письмо Елене Авадяевой по эл. адресу: [email protected].

Сегодня мы предлагаем вниманию читателей очерк писателя, журналиста Виталия Носкова об иерее Анатолии Чистоусове.

Бесстрастная видеокамера зафиксировала, как в городе Грозном отряд чеченских боевиков выдвигается в сторону моста через Сунжу и попадает под огонь минометов. Грязно-желтые вспышки разрывов на проспекте Ленина ошеломляют чеченцев. И, развернувшись, они бегут, тяжело топая, в сторону православного храма Михаила Архангела, где уже спасается немало других дудаевцев.

Напротив церкви к стенам невысоких домов жмутся боевики... Видеокамера скользит по лицам уставших от быстрого бега чеченцев... Кто-то устало падает в трофейное кресло. Под ногами боевиков в стеклянных банках зимней заготовки соленья, стаканы, початая бутылка водки...

‑ Водку не снимай! - раздается в кадре командный голос.

В дни и ночи самых ожесточенных боев за Грозный в декабре 1994-го, в январе 1995 года нанесенный на артиллерийские карты храм Михаила Архангела обстрелам не подвергался. Обрабатывали территорию вблизи него. Разведка знала, где ищут укрытия дудаевцы. В храм чеченцы не заходили: вера не позволяла.

Один снаряд, отрекошетив, взорвался на втором этаже церковного помещения, кто-то из дудаевцев бросил в окно этого административного дома гранату. Двадцать шестого января 1995 года, оставляя центр города, боевики в два часа дня несколько раз прошлись трассерами по церковному куполу и храм запылал. Благочинный церквей Чеченской Республики, настоятель храма Михаила Архангела отец Анатолий Чистоусов успел спасти только серебряные сосуды и несколько икон. На пожаре пострадали трое мирян - пролили кровь за Господа.

Храм, который в Грозном называли «солдатским», «красным», сгорел в сто три года. Рядом с красной церковью до революции 1917 года хоронили российских воинов. В советское время их могильными плитами выстлали часть проспекта имени Ленина.

В горящем, разрушаемом городе храм оставался островком, где каждый день молились о ниспослании мира. Этот церковный корабль жил по строгому уставу. Благословение и послушание - вот что спасало православных молитвенников. Настоятель храма отец Анатолий Чистоусов служил, как положено Христову воину, и Господь помогал.

Когда благочинный церквей Чеченской Республики о. Петр Нецветаев тяжело заболел, отец Анатолий заботился о нем, а потом обратился к полевым командирам с просьбой не препятствовать выезду Нецветаева с территории, подконтрольной дудаевцам. Прощаясь с отцом Анатолием, благочинный в тревоге за него сказал: «Езжай со мной»... На что Чистоусов ответил: «Как же я уеду? Люди здесь»...

Отец Анатолий ушел от обыкновенной жизни в 1994 году. Желание стать священником окрепло в нем после встречи с отцом Александром Фисуном в Ставрополе. В тот момент жизни майор Анатолий Иванович Чистоусов служил курсовым воспитателем в Ставропольском высшем военном училище летчиков и штурманов ПВО. За плечами были кировский механико-технологический техникум, Даугавпилское авиационное училище, диплом историка пединститута.... И как вспоминает отец Александр: «Майор Чистоусов шел на работу первым, а за зарплатой последним, и еще была ежедневная потребность в молитве».

Мысли и чувства о перемене жизни крепли день ото дня, и отец Александр Фисун, духовник воцерковленного Анатолия Ивановича, испросил для него в Троице-Сергиевой лавре заочное благословение у знаменитого духовными подвигами архимандрита Кирилла Павлова. Духовным зрением старец увидел перед собой абсолютно смиренного человека, обладающего божьим даром верить, талант души которого мог раскрыться только в лоне Русской православной церкви. С этого дня в жизни офицера российской армии Чистоусова все происходило только по благословению старца Кирилла.

Шестнадцатого марта 1994 года Анатолий Иванович стал дьяконом, 19 марта его рукоположили в священники, а 20 марта митрополит Ставропольский и Бакинский Гедеон направил отца Анатолия в Грозный. Он уехал в столицу Ичкерии, зная, что верующий только с Господом и все на земле совершается по воле Божьей.

Став священником, отец Анатолий не переменился. Смирение помогло освоить сложную науку пастыря. Он неустанно учился, и талант его души открылся во всей красе. К отцу Анатолию потянулись люди. Он знал, что офицер для солдата - это образ Родины, а для страждущего народа во все времена православный священник представлял всю церковь Христову. Для грешного недосягаемо, но вера обязывала к такой высоте служения. Отец Анатолий в Грозном часто исповедовался и навсегда утратил способность к конфликтам.

Озлобление в Чечне повсеместно возрастало. В своих правительственных документах руководство Ичкерии декларировало мир и дружбу народов. На деле процветали сепаратизм, воинствующий национализм. Русские в Грозном все чаще слышали: «Вас надо выселить на необитаемый остров!» или «Не уезжайте! Нам нужны рабы и проститутки!» Отец Анатолий понимал, что Чечня многолика. Безвластие привело к криминальному хаосу, которому честные люди не могли противостоять. «Как мы любили свой город! И во что он превратился..., ‑ говорили грозненцы на церковном дворе. - Пока Горбачев не встал на пост, все было хорошо! - вспоминали. - Теперь нас убивают по одиночке... Многие поменялись, как хамелеоны, ‑ рассуждали. - Чеченская молодежь избалована на деньгах, живет по принципу: «Ты умрешь сегодня, я умру завтра» ‑ но приходили к общему мнению, что чеченцы, если в подъезде живут русские старики, им обязательно помогут»... Общим мнением было, что те из нохчей, кого выселяли 23 февраля 1944 года, ненавистью к России не страдают...

Первыми спецпропагандисты Дудаева разложили молодежь. Правоохранительные органы Ичкерии бездействовали. Все решало: с кем ты, чеченец, с Богом или дьяволом?

Прихожане храма Михаила Архангела в Грозном искали ответа на вопросы: «Почему в 1992 году российская армия ушла из Чечни, оставив здесь горы оружия, склады с боеприпасами, танки и артиллерию? Почему русских убивают тысячами, изгоняют десятками тысяч, а российское правительство и Президент делают вид, что ничего страшного в Ичкерии не происходит?»

Особенным истязаниям подвергались девочки-подростки, девушки, молодые женщины, даже старушки. Русская православная церковь Михаила Архангела могла утонуть в слезах. И на все жгучие вопросы причта искали ответ грозненские священники - отцы Петр Нецветаев, Александр Смывин, Анатолий Чистоусов.

После вынужденной эвакуации отца Петра, благочинным стал отец Анатолий. После пожара, уничтожившего храм, молились в подвале поврежденного административного здания. Днем и ночью церковный двор, подвал и уцелевшее пространство заполнялись людьми. Многие прихожане оставались надолго... Есть видеокадры, на которых две рыдающие, согбенные от ужаса пожилые женщины, бьют слабыми кулачками в закрытые, простреленные ворота церковной ограды.

‑ Все страждущие здесь, - сказал мне в апреле 1995 года отец Анатолий. - И мусульмане приходят...

В январе 1995 года грозненцы пробирались в храм под перекрестным огнем - за божьей помощью, водой и хлебом.

В середине февраля отца Анатолия снял на видеокамеру пятигорчанин Александр Кузнецов. Объединенная группа казаков пятигорского отдела Терского казачьего войска и станицы Гулькевичи Кубанского войска доставили в храм Михаила Архангела три Камаза с продовольствием - братскую помощь.

В облике отца Анатолия неизжитая боль, смирение и вера в лучшее, голос ровен, тих, никакой патетики, только внутренний свет:

‑ Сотни старцев, детей, женщин сидят в подвалах, - сказал на камеру батюшка. - По полтора месяца они не видят белого света - голодные, холодные. Как они питаются - только одному Господу известно. Нашим прихожанам и тем, кто приходит в храм, мы никому не отказываем, стараемся обогреть, поддержать продуктами питания и словом. Мы очень благодарны всем, кто оказывает нам посильную помощь. Особенно казачеству хотелось бы выразить благодарность за то, что как-то по-отечески и по-христиански отнеслись к нашим чаяниям. Милость Божья: нежданно, нагадано Господь послал нам такую помощь - три больших Камаза, полностью груженых продуктами. Для всех страждущих это большая помощь. Спаси Господи. Спасибо Вам за все...

В январе 1995 года в разгар боев, когда в храме запас продуктов иссяк, отец Анатолий во спасение многих, обратился к мулле. И мусульмане тогда по-соседски добром ответили православным. Пастве и священникам удалось избежать голода. «Мы - перегретый народ», - сказала мне в Грозном чеченка - жена преподавателя университета, ненавистница Дудаева.

В Чечне над каждым летал ангел смерти, и отец Анатолий относился к чеченцам с состраданием. В годы ичкерийской смуты одни из них могли удивить чистотой души, другие - глубиной нравственного падения.

Пришел в храм абхазец-дудаевец, оставил кинжал на ступеньках, помолился и так же тихо исчез.

Отец Анатолий видел, как с длинными чехлами в руках приезжают к Дудаеву наемники-снайперы, как город готовят к обороне: оставалось только молиться, чтобы братоубийственный конфликт, подобно цунами, не смел разноплеменной город.

Старец-пономарь Николай Денисович Жученко (он же тайный монах Александр), духовное чадо отца Феодосия Кавказского, рассказывал отцу Анатолию, что в Грозном в 1941 году некий гражданин сказал ему, что суд Божий начнется с храма Михаила Архангела. В 1995 году на въезде в город чья-то безжалостная рука широкой кистью, алыми красками изобразила на видном месте «Добро пожаловать в Ад». В тот год на земле не было более страшного места.

В ночь с 14-го на 15-е апреля 1995 года над Грозным гирляндами висели осветительные ракеты, ухали танки, рвали небеса трассера. Я сидел возле палатки пресс-центра МВД России и со стыдом осознавал, что вот я, командированный из Москвы журналист, на окраине города в аэропорту Северный, в кольце охраняющих меня войск - с минными полями, артиллерией, бдящей в окопах пехотой, а в центре Грозного неохраняемый храм Михаила Архангела, где два священника, дьякон и девятнадцать, постоянно находящихся на проспекте Ленина, прихожан - в основном пожилых женщин. В памяти крепко держались телевизионные кадры об идущем по вдребезги разбитому городу священнике в длинной темно-зеленой куртке... На голове невысокого, бородатого, удивительно симпатичного человека камилавка, бьет по голенищам сапог длиннополая ряса. На левом плече широкоплечего, сильного иерея вместительная спортивная сумка... По-хозяйски уверенный шаг того, кто знает точный адрес своего маршрута. Потом на радио «Россия» я услышал ровный, умиротворяющий голос настоятеля храма Михаила Архангела, и желание увидеть отца Анатолия окрепло...

За день до отъезда я мельком увидел по телевизору, как он молится в черном сыром подвале, и коллега-писатель долго уговаривал меня не ехать, внушая: «Ты один сын у матери, и если тебя убьют в Чечне, то сам понимаешь - никому твоя мать не будет нужна».

Днем 14-го апреля в палатке пресс-центра майор Игорь Пшонко рассказал, что храм Михаила Архангела на особом контроле у коменданта Северного... Что раньше в церковь регулярно доставляли воду, продукты, но сейчас, когда сформировано чеченское МЧС, с этим есть перебои. «Завтра поедем - сам все увидишь».

Утром майор облачился в тяжелый армейский бронежилет, покрыл голову каской, пояснил, что таков суровый приказ начальства, и мы втроем на мотоцикле с коляской отправились в центр города. Только тогда я понял фразу милицейского фотокорреспондента Тутова, сказавшего о Грозном: «Он и днем, как при лунном свете». Городские бои не оставили ни одного целого здания, перемолов былую архитектурную красоту в хлам. Никто не знал, сколько погибших лежало в развалинах, которые только начали разбирать до фундаментов. Иногда раздавались взрывы - это саперы на месте уничтожали представлявшие опасность предметы...

Как только мы остановились у синего цвета церковных ворот, как из малоэтажного дома напротив выбежала женщина и нервной скороговоркой сообщила Пшонко, что ночью собаки вырыли останки соседа, убитого в новогоднюю ночь, что его жена и дочь, раненые, вывезены из города, а мужа сорока лет прикопали, земля осела и теперь надо что-то делать...

‑ Под огнем люди были вынуждены хоронить тела во дворах, - пояснил майор и пошел в след за черной от всего пережитого женщиной.

Серая, будто надутая, видавшая виды кошка безмятежно людоедствовала, на канализационном люке сидели еще две... Таким было первое впечатление о жизни в Грозном.

Справа нависли надо мной стены сгоревшей церкви, мужественно глядел в небо остов колокольни, своего доброго часа ждал рухнувший на землю вечевой колокол....

Служба шла в бывшей крестильне, где теперь плотно стояли верующие: многие женщины плакали. Это были не первые слезы, что я видел с утра. Со слезами на глазах перекрестила солдат на мчавшемся бэтээре молодая женщина в черном, у ног которой белым зайчиком веселился худенький мальчик. Плакала Марина, подросток из детского приюта: ее крещение я увидел, как только вошел в подремонтированное административное здание. Она даже не умела перекреститься, но только показали, как подлежит сделать, девочка успокоилась, задышала ровно, с радостью осенила себя крестом.

На амвоне с крестом на груди - на него падал яркий луч солнца - говорил благочинный церквей Чеченской Республики отец Анатолий Чистоусов.

Так я узнал, что сегодня Лазарева суббота, и что воскрешение Лазаря - большое чудо. Вместе со стоящими на проповеди устыдился, что вера у нас еще очень мала, и по вере нашей нам будет дано. С горем задумался, что вера в России настолько мала, что Господь попустил нам поругание и свое маловерие мы все вместе преодолеем через покаяние...

В конце проповеди отец Анатолий как будто для меня сказал, что впереди Страстная неделя: утром я уезжал к южноуральским собровцам за Терек. Мое узнавание войны только-только начиналось.

Еще раз напомнив о покаянии, батюшка пожелал, чтобы мы, миряне, постоянно возрастали и укреплялись.

Когда служба закончилась, и я ожидал ушедшего в алтарь отца Анатолия, ко мне подошла очень строгого вида женщина и, опустив голову, неожиданно сказала:

‑ Простите меня.

‑ За что? - растерялся я.

‑ Я о вас плохо подумала. Не терплю иностранцев и журналистов.

На мне были камуфлированные брюки, цвета хаки рубашка с короткими рукавами, на груди аккредитационная карточка с фотографией: разрешение правительства на работу корреспондента в зоне боевых действий.

‑ А теперь я вижу, что вы наш. И смените камуфляж на цивильное, иначе потеряете голову, - закончила разговор грозненка.

Из левого придела храма, где шла панихида, доносилось:

‑ Упокой Господи убиенных воинов...

Потом молились за новопреставленных. Ко мне, сидящему на скамейке, подошел пономарь. Ему было далеко за семьдесят. Николай Денисович говорил мне, что всякий разум дается от рождения и начало премудрости - страх Божий, и что православные в Грозном держатся Писанием, да молитвами.

‑ В Чечне жизнь человеческая не ценится, ‑ рассказывал он. - Продолжается травля русскоязычных. Чеченцы с сел нас органически ненавидят. Плюют нам в лицо. Убивают на базарах. Еще при власти Дудаева батюшка Анатолий сделал заявление по поводу издевательств над русскими. На базарах тогда шла торговля иконами из разграбленных квартир. Мы страдаем за хладность веры. Наши несчастья для возбуждения веры.

Из алтаря вышел отец Анатолий. Внешне бесстрастный, достойный в движениях, разумная пытливость в карих с потаенной улыбкой глазах... Ни одного суетливого вопроса: «Как там в Москве?»

В разговоре батюшка был устремлен в будущее... Рассказал, что до революции храм Михаила Архангела владел куда большей территорией, где соседствовали церковно-приходская школа, дом священника, пекарня, богадельня, свечной завод. И, возможно, храму вернут прежнюю землю. Потом отец Анатолий виновато спросил: есть ли на моей груди крестик? Я сказал, что крест есть, что он освещен у Гроба Господня, даже показал этот драгоценный подарок писателя Виктора Потанина... После чего настороженная дистанция между священником и мной истончилась. И отец Анатолий с видимой радостью поведал, что позавчера в храме к каждой иконе подвесили по лампаде, что горячим супом здесь питают людей каждый день.

‑ Три, четыре стола накрываем. Мы особенно благодарны генералу МЧС Кириллову Геннадию Николаевичу. Наш первый благодетель - российское МЧС: снабдили нас электродвижком, скоро привезут вагончик. В подвале сыро: мужчинам - легче, а для старушек - кошмар. Скоро мы сделаем баню. Государственный бюджет - известно - на восстановление храма дали. Потребуется 600 миллионов рублей. Предложили бригаду, но она запросила по рыночным ценам... Сегодня мы ждем, что МЧС привезет шампуни, средства против насекомых. В Грозном гуманитарная катастрофа...

Руководству боевиков хотелось, чтобы в Чечне была религиозная, этническая война, ‑ говорил батюшка. - Мы не хотим этой войны, новых жертв. Перед приходом российской армии пропагандисты Дудаева распускали слухи, что чеченцев снова начнут выселять. А сегодня русскоязычные взбудоражены. С ними те же спецпропагандисты ведут разговоры: «Вот погодите... Ваши уйдут - мы вас будем через сито просеивать»...

С видимой болью отец Анатолий говорил о наших военнопленных, к которым во дворец Дудаева его однажды пустили.

Сорок российских пленных - из них семь офицеров - встретили православного священника с надеждой.

‑ Я не мог им дать никаких гарантий, - сказал батюшка. - Хотя полевые командиры обещали, что будут относиться к пленным, как положено. Я хотел поддержать верующих, спросил: «Желает ли кто принять таинство?» Офицеры исповедовались и причастились... Юноша-танкист рассказал, что его экипаж, входя в Грозный, имел задачу - проехать, встать на перекрестке и ждать команду, а их на поражение... Мир всегда лучше войны...

Когда я спросил отца Анатолия: «Почему храм Михаила Архангела сгорел?», ‑ он ответил: «На все воля Божия. Так Господу было угодно по нашим грехам». Попрощавшись, батюшка покинул меня.

В храм вошли двое солдат: зажгли свечи, приложились к иконам. Один с заживающими ожогами на лице глядел на образа с детской надеждой. Рядовые 324-го мотострелкового полка, возвращаясь в Шали, имели мало времени на молитву. Осталась в памяти их светлая вера, что Бог и Церковь защитят от дальнейших бед, и что их ждут дома: в Иркутской области и Воронеже.

В храме Михаила Архангела я понял - зачем я тут... Я прилетел в Грозный в поисках смысла жизни, растоптанный 1991 годом, очередным ломанием хребта страны о ельцинское колено, раненый разрушением нравственного мира России. Я искал виноватых в Америке и Кремле, а здесь, в храме, люди брали всю вину на себя, утешаясь в покаянии, искренне считая, что суд Божий уже идет.

Все подготовленные заранее вопросы, вглядываясь в умиротворенное лицо батюшки, я забыл, только слушал его: ведь отец Анатолий сразу распознал мои сомнения. Сам священник не боялся скорбей и болезней. Испытания и заботы, которых он переживал множество, не нарушили его душевный покой. Меньше всего в этом море скорбей я ожидал увидеть спокойного, мирного, неунывающего человека - светло-светлого посреди военного мрака. «Среди скорбей должны преобладать радость и любовь». - этим отец Анатолий - живая проповедь - в своем служении руководствовался, чем приносил людям много добра.

Именно отец Анатолий открыл мне, что «черное расположение духа бросает тень на все окружающее, и тогда от нас веет ледяным холодом».

Благочинный церквей Чеченской Республики, настоятель храма Михаила Архангела считал заботу о себе и своих невзгодах - оковами и своим личным примером убеждал, что в сегодняшней нравственной битве прежде всего надо забыть о себе. Освободиться от самого себя в его понимании означало скинуть с ног парализующие путы себялюбия.

‑ Научитесь молиться за других, ‑ сказал он мне на прощание, ‑ более, чем вы, страждущих.

По дороге обратно, в аэропорт Северный, среди развалин, под защиту недремлющего ока федеральных сил, я со стыдом вспоминал, как безмятежно встречал новый 1995 год, а после часа ночи вышел в пустой коридор, прижался горячим лбом к холодным корешкам книг и, вдруг что-то почувствовав, разрыдался.

Не решаясь спросить батюшку: «Возможно ли обострение обстановки на Пасху», ‑ в палатке пресс-центра я снова услышал, что в Светлое Христово Воскресение боевики обещают кровопролитие.

Двадцать второго апреля я снова был на чисто выметенном церковном дворе. В этот праздничный день офицеры МЧС привезли вместительный резервуар для питьевой воды, на котором была табличка «Употреблять после кипячения».

Вдоль расставленных столов на скамейках ожидали службу погруженные в себя горожане. Рядом сидел недавно освобожденный из плена грозненец Александр.

«Жена и дочь убиты, ‑ говорил он. - Ногу в плену, развлекаясь, ичкерийцы проткнули кинжалом... Документов нет». Рядом с нами прошел друг детства Александра, не узнал его, а Саша, униженный сегодняшним положением, не смог окликнуть знакомого.

Женщины на скамейках делились друг с другом:

‑ В поселке Калинина стреляли всю ночь. С чердака дома стреляют, ходят по ступенькам и под ногами боевиков страшно хрустит стекло... Мы не могли придти сюда в вербное воскресение - стреляли... С 5-го января по 18 февраля я жила у подруги-прихожанки, ели картошку и сухари... Российские солдаты подарили нам печку-буржуйку...И зачем зимой война?... Когда войска вошли, я из подвала выползла, мне солдат кричит: «Бабуля, Вы откуда? Вы живые?...» Черноречье взяла морская пехота, слышу во дворе: «Валя, Валя?» С четвертого этажа выглядываю, девочка с соседнего балкона глядит вниз и кричит солдату: «Вовка, это ты?» Влюбленные встретились. Болезный вопрос - все православные кладбища заминированы... Солдаты для чего приехали? Разминируют... Я так плакала, что угробили нашу церковь. Только здесь и утешение. Наши хоть батюшки живы... Ну, слава Богу, есть куда прийти...

Из разговоров перед службой я узнал, что отец Анатолий родом из Кирова, что он заботливый отец: детей у него - мальчик и девочка, а супруга, матушка Люба, приезжая, всегда везет с собой, то белье для пожилых женщин, то лекарства. И когда за общей трапезой старушки вдруг начинают ссориться, батюшка сразу начинает петь «Отче наш», возобновляя молитву до тех пор, пока за столом не умиротворятся...

В одиннадцатом часу вечера тишину порвала бешеная стрельба. Это на «Минутке» подвергли обстрелу дальневосточных собровцев. В ходе боя погиб лейтенант Николай Перьков. Через двое суток во дворе ГУОШа я видел его изрешеченный пулями «Уаз», усыпанный красными маками.

На Пасху храм Михаила Архангела охраняли бойцы 1-го полка ОДОН внутренних войск МВД России - бывшей дивизии Ф.Э.Дзержинского. Окружающие церковь развалины казались безжизненными. Ни огонька. От тревожного ожидания военнослужащим можно было освободиться только в церкви, но на службе среди двухсот тридцати четырех прихожан стояли только пять казаков в камуфлированных телогрейках и форменных шароварах с красными лампасами, безоружные. За голенищами начищенных сапог ногайки.

Единство паствы в молитве ошеломило... На изломах истории русские всегда нуждались в подкреплении духа, и во все времена лечили душу в православных храмах.

С началом крестного хода я впервые увидел, что такое самопожертвование. Горение свечей высветило, что спинами к нам, прикрывая собой поющих «Христос воскресе из мертвых», стоят офицеры и бойцы, держа в прицеле автоматов зияющие пустоты смертоносных развалин. Начал шарить по стенам домов прожектор «луна», приведенный в действие бэтээрщиком, которому тут же громогласно приказали выключиться. В эти минуты стало особенно ясно, что же такое «смертью смерть поправ».

Острыми клыками дыбились над крестным ходом разрушенные строения, живые огоньки свечей отпугивали тьму, многоголосое нестройное пение заглушало далекий пулеметный гомон. Страждущих вели за собой двое пастырей: отцы Анатолий и Александр, примеренные со всеми, молитвы которых каждый раз были живой беседой с Богом, а повседневное служение в отравленном гордыней Грозном лучшей, умножающей веру, проповедью...

Уезжая после трех часов ночи, я видел, как отец Анатолий дарит иконки детишкам, наголо стриженным, одинаково по-приютски одетым, радостно улыбающимся...

На Пасху ожесточенные бои шли в Гудермесе... Под Аллероем, попав в засаду, погибли уфимские собровцы и военнослужащие Калачевской бригады ВВ... Выручая их, в бой пошли десантники и бойцы ОДОНа. По Грозному в сторону Северного прошел Камаз с телами погибших, усыпанный цветами.

В храме Михаила Архангела солдаты и офицеры федеральных сил, милиционеры крестились все чаще. Батюшек приглашали в подразделения, где бойцы принимали крещение взводами и ротами. Лишенные духовного смысла на гражданке, российские парни обрели его на войне. Для всех командированных в Чечню, все там происходящее становилось понятным быстро. Угрожавший России сепаратизм локализовали в границах Ичкерии, в зоне ответственности частей и отрядов днем уголовный беспредел стихал. Ночью «волки, шакалы и крысы» продолжали убивать безоружных, обстреливали российские блок-посты и комендатуры, с восходом солнца отсыпаясь на конспиративных квартирах и в схронах.

В сентябре 1995 года в Ханкале я стоял перед генерал-майором ВВ, представляясь по случаю начала очередной командировки. Внимательно изучив удостоверение газетчика МВД России, генерал сказал:

‑ Я вас знаю. Вы писали о грозненской церкви. Священник Анатолий Чистоусов такого внимания не заслуживает. Он отказался помогать нам.

Мне было далеко за сорок, и я понял содержание неудовольствия генерала. Отец Анатолий не пошел на вербовку специальной службы...

И я ответил:

‑ Настоятель храма Михаила Архангела поступил совершенно правильно.

‑ Вы что себе позволяете, ‑ вскипел генерал-майор. - Смирно!

Мне, гражданскому человеку, оставалось, не попрощавшись, выйти из помещения специалистов по работе с личным составом.

В сентябре 1995 года отец Анатолий был озабочен подготовкой храма к зиме. Сумма, необходимая для архитектурного восстановления, поражала воображения и настоятель думал обратиться в Москву.

Первоначальные работы в бывшем административном здании вела бригада строителей-армян: немногословных, сосредоточенных. Отец Анатолий знал, что Яндарбиев объявил командированных в Чечню строителей врагами нации, объясняя, что новое строительство закрепляет присутствие Российских Вооруженных Сил в Ичкерии, и священника беспокоила безопасность рабочих: охрана выставлялась в церкви только по большим праздникам.

На время ремонта отец Анатолий перешел в палатку, рядом с которой МЧС развернул вместительный помывочный пункт. Настоятель радовался: теперь его паства чувствовала себя защищенней: горячая вода в Грозном была на вес золота. Война - это прежде всего мутный запах немытых тел, который в храме с началом осени исчез.

Комендатура аэропорта «Северный», четвертая комендатура стабильно помогали приходу продуктами.

С момента назначения отца Анатолия Чистоусова благочинным церквей Чеченской Республики, его не оставляли без внимания. Боевиков раздражало, что в храме Михаила Архангела крестят, а значит и благословляют военнослужащих. Им не нравилось, что в храме сосредотачивается много людей. Ичкерийской стороне хотелось, чтобы русскоязычное население в страхе покидало Чечню, а оно черпало духовные силы в церкви, где появился еще один священник - отец Владимир Леонов - выпускник Донецкого университета.

Отцу Анатолию угрожали... Его мучило, как менялись люди, что открылось, когда он стал настоятелем. Смысл обстановки тонко расшифровывал пономарь Николай Денисович Жученко. «Будем, как дети, ибо их есть царство небесное», ‑ говорил он отцу Анатолию. В самые тревожные, ответственные моменты он мог сказать: «По примеру Господа надо действовать» ‑ и правда легко открывалась. В одну из совместных поездок в Ставрополь их машину остановили два чеченских бандита. Скоро стало понятно, что наступили последние минуты жизни, и отец Анатолий с божьей помощью отрезвил преступников одним вопросом: «Неужели вам не страшно убивать священника?»

Вменяемых боевиков становилось все меньше. Первыми из них погибли романтики, слепо верящие в революционные преобразования. На их место пришли наемники, которых оплачивали международные террористические центры. Их главной задачей стал Джихад!

В православных храмах Чечни молились о мире. Оправдываясь, чеченцы говорили русским соседям, что воюют не за Дудаева, а мстят за убитых.

Руководство Ичкерии умело возбуждало национальную нетерпимость. Отец Анатолий знал меру опасности своего служения, но никогда не говорил об этом. Его окормлялаСтавропольская Епархия, благословения митрополита Гедеона, старца Кирилла Павлова возвышали душу.

В январе 1996 года внимание мировой общественности снова сосредоточилось на Чечне: банда полевого командира Радуева совершила налет на Кизляр, российские спецназовцы штурмовали село Первомайское. Противостоящие силы понесли потери убитыми, пленными. В Турции агенты Басаева захватили российский теплоход «Аврасия», в Грозном сам Басаев взял в заложники волгодонских строителей...

Двадцать восьмого января из храма Михаила Архангела в Урус-Мартан на встречу с Ахмедом Закаевым, отвечающим у Дудаева за связь с религиозными организациями, на машине ВАЗ-21213 выехали представитель Отдела внешних церковных сношений Московской Патриархии отец Сергий Жигулин и благочинный церквей Чеченской Республики отец Анатолий Чистоусов. Штатный водитель церкви, боясь за жизнь, отказался сесть за руль. Машину вел отец Анатолий....

За час до выезда от отца Симеона - прозорливого старца, иеросхимонаха, о жизни которого в Грозном знали единицы, пришла женщина и передала от него, чтобы отец Анатолий немедленно уехал в Ставрополь - к матушке, так как находится в большой опасности. Но батюшка не мог оставить командированного из Москвы ответственного служителя Церкви: в Урус-Мартане надо было выяснить судьбу пропавшего без вести российского солдата, о судьбе которого беспокоился Святейший Патриарх Алексий II.

Встреча с Закаевым состоялась. На обратной дороге русских священников захватили боевики. Газета «Московские новости» (N 6(821) в феврале 1996 года писала: «...По словам главы урус-мартановского района Юсупа Эльмурзаева, многие косвенные обстоятельства свидетельствуют о причастности к этой акции Ахмеда Закаева. Например, то, что священников видели вместе с ним несколько дней спустя - они проезжали на одной машине». Арест священников был санкционирован на самом высоком уровне, о чем свидетельствует, что первые четыре дня плена отца Анатолия допрашивал прокурор Ичкерии, а потом начальник особого отдела.

Пленных священников подвергли пыткам. Отцу Анатолию Чистоусову кощунственно вменяли, что он резидент российской разведки, что он водил на штурм дворца Дудаева боевые подразделения, допытывались - воевал ли он в Афганистане? Предлагали принять ислам. Пройдя через страшные истязания, православные священники, выстояв, не оклеветали себя.

Потерявшего способность ходить, изувеченного отца Анатолия носил на допросы пленный мулла: таков был дьявольский приказ палачей. Им казалось, что они унижают представителей двух великих религий. В то время, как высота их духовного подвига все более возрастала.

Противостоять мучениям ичкерийского плена, удержать в себе Бога, мог только богатырь духа, подлинный воин Христов. В Старом Ачхое, зловещем концентрационном лагере Департамента государственной безопасности Ичкерии, на кольях торчали отрубленные головы российских офицеров и солдат... Было от чего ужаснуться, потерять себя, как личность, распасться на молекулы. В застенках ичкерийского гестапо отец Анатолий Чистоусов молился: «Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят», утешаясь: «Христос пострадал, и мы должны страдать». Священник верил, что его душа никогда не расстанется с Богом.

Отца Анатолия расстреляли. Факт его насильственной гибели подтвержден документом Ичкерийской госбезопасности, где сказано:

«Составлен Акт от 14.02.96 г. в крепости - Старый Ачхой.

Акт подписали:

1. Комиссар СБ при Президенте ЧРИ: А.Жаниев

2. Командир группы захвата СБ М.Сосуркаев

3. Сотрудник при СБ И.Жалаев

4. Военный прокурор ЧРИ Н.Мжалиев».

Благочинного церквей Чеченской Республики, настоятеля храма Михаила Архангела отца Анатолия Чистоусова погубила официальная власть Дудаева. Палачи даже сделали фотографию: окровавленный батюшка лежит неглубоко в земле. Подрясник и одеяло, в которое завернуто тело, тоже в кровавых пятнах.

Когда священника закопали, над его могилкой боевики сделали чистилку для обуви.

Отца Сергия Жигулина чудом спасли, обменяв на Мусу Идигова - начальника охраны Дудаева. Останки отца Анатолия, при всех усилиях, не найдены.

Встречаясь с матушкой Любовью Чистоусовой, архимандрит Троице-Сергиевой Лавры отец Кирилл (Павлов) с болью поведал ей, что на теле убиенного батюшки двадцать две раны.

Пресветлому образу отца Анатолия молятся православные российские люди. И он, мученик, всегда молится за нас.

Виталий Николаевич Носков , военный корреспондент

Священник Анатолий Чистоусов (1953‑1996). Родился в г. Кирове (Вятке) в 1953 г. окончил военное училище штурманов ВВС и педагогический институт. Проходил службу офицером-воспитателем в одном из военных училищ г. Ставрополя. В 1990 г. стал прихожанином Крестовоздвиженского храма г. Ставрополя. В 1993 г. уволился из Вооруженных сил в звании майора. Проходил алтарно-клиросное служение в Крестовоздвиженском храме. 18 марта 1994 г. митрополитом Гедеоном рукоположен в сан диакона. 20 марта 1994 г. - в сан иерея. 21 марта 1994 г. направлен в распоряжение благочинного православных церквей Чеченской республики, где нес пастырское послушание в храме Михаила Архангела в г. Грозном. В декабре 1994 г. оказался в эпицентре боев в г. Грозном, но не оставил прихожан и пастырского служения. 15 марта 1995 г. назначен настоятелем Михаило-Архангельского храма г. Грозного и благочинным православных церквей Чеченской республики. 13 декабря 1995 г. митрополит Ставропольский и Бакинский Гедеон возложил на о. Анатолия камилавку - награду за героическое служение в огнедышащем Грозном. 29 января 1996 г. вместе с протоиереем Сергием Жигулиным был захвачен боевиками и помещен в концлагерь в селении Старый Ачхой. Подвергался пыткам и избиениям. 14 февраля 1996 г. принял мученическую кончину в чеченском плену.

Прихожане спешат на службу в разрушенном Грозном

О.Анатолий Чистоусов

О.Анатолий в храме Архангела Михаила