Виктор Зайцев: О. Сергий Мечев и его «покаяльно-богослужебная семья

Житие священномученика Сергия Мечёва

Сергей Алексеевич Мечёв (1892-1941) родился в семье настоятеля храма Святителя Николая в Кленниках протоиерея Алексея Мечёва 17/30.09.1892 г., был 4-м ребенком в семье. Сергей родился слабым ребенком, с трудом удалось его выходить. Через 8 дней после его рождения праздновалось 500-летие со дня кончины прп. Сергия Радонежского, в честь которого он и был назван.

Его мать, Анна Петровна, всю жизнь страдавшая сердечным заболеванием, скончалась в 1902 г., дети остались на попечении отца и тетки по матери Ольги Петровны Кадминой, вдовы, жившей в семье Мечёвых.

В 1902 г. Сергей поступил в первый класс Третьей Московской мужской гимназии, окончил ее в 1910 г. с серебряной медалью. Духовное воспитание мальчика проходило в храме, где он прислуживал в алтаре, помогая отцу. Будучи очень музыкальным, пел на клиросе.

Продолжил он свое образование в Московском Университете, поступив сначала на медицинское отделение, а затем перейдя на словесное отделение Историко-филологического факультета. Особенно он интересовался древнерусской литературой, которую преподавал академик М.Н. Сперанский, считавший Сергея Алексеевича одним из лучших своих учеников. Привлекала его и история Русской Церкви; познакомившись с проф. С.И. Смирновым, преподававшим также в Духовной Академии, считал его в дальнейшем своим учителем, ценил его книги «Духовный отец в древневосточной церкви» и «Древнерусский духовник» и в своей пастырской работе использовал их.

Сергей Алексеевич при поддержке о. Алексея посетил Швейцарию и Италию в годы обучения в Университете, где ознакомился с памятниками культуры, религиозной живописью прославленных художников эпохи Возрождения. Здесь он пришел к выводу, что все достижения этого искусства далеко превосходит своей глубиной и духовностью древнерусская икона, и впоследствии стал ее горячим почитателем и серьезным ценителем - нужно отметить, что в тот период все общество восторгалось религиозной живописью В. Васнецова, М. Нестерова.

Обучение в Университете для Сергея Алексеевича длилось дольше намеченного - в 1914 г., с началом первой Мировой войны, он прошел подготовку в госпитале и уехал на фронт санитаром - добровольцем. Вернулся в Москву он только в июне 1916 г., продолжил обучение, одновременно участвуя в работе студенческого Богословского кружка имени свт. Иоанна Златоуста, организованного по инициативе епископа Арсения (Жадановского).

В 1917 г. по окончании Университета С.А. Мечёв был призван в армию, но в 1918 по состоянию здоровья был демобилизован, поступил на работу в Наркомпрос педагогом - инструктором. Ему был присущ педагогический талант.

Он активно участвовал в общецерковной жизни, которая в те годы была очень бурной. Присутствовал на Всероссийском Поместном Соборе, где познакомился со Святейшим Патриархом Тихоном, который его полюбил, называя Сережей.

В 1918 г. Сергей Алексеевич женился на Евфросинии Николаевне Шафоростовой - слушательнице Высших женских курсов, купеческого происхождения. В бытность свою на фронте они служили в одном прифронтовом лазарете. Венчал их о. Алексей, сказавший невестке, что он брака этого очень желал и хочет, чтобы сын стал священником. Но свое желание он изливал в молитве, терпеливо ожидая, когда сын сам к этому решению придет, не заводя разговоров об этом.

Выбор в пользу священства Сергей Алексеевич сделал осенью 1918 г. в Оптиной пустыни, в беседе со старцем иеросхимонахом Анатолием (Потаповым), к которому он был близок сам и чувствовал его большую духовную близость с батюшкой о. Алексеем.

В Лазареву субботу 1919 г. Сергей Мечёв был рукоположен во диакона, в Великий Четверток (4/17 апреля) в Даниловом монастыре - во иерея. Хиротонию совершил настоятель монастыря архиепископ Феодор (Поздеевский).

После рукоположения иерей Сергий служил вместе с отцом в храме свт. Николая в Кленниках. Клир тогда пополнился молодыми, образованными диаконами и священниками, проводились беседы духовного содержания после Богослужений, открыл о. Сергий и кружок по изучению наследия святых отцов, где занимались молодые, ищущие духовной жизни люди. При горячем содействии о. Сергия в храме было введено уставное Богослужение.

После кончины о. Алексея начался трудный для о. Сергия этап жизни. Он глубоко переживал, как пастырь, сможет ли он продолжить на Маросейке дело отца. Внезапно его арестовали, заключили в Бутырскую тюрьму, где он сосредоточился на молитве и ожидал проявления воли Божией о себе. В ночь под 40й день по смерти о. Алексея о. Сергий отчетливо ощутил его ласку, присутствие отца, и уж стал ждать освобождения из темницы - но оно последовало гораздо позже, 2/15 сентября. Только по приезде домой он узнал от Ольги Петровны, какой это день - обретение мощей прп. Феодосия Тотемского, особенно чтимого на Маросейке святого. Из слов тетушки о. Сергий сделал вывод, что это - указание принять батюшкино наследство. Этому и посвятил он всю свою дальнейшую жизнь.

Сначала в своей пастырской деятельности, став настоятелем храма и духовником обширного прихода, о. Сергий испытывал множество трудностей. У него были уже и свои духовные чада, а получив духовных чад батюшки о. Алексея, привыкших к старческому руководству, ему приходилось распределять свое время и внимание между теми и другими; были и трения, и недовольства. Накопилось множество вопросов, и он отправился к оптинскому старцу Нектарию, который после закрытия Оптиной жил в деревне Холмищи. Но до далекой деревни он добраться не смог из-за дорожных неурядиц, характерных для того времени.

Вернувшись на Маросейку после тяжелого путешествия в престольный праздник храма - в среду, 22/4 ноября, на осеннюю Казанскую - и отслужив вечером параклис перед Феодоровским образом Божией Матери, он сказал общине о своем решении, пришедшем к нему во время ожидания в дороге - продолжить свой труд до конца, пока по воле Божией он не прекратится. В память об этом дне и установили еженедельное совершение молебна - параклиса, служившегося по средам после вечернего Богослужения.

После этого памятного дня нестроения среди чад прекратились, община сплотилась вокруг настоятеля.

Жизнь прихода храма свт. Николая в Кленниках была очень яркой, насыщенной; беседы и проповеди о. Сергия звали к духовному деланию, к работе над собою. Духовные чада интересовались иконописанием, посещали выставки древних икон, лекции видных искусствоведов. Свою духовную дочь М.Н. Соколову , впоследствии ставшую монахиней Иулианией, он благословил обучаться иконописи, в дальнейшем она стала известнейшим русским иконописцем, наставницей многих поколений художников.

Была восстановлена древняя архитектура нижнего этажа храма, по имевшимся в стенах нишам определили, что в левой части его находился алтарь. Здесь был воссоздан придел, освященный малым освящением в честь св. прав. Алексия, человека Божия, собраны старинные иконы, поставлен иконостас в древнем стиле.

Совершались паломнические поездки по святым местам России, в монастыри. В 1924 г. богомольцы во главе с о. Сергием посетили Николо-Угрешский монастырь, где проживал на покое Митрополит Московский Макарий (Парвицкий-Невский), апостол Алтая, которого о. Сергий называл живым русским святым.

В 1929 г. начались массовые аресты духовенства и прихожан, принимавших активное участие в церковной жизни, по различным стандартным ложным обвинениям, о. Сергий был взят в ночь с 28/29 октября вместе с о. Константином Ровинским, иеромонахом Саввой (Чиркиным) и несколькими братьями храма. Приговорены они были к 3-м годам ссылки. О. Сергий получил направление в небольшой городок Вологодской области Кадников. К нему приезжали члены его семьи и некоторые духовные дети, привозили письма от других чад. Там он написал общие письма членам общины, в которых он призывал пасомых к неослабевающему вниманию к себе и своему духовному росту, движению по пути покаяния, очищения души в непрестанной борьбе с собою, а также о служении другим в духе любви Христовой, о купножитии духовном.

Маросейский храм, остававшийся на попечение священника Бориса Холчева (впоследствии архимандрита Бориса) и старосты храма Сергия Никитина (впоследствии епископа Стефана) , с их арестом в 1931 году окормлялся единственным остававшимся на свободе священником - иеромонахом Александром Ильиным. На Благовещение 1932 г. он отслужил последнюю перед закрытием храма Божественную Литургию, причастил всех молящихся. По дороге из храма его арестовали, он был также сослан. 6 октября 1932 года н. ст. храм был закрыт и разорен.

В апреле 1932 г. арестовали матушку о. Сергия, Евфросинию Николаевну. Она получила 3 года ссылки, поехала в Кадников, но ей большую часть срока пришлось прожить там одной - о. Сергий был вновь арестован в 1933 г., помещен в Вологодскую тюрьму, где ему присудили новый срок - 5 лет лагерей и отправили на лесопильные работы. Ему довелось пройти несколько лагерей севера России. Духовные чада непрестанно хлопотали об облегчении участи отца, и добросовестное выполнение им подневольного труда также сыграло свою роль - его выпустили на год раньше срока.

Новым адресом о. Сергия стала Тверь. Там он устроился работать фельдшером, жил на частной квартире вместе с недавно также освободившимся из лагерей духовным сыном - Василием Евдокимовым (в дальнейшем принявшим священный сан). Он мог принимать на исповедь приезжавших к нему из Москвы духовных чад, а в домашних условиях отправлять церковные службы.

В марте 1940 г. ему пришлось переехать в Рыбинск, где он также смог найти работу фельдшера. В лесу он встречался с приезжающими к нему, опасаясь слежки. Затем он переезжал с места на место, скитаясь по знакомым, опасаясь нового ареста. Ему советовали переехать в Среднюю Азию, но такое решение принять было сложно, и было найдено жилье на лето в отдаленной деревне на берегу Волги, куда он должен был отправиться с одной из маросейских сестер, но в последний момент поехала другая - Елизавета Булгакова, недавно пришедшая в общину и мало осведомленная о подробностях церковных дел. Это обстоятельство позволило ей уцелеть и донести до нас сведения о последних днях земной жизни о. Сергия.

Он был арестован 7 июля 1941 года, в день Рождества Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, и помещен в тюрьму Ярославского НКВД, где расстрелян по официальным данным 6 января 1942 г.

20 августа 2000 года священномученик Сергий Мечёв прославлен на Юбилейном Соборе Русской Православной Церкви в лике новомучеников российских.

Григорий Шеянов

Против времени:
священномученик
Сергий Мечев

В 1937 году в одну из поликлиник города Калинина устроился новый фельдшер. Тихий и неприметный, недавно освободившийся из заключения. Жил замкнуто, менял съемные квартиры, много времени проводил дома в уединении. Да иногда принимал каких-то приезжих людей – то в качестве гостей, то в качестве пациентов.

Фельдшер

Медицинский стаж у фельдшера был странный.
В 1910 году поступил на медицинский факультет Московского университета – и совсем скоро перевелся на историко-филологическое отделение.
В 1914-м ушел добровольцем на фронт и служил санитаром, через год выучился на брата милосердия – а после войны вернулся в филологию.
В 1919 году недолго проработал секретарем в Московском медицинском журнале.
И лишь в 1933-м, во время отбывания срока лишения свободы – вновь вернулся к медицинской практике, работал фельдшером где-то под Архангельском. Звали фельдшера Сергей Алексеевич Мечёв.

Вообще-то он был совсем не тихим.
И очень приметным.
И жизнь не сразу научила его менять съёмные квартиры. Недавно, в начале тридцатых, он годами жил у одной и той же квартирной хозяйки в городе Кадникове.
И ходил в рясе, не скрывая сана протоиерея. Открыто принимал духовных чад и отправлял посылки бедствующим священникам.
И писал письма своим московским прихожанам без «эзопова языка»:

Чувствуете ли вы, мои милые, как устремляется душа моя к каждому из вас? С вами соединил меня Господь. Вы – мое дыхание, вы – моя жизнь, вы – мое радование. Вы не заслоняете мне Господа, а показуете, вы не отдаляете Его, а приближаете. Через вас познал я Господа, в вас Он открылся мне; с вами и от вас возносил я молитву Ему. Служа вам, служил Ему, видел по образу Божию созданную вашу красоту, возносился к Его неизреченной доброте; зная ваши грехи, оплакивал свои согрешения, видя ваше исправление, посрамлялся пред Ним и просил Его помощи в исправлении моей грешной жизни. Словом, многими годами, через вас и с вами шел к Нему. Вы – мой путь ко Христу

Но время неотвратимо менялось; время давало понять, что вести себя таким образом уже нельзя. В 1933 году, о. Сергия арестовали вместе с местным кадниковским священником. Новое время создавало новый язык; окормление духовных чад и посылки гонимым священникам теперь следовало именовать «созданием контрреволюционной группировки церковников». А тут еще местный священник, отец Пётр, возьми да и скажи следователю: «Мечёв – крупная величина в церковном мире, пожалуй, не только Москвы, но и России». После таких показаний собрата – тюремное заключение отца Сергия стало неминуемым.

Странные слова

Святой праведный Алексий Мечев

Московский «старец в миру», настоятель храма Святителя Николая в Клённиках, на улице Маросейке – святой праведный Алексий Мечёв – не ограничивал свободы своего единственного сына в выборе жизненного пути. И тем большей радостью стало для него решение сына принять духовный сан. Решение долгожданное, пришедшее после получения светского образования и нескольких лет светской службы. Рукоположение состоялось в 1919 году, следующие четыре года отец и сын Мечёвы служили в одном храме. Несмотря на тяжелейший период в истории страны, то было время расцвета маросейской общины. Духовные дарования отца Алексия, незаурядная эрудиция и красноречие отца Сергия, исключительная красота и сила богослужения в клённиковском храме – привлекали людей, показывали им свет в окружающей их сумрачной безысходности. В храм тянулись новые и новые прихожане – «люди молодые, живые, только что пережившие революцию и заново, самостоятельно вырабатывавшие свое мировоззрение». Тянулись и приобщались к деятельной христианской жизни, основанной на тесном общении и взаимной поддержке мирян и духовенства.
В те годы отец Алексий, несомненно обладавший даром духовного зрения, сказал необычные слова:

Сын мой будет выше меня

Казалось, последующие события никак не подтверждали правоту этих слов. В июньский день 1923 года Святейший патриарх Тихон отслужил литию на похоронах отца Алексия. Ноша, свалившаяся на плечи отца Сергия – нового настоятеля маросейского храма – оказалась слишком тяжела. Огромная община, выросшая при ногах духоносного старца, требовала внимания и предъявляла очень высокие духовные запросы. Молодому и горячему отцу Сергию крест такого духовничества было явно не по силам. Об этом свидетельствовало и недовольство духовных чад, и неимоверная усталость их пастыря. Обессилевший отец Сергий неоднократно помышлял об оставлении своей паствы, собирался взять благословение на этот шаг у оптинского старца Нектария. Но, со временем, жизнь маросейской общины (которую ее новый пастырь теперь называл «семьей») выправилась и встала на новые рельсы. А старец Нектарий произнес об иерее Сергии все те же странные слова «он будет больше отца».

Больше отца

А как можно стать больше такого отца? Что может быть выше старчества? Мученичество первых веков? Но сам же отец Сергий учил, что подвиг пастырства «почитается в Церкви выше подвига мученичества».
Подлинное пастырство – оно само подобно мученичеству. Это ежеминутное отречение от покоя и уюта, отречение от самой жизни – жизни для себя и по себе.
Как говаривал великий оптинский старец Амвросий: «я тут у вас, как распятый».
Как писала келейница оптинского старца Нектария: «Бремя старчества страшно и тяжко. И быть старцем каждую секунду непосильно человеку».
Какой же подвиг, превышающий подвиг отца Алексия, был приготовлен отцу Сергию? Превышающий, а не равный? Кажется, в прежнее время не бывало на свете такого подвига. Но следующие годы жизни отца Сергия пришлись на время новое, время невиданное. Вот некоторые свидетельства об этих годах.

1933
Работа фельдшером в заключении вблизи города Архангельска. Отца Сергия – переболевшего гриппом, обворованного уголовниками – перевели туда с тяжелых общих работ на лесопильном заводе.
Он говорил тогда духовной дочери: «Я так устал… Я не могу, когда что-то делают медленно, всегда был быстрым, а теперь и хочу скорей, да не могу. Куда бы ни пошли, иду всегда самым последним».
А духовная дочь так вспоминала об этой встрече: «…он был ласковый, мягкий и добрый, так что все жалобы, недоумения, недоразумения страшно было ему говорить... Ни одного упрека, ни малейшего раздражения не было в нем, несмотря на то что раньше был такой вспыльчивый. И когда нужно скорей и что-нибудь не ладится, я начинала волноваться, а он скажет тихо, спокойно: «Ничего, ничего», – и сразу в душе водворится мир».

1935

Город Лодейное Поле Ленинградской области, главное управление Свирских лагерей. Профессор-психиатр проводит экспертизу психических расстройств заключенных.
«Первым был мною освидетельствован известный всей Москве… протоиерей о. Сергий Мечёв. У него оказалось реактивное состояние после допросов, на которых ему сообщили о расстреле его жены и детей. Мне удалось содействовать его отправке в тюремную больницу им. Гааза на испытание к гуманному профессору Оршанскому, который, как я надеялся, смог бы устроить отцу Сергию Мечёву свидание с его родными. Я был убежден, что его родные не расстреляны, а ложным сообщением об их смерти только мучили священника».

1940

Окрестности города Рыбинска. Отец Сергий, недавно переживший очередное (и последнее) психологическое потрясение, тайно встречается со своим духовным сыном и другом, маросейским священником Борисом Холчевым. «Отец Борис, – сказал тогда будущий священномученик, – я заболеваю психически. Приходит человек, а я вижу, что у него в душе». Отец Борис лишь кратко возразил: «Это не болезнь, а прозорливость».

Сохранить общину

Больше двух лет тихий и замкнутый фельдшер живет на съемных квартирах вблизи города Калинина, иногда принимая приезжих духовных чад. На его плечах лежит груз окормления огромной маросейской «семьи», уже оставшейся без любимого храма, но по-прежнему связанной крепкими узами со своим пастырем. Община продолжала существовать, жила вопреки духу времени. Пастырь чувствовал ответственность за сохранение этой жизни.

А задача сохранить общину была почти невыполнимой. Новое время формировало новый тип священника – молчаливого «требоисполнителя», отстраненного от житейских нужд пасомых. Прихожане нового образца могли свидетельствовать о своей вере лишь немногими обрядами, совершаемыми в стенах храма. На языке нового времени это положение вещей называлось «полной свободой религии в СССР». Места для деятельной приходской жизни (служившей краеугольным камнем существования маросейской «семьи») эта «полная свобода» не предусматривала.

Отец Сергий старался разделить свою большую паству на группы по 10-12 человек, связанных тесным общением и взаимной духовной поддержкой. По замыслу отца Сергия, для каждой такой «десятки» предполагалось рукоположение тайного священника. «Десятка» должна была знать лишь своего священника, никто из ее членов не должен был располагать точными сведениями о других подобных «десятках»…

Но для осуществления этого замысла нужно было отыскать епископа, согласившегося бы на совершение тайных священнических хиротоний. В конце 30-х годов это было нелегкой задачей. Православных епископов, остающихся на свободе, можно было пересчитать по пальцам. Но едва ли хоть один из них решился бы на совершение тайных хиротоний для нелегальной церковной общины, не поминающей имени митрополита Сергия (Страгородского).

Путь немощной совести

Отец Сергий Мечёв находился в церковно-административном подчинении митрополиту Сергию вплоть до октября 1927 года. Пока заместитель патриаршего местоблюстителя не выпустил указа о богослужебном поминовении властей (и о возношении за богослужением своего имени – при живом и здравствующем первоиерархе, митрополите Петре).
«За литургией по уставу Церкви возможна лишь молитва за власть верующую, а в данном случае речь шла о власти неверующей, безбожной» – объяснял отец Сергий своё неподчинение указу.

Я замкнулся в своем храме и не исполнял распоряжений, которые противоречили церковному уставу и моей совести.

Богослужебный устав играл слишком большую роль в жизни маросейского храма и его настоятеля. А дальнейшее развитие событий давало лишь новые поводы для отмежевания клённиковского пастыря от официальной линии церковной администрации.
«Я, – вспоминал он, – был не согласен с заявлением [митрополита] Сергия… о том, что Церковь в данный момент находится в условиях такой свободы, которая никогда не была ей предоставлена, как не соответствующим действительности. В самом деле, церкви как в Москве, так и в провинции закрывались, все приходило в запустение. И митрополит Сергий утверждая… обратное, действовал в угоду Советской власти, своим авторитетом руководителя Церкви прикрывал проводимую Советской властью политику притеснения Церкви… Я отъединился от него, замкнулся в своем храме, не исполнял тех его распоряжений, которые противоречили церковному уставу и моей совести».

Ссылаясь на свою «немощную совесть», отец Сергий, тем не менее, не считал свое решение единственно правильным в тот непростой и соблазнительный период церковной истории. «Если вы не разделяете моего пути, идите своим, но я не могу идти по другому» – говорил он своим чадам. А чада доверчиво шли за своим пастырем по пути неприятия новой церковной политики. «Для него даже в мелочах неприемлем был компромисс – душа его не переносила и тени неискренности, он не мог быть другим» – вспоминала одна из его духовных дочерей. Сыграла свою роль и позиция духовника отца Сергия, преподобного Нектария Оптинского. Старец Нектарий также не поминал за богослужением имени митрополита Сергия.

Последние испытания

В 1938 году увенчались успехом поиски калининским фельдшером «непоминающего» архиерея. Проживавший в Калининской области епископ Мануил (Лемешевский) познакомился с отцом Сергием и, по его просьбе, тайно рукоположил во иереи четверых маросейских прихожан. А в следующем году епископ Мануил был арестован и дал признательные показания об отце Сергии и его пастве. Известие об этом стало для отца Сергия последним психологическим потрясением. Теперь его дальнейшая судьба была предрешена. Казалась предопределенной и судьба маросейской общины. Не довелось отцу Сергию сравнить вес пастырства и мученичества, положив их на разные ладони. Его пастырство неотделимо слилось с мученичеством. Помножилось на мученичество. Стало мученичеством.

В начале 1940 года отец Сергий уезжает из Калининской области и устраивается фельдшером в поликлинику города Рыбинска. Потом живет в городе Струнино Владимирской области, скитается по съемным квартирам в деревнях ярославщины, нигде не живет подолгу. Ежедневно служит на дому литургию и редко выходит на улицу. Он отслужил по самому себе заупокойный сорокоуст – так поступали древние подвижники, которые предвидели скорую смерть без христианского погребения. 7 июля 1941 года, за считанные дни до очередной (предполагаемой) перемены места жительства, отца Сергия арестовывают в деревне Деевское и препровождают в Ярославскую тюрьму.

Приговорен к расстрелу «без конфискации имущества за отсутствием имущества у осужденного»

Главная вина отца Сергия перед Советской властью заключалась в попытках сохранить маросейскую общину, сохранить живое общение и христианскую жизнь мирян вне церковных стен. Такой опции не было предусмотрено в новом обществе. Обществе, без остатка мобилизованном для борьбы и побед, крепко спаянном страхом, насквозь прозрачном для фанатичной веры в вождя. Любое объединение людей, кроме объединения на основе советской идентичности, несло в себе угрозу для бесперебойного вращения шестеренок государственной машины. И в этой логике справедливо звучали слова обвинительного заключения о том, что отец Сергий «на протяжении ряда лет являлся руководителем антисоветского церковного формирования».
Новое время определяло новое сознание людей и вырабатывало свой понятийный аппарат, время находило нужные слова и для обозначения деятельности отца Сергия: «В настоящее время Мечёв ведет работу по созданию подпольных т.н. катакомбных церквей… по типу иезуитских орденов и на этой основе организует антисоветские элементы для активной борьбы с Советской властью».
Двадцатые годы, золотой век маросейской приходской семьи – когда молодая власть под водительством Ленина и Троцкого разрушала храмы, не интересуясь внутренней жизнью их общин – уже ушли навсегда.

Отец Сергий был расстрелян в Рождественский Сочельник, 6 января 1942 года. Осиротели трое его детей, овдовела матушка.

Пережившая отца Сергия на долгие 17 лет, не имевшая достоверных сведений о его судьбе, матушка не разрешала выкидывать и раздавать его старые вещи: «А старичок вернется, что он будет носить?».

Она твердо верила, что «Сережа», обещавший ей вернуться из заключения, исполнит обещание.

Осиротела и другая семья. Любимая и родная «покаяльно-богослужебная семья», маросейская община.

Завершается Рождественский пост.

Сегодня навечерие Рождества Христова или Рождественский сочельник.

А также совершается память: прмц. Евгении и с нею мчч. Прота, Иакинфа и мц. Клавдии, пострадавших в III веке. Прп. Николая Славянина, схимонаха IX века.

Святых XX века: прмч. Иннокентия (Беды) и сщмч. Сергия Мечева.

Именинников мы поздравляем с днем ангела!

Братья и сестры, конечно же, сегодня Святой Церковью главный акцент сделан на события евангельской истории. Сегодня святой Иосиф с Пречистой Девой Богородицей приближаются к Вифлеему. Скоро на свет появится Спаситель мира, наш Господь Иисус Христос.

Но помимо этого центрального события мы поминаем и некоторых святых, и если мы не будем о них говорить, то есть риск предать их забвению. Потому мы остановимся на житии замечательного потомственного святого, священномученика Сергия Мечева.

Он родился 17 сентября 1892 года в семье известного московского старца, святого протоиерея Алексия Мечева, настоятеля храма святителя Николая в Кленниках. К моменту рождения мальчика здоровье его матери значительно ухудшилось. Ребенок родился на два месяца раньше срока, его с трудом выходили. Мальчик был четвертым в семье и рос в благодатной атмосфере церковной жизни, глубокой веры и любви к Богу.

В 1902 году скончалась мать Сергея. В это же время он поступил в первый класс 3-й Московской мужской гимназии, которую окончил в 1910 году с серебряной медалью. Будучи очень музыкальным, юноша стал петь у отца на клиросе.

Образование Сергей Мечев продолжил в Московском университете на словесном отделении историко-филологического факультета. Имея желание ознакомиться с достопримечательностями Запада, Сергей в 1913 году, во время летних каникул, посетил города Швейцарии и Италии. Знакомясь с религиозной живописью художников эпохи Возрождения, он пришел к выводу, что древнерусская икона значительно превосходит достижения западного искусства своей духовностью и глубиной.

В августе 1914 года началась Первая мировая война. Как и другие студенты-патриоты, Сергий Мечев, прервав занятия, прошел подготовку в госпитале и уехал на фронт санитаром-добровольцем. В июне 1916 года Сергей Алексеевич вернулся с фронта и возобновил университетские занятия.

В 1917 году была создана Комиссия Русской Православной Церкви по сношению с гражданской властью. Участие в этой Комиссии дало возможность Сергею присутствовать на Всероссийском Поместном Соборе. Тогда же произошло его знакомство с патриархом Тихоном.

В 1918 году Сергей Алексеевич женился. Решение стать священником было принято им осенью 1918 года в Оптиной пустыни, во время беседы со старцем иеросхимонахом Анатолием (Потаповым). Весной 1919 года, в Лазареву субботу, Сергей Мечев был рукоположен во диакона, а в Великий Четверг, 17 апреля, в Даниловом монастыре - во иерея. Служить отец Сергий стал вместе с родителем в храме святителя Николая в Кленниках. Помимо совершения служб и проповедей в его обязанности входило проведение духовных бесед после богослужений. Особым его детищем стал кружок по изучению творений святых отцов, возникший на философском отделении историко-филологического факультета Московского университета.

22 июня 1923 года во время отдыха в городке Верее Московской области скончался отец Алексий. Хоронила его вся Москва. В день похорон на Лазаревское кладбище прибыл Святейший Патриарх Тихон, только что освобожденный из заключения.

После смерти родителя начался трудный этап в жизни отца Сергия. Сомнения и неуверенность в своих силах неотступно мучили его. Внезапный арест и заключение в Бутырскую тюрьму сосредоточили его на молитве и ожидании проявления воли Божией. В ночь на сороковой день по смерти батюшки иерей Сергий отчетливо почувствовал присутствие отца и весь день испытывал светлую радость. В душе отца Сергия окрепла решимость принять батюшкино наследство, и этому он посвятил всю дальнейшую жизнь. Отец Сергий ревностно боролся против обновленчества и стремился к тому, чтобы заветы Христовы и поучения святых отцов претворялись его паствой в жизнь.

В 1929 году снова начались массовые аресты священнослужителей и мирян. Отец Сергий был арестован в ночь с 28 на 29 октября. Поезд с арестантами отбыл в Архангельск вечером 24 ноября. Там отец Сергий, осужденный на три года ссылки, получил направление в небольшой город Кадников Вологодской области. Там он снял две смежные комнаты в тихом доме у пожилой хозяйки. На лето и зимние каникулы к нему привозили детей. Матушка приезжала лишь на время отпуска, так как поступила работать в больницу медсестрой.

В апреле 1932 года были арестованы многие миряне и среди них супруга отца Сергия Евфросиния Николаевна. Она получила три года и поехала к мужу в Кадников. Четырех детей взял под опеку младший брат Евфросинии Николаевны.

К концу 1932 года у значительного числа ссыльных подходили сроки освобождения, но оно не последовало. Отец Сергий снова получил пять лет лагерей и был отправлен сначала на лесопильные работы у Кубенского озера, затем - в Вологду. Условия общих работ и лагерный быт были очень тяжелыми, уголовники отбирали все, что присылалось из дома. Состояние здоровья отца Сергия резко ухудшилось.

За «ударный» труд медработником священник был отпущен на свободу годом раньше. По освобождении работал в поликлинике в Твери. Там он мог до начала приема исповедать и причастить приехавших из Москвы ранним поездом духовных детей.

В марте 1940 года батюшка переехал в Рыбинск, где устроился на работу фельдшером в городскую поликлинику. Жилье было найдено в пригороде, на другом берегу Волги. Ввиду неминуемого ареста отцу Сергию советовали уехать куда-нибудь подальше, например, в Среднюю Азию, но он не смог на это решиться. Было найдено жилье в одной из отдаленных деревень на Волге под Тутаевом, где священник собирался прожить лето 1941 года. 7 июля отец Сергий был арестован в Рыбинске, куда ему пришлось поехать по делам прописки и заночевать.

На допросе отец Сергий категорически отказывался называть знакомых. За уклонение от требуемых показаний отцу Сергию назначили заключение в карцер на пять суток. Военный трибунал войск НКВД по Ярославской области приговорил отца Сергия к расстрелу. Протоиерей Сергий Мечев был расстрелян 6 января 1942 года и погребен в безвестной общей могиле.

Святый священномучениче Сергие, моли Бога о нас!

Диакон Михаил Кудрявцев

"Сын мой будет выше меня"

Жизнь, пастырское служение и духовное наследие священномученика Сергия Мечева (1892-1942)

В предисловии к сборнику духовных бесед и писем священномученика Сергия Мечева "Тайны богослужения", изданному в 2001 году московским храмом святителя Николая в Кленниках на Маросейке, настоятель протоиерей Александр Куликов пишет:

"Сегодня (...) когда многие от неведения истины и безверия обращаются ко Христу и Церкви Его, вдохновенные слова отца Сергия несомненно принесут большую пользу. Хочется верить, что они будут восприняты каждым, кто ищет не поверхностного, не формального, а истинного пути ко Христу". То же самое относится и к жизни "замечательного проповедника двадцатого столетия... мученика за веру... исповедника российского протоиерея Сергия Мечева, о котором его отец, известный старец в миру [святой праведный Алексий Мечев], сказал: "Сын мой будет выше меня".

Еще живы некоторые из прихожан маросейского храма, знавшие отца Сергия, входившие в руководимую им "покаяльно-богослужебную семью". Милостью Божией здравствуют его потомки. В различных изданиях, включая зарубежные, опубликованы воспоминания духовных чад отца Сергия. Появились книги, где довольно подробно рассказывается о нем. Наша задача - в общих чертах познакомить читателя с личностью и деяниями этого верного сына Русской Православной Церкви, опираясь на указанные источники (список литературы приводится в конце). В них читатель может почерпнуть и сведения о поименованных здесь лицах, за недостатком места опущенные нами. Кроме того, опасаясь утратить требуемую жанром очерка динамику повествования, мы сочли нецелесообразным перегружать текст комментариями и ссылками, ограничившись крайним их минимумом.

Родившийся в Москве 17(30) сентября 1892 года Сергей Мечев был четвертым ребенком в семье настоятеля церкви святителя Николая в Кленниках протоиерея Алексия Мечева - впоследствии известного духовника и старца. О нем "Московский журнал" писал неоднократно, и здесь мы будем касаться тех или иных фактов жизни старца только в связи с нашей темой, для которой, в частности, очень важным окажется то, что отец Алексий создал при своем храме уникальное объединение верующих - маросейскую общину, возглавленную после его кончины отцом Сергием. Общину, не распавшуюся в тяжкие времена гонений на Церковь и в 1990 году начавшую вновь возрождать свой храм.

Но вернемся назад, в 1893 год, когда отец Алексий был назначен на приход в маленький и захудалый тогда Николо-Кленниковский храм. Поначалу церковь пустовала, семья бедствовала. В 1901 году умерла матушка Анна Петровна; в том же году осиротевшего Сергея отдали в первый класс 3-й Московской мужской гимназии. Наделенный блестящими способностями, он окончил ее с серебряной медалью в 1910 году и поступил на медицинский факультет Московского университета, но долго там не задержался, не сумев побороть неприятие к занятиям в "анатомичке", и перешел на историко-филологическое отделение. Впрочем, интерес Сергея к врачеванию и медицинское обучение весьма пригодятся ему в дальнейшем. А пока он - студент-филолог, изучает древнерусскую литературу под руководством академика М. Н. Сперанского, называвшего Сергея Мечева одним из лучших своих учеников, слушает лекции профессора Духовной академии С. И. Смирнова, читавшего и в университете, штудирует его книги "Духовный отец в древневосточной Церкви" и "Древнерусский духовник" (эти труды оказали на будущего пастыря, по его собственному признанию, большое влияние, а сам термин "покаяльная семья" был взят им из "Древнерусского духовника"); летом 1913 года посещает Швейцарию и Италию для знакомства с классическими образцами западноевропейского искусства; параллельно открывает для себя мир русской иконы и становится ее серьезным знатоком и ценителем.

Занятия прервала первая мировая война. В конце 1914 года Сергей Мечев уходит добровольцем на фронт и до июня 1916-го служит санитаром и братом милосердия в прифронтовой зоне во втором подвижном лазарете Красного Креста Московского купеческого и биржевого общества. Здесь он познакомился со своей будущей супругой, тогда слушательницей Высших женских курсов Евфросинией Николаевной Шафоростовой (1890-1959), происходившей из благочестивой купеческой семьи.

По возвращении с фронта Сергей Мечев продолжил учебу в университете. Занимаясь историей древнерусской литературы и Русской Православной Церкви, он самостоятельно изучал и творения отцов Церкви. Глубина постижения им святоотеческой мысли в полной мере проявилась на заседаниях богословского кружка, организованного по инициативе епископа Арсения (Жадановского), где Сергей, как вспоминали другие участники, заметно выделялся своей эрудицией и прочно устоявшимися богословскими взглядами. Их он изложил в статье, напечатанной в журнале "Возрождение", - немногие представители студенческой молодежи того времени становились авторами печатных работ такого рода.

В 1917 году по окончании университета Сергей Мечев некоторое время служил в армии вольноопределяющимся и, уволившись по состоянию здоровья, женился на Е. Н. Шафоростовой. Венчал их отец Алексий 11(24) февраля 1918 года - в день памяти преподобного Димитрия Прилуцкого.

До сих пор речь у нас шла об успехах Сергея Мечева в науках. И впрямь, он отличался недюжинными способностями, острым и проницательным интеллектом, тонким чувством прекрасного. Судя по всему, его ждала яркая карьера в сфере гуманитарных дисциплин, одной из которых в подобных случаях нередко становилось и богословие: основательно подготовленных, с позволения сказать, "светских богословов" тогда (как, впрочем, и сейчас) хватало, о религиозных предметах красиво и умно рассуждали многие. Словом, ни о чем еще жизнеполагающем не говорило участие целомудренного, серьезного, получившего глубокое религиозное воспитание Сергея Мечева в работе Делегации Высшего Церковного Управления (ВЦУ) для защиты пред правительством имущественных и иных прав Православной Церкви (1918), а также его присутствие на Всероссийском Поместном Соборе 1917-1918 годов, где произошло знакомство с Патриархом Тихоном, неоднократно принимавшим Сергея как члена Комиссии (так еще именовали Делегацию. - А. Г.) и ласково называвшим его "Сережей". Такие просвещенные, благонамеренные, исполненные высоких душевных достоинств люди, искренне и горячо стремившиеся внести посильный вклад в "общее дело", в начале XX века в России встречались часто. Многие пользовались расположением иерархов как истовые работники на церковно-общественной ниве. Сергей Мечев принадлежал к числу подобных людей, но, как оказалось, был призван к другому. Его университетская образованность и таланты стали лишь подспорьем в том главном, что ему предстояло: его жизнь явила собой подвиг исповедничества и пастырского служения вплоть до мученической кончины...

Протоиерей Алексий Мечев желал видеть сына священником, продолжателем своего дела, но, положившись на волю Божию, не мешал Сергею получать чисто светское образование. Духовно же тот воспитывался в семье и в храме. И тут мало того, что мальчиком Сергей помогал батюшке в алтаре, а позже пел на клиросе, мало того, что он от младых ногтей оказался вовлечен в богослужебную жизнь, - сам характер богослужения, совершаемого отцом Алексием, поражал его и завораживал. Оно было, как вспоминал впоследствии священник Сергий Мечев, "вообще особенное, не укладывающееся в обычные формы чтения и пения", а на Пасху "становилось исключительным. Оно, при всей своей простоте, достигало такой высоты и выразительности, что зажигало, наполняло, потрясало до предела".

Между тем священнический дар - и незаурядный! - у юноши явно был. Это знал старец Алексий, ожидавший от сына продуманного, осознанного выбора. Это видел святитель Тихон, ласково, но настойчиво уговаривавший Сергея такой выбор сделать. Это ощущал и сам Сергей - но медлил, не считая себя готовым к подобному шагу. Конец колебаниям положила поездка осенью 1918 года в Оптину пустынь, где старец Анатолий (Потапов), с первого взгляда вызвавший у Сергея чувство особой близости и полного доверия, наставил и укрепил его в решимости избрать священническую стезю. Весной 1919 года, в Лазареву субботу, Сергей Алексеевич Мечев был рукоположен во диакона, а в Великий Четверток 4 (17) апреля епископом Феодором (Поздеевским), настоятелем Свято-Данилова монастыря, - во иерея. Первым Таинством, совершенным в тот же день иереем Сергием Мечевым, стало Елеосвящение, на котором он заменил отца, сильно утомившегося после пешего (из-за тогдашних московских неурядиц с транспортом) возвращения вместе с семьей из монастыря в свой храм.

В храм, где отныне служил и его сын иерей Сергий.

С 1919 по 1929 год отец Сергий Мечев прослужил в храме святителя Николая в Кленниках на Маросейке. Вскоре после рукоположения его в связи с началом гражданской войны вновь призвали в армию (по слабости здоровья, в нестроевую часть) - и опять-таки ненадолго. Демобилизовавшись, он было вернулся в Наркомпрос, где работал с 1918 года, но оттуда его уволили, так как он публично объявил о своем священстве. Из редакции медицинского журнала, в которую отец Сергий затем устроился, он ушел уже сам, будучи не в силах вынести столько нагрузок, и наконец полностью отдался пастырскому служению.

То было время смуты, голода, лишений. Из воспоминаний А. А. Добровольского (1886-1964), прихожанина Маросейки и духовного сына отца Алексия Мечева: "Москва, умирающая от голода и тифа. (...) Черные улицы, расстроенная толпа. Храм еле освещенный, нетопленый и отсыревший. Всенощная скорбящих, всенощная плачущих, стекшихся сюда от скорби жизни невыносимой..."

"Разве могут забыть некоторые из вас, которые вместе со мной в 1919 году ощутили здесь... возрождение от мертвой спячки души, когда здесь, в нетопленом храме, мы молились по двенадцать часов в сутки, а после проводили время в "агапах" - то есть духовных беседах, когда вы так чувствовали Бога, правду жизни в Боге?" (из проповеди отца Сергия, сказанной 6 мая 1927 года). По словам того же А. А. Добровольского, "это было время народных академий, лекций в храмах" - ибо многие люди, в том числе значительная часть интеллигенции, загнанные революционной смутой в жизненный тупик и не видя из него выхода, устремилась на путь духовных исканий.

В 1919 году жизнь церкви Николо-Кленники ознаменовалась важным событием: Патриарх Тихон благословил создание маросейского братства (общины) - чисто духовного, не имевшего нужды в официальной регистрации объединения верующих вокруг старца Алексия Мечева. Во время настоятельства отца Сергия объединение продолжало существовать как "покаяльно-богослужебная семья". И сегодня история маросейской общины представляется одной из значительнейших страниц в жизни православной Москвы XX века.

Вернемся, однако, в те "незабываемые годы" - годы недолгого оживления церковноприходской жизни, приметой которых как раз и стали "лекции (беседы) в храмах". На Маросейке, кроме отца Алексия, их проводили молодые священники Сергий Мечев и Сергий Дурылин. Собирались также на квартирах у знакомых. Именно тогда отец Сергий обнаружил талант замечательного проповедника, толкователя Евангелия и особенно святых отцов.

Для многих святоотеческое учение в систематизированном изложении отца Сергия оказывалось подлинным откровением. У иных слушателей после его бесед словно впервые отверзались очи. Так случилось с группой студентов филологического факультета, не нашедших духовной пищи в философии и надеявшихся обрести ее в святоотеческом наследии, о котором до того ведали лишь понаслышке. Обратились к отцу Алексию (кто-то из студентов знал его и, видимо, имел возможность в определенной ему мере ощутить "дух Маросейки"). Старец указал на отца Сергия. Дальше рассказывают участники этого студенческого кружка (впоследствии почти все они стали духовными детьми отца Сергия):

"Первая беседа была раскрытием церковного понимания слова "мир". (...) Затем были беседы о Церкви как Теле Христовом, о молитве, о страхе Божием, о совести, о рассудительности, о послушании и выборе духовного отца. Казалось, вся жизнь для нас озарилась новым светом".

"На беседах я почувствовала наконец источник воды живой. Мне стали открываться сокровища церковной мудрости, учение [Церкви] о смысле жизни человека, об устроении его души, о путях спасения. Слушая отца Сергия, душа звучала цельным чувством, утверждая: "да, да, да!".

Благодатная личность старца Алексия Мечева и яркий проповеднический дар отца Сергия привлекали на Маросейку все больше народа. В праздничные дни в храме буквально яблоку негде было упасть.

Батюшка горячо любил сына, но полному взаимопониманию на первых порах препятствовали недостаточная опытность, молодая нетерпеливость и в какой-то степени ревность отца Сергия, иной раз стремящегося то или иное в храме устроить по-своему, получить больший простор для проявления своей самостоятельности. Некоторых действий старца молодой иерей еще просто не мог постичь и оттого не соглашался с ними. К примеру, отец Сергий был сторонником строгой дисциплины, а старец Алексий все нестроения или недоумения покрывал своей неиссякаемой согревающей и назидающей любовью. Горячность сына иногда повергала его в скорбь, но это были сиюминутные преходящие недоумения. Старцу было открыто будущее, а потому особый смысл приобретают его пророческие слова об отце Сергии: "Сын мой будет выше меня". Что означало это "выше"? Каким образом здесь вообще оказалось возможным сравнение? Только одним: старец прозревал и пастырский подвиг, и мученическую смерть "Сережи".

При всей невосполнимости утраты вопроса о преемнике почившего старца не возникало: конечно, его сын, ибо к тому времени отец Сергий окончательно сроднился с маросейской общиной, а община - с ним. Вопрос этот - мучительный, судьбоносный - существовал, пожалуй, лишь для одного отца Сергия. Огромное наследие батюшки представлялось ему неподъемным. Такой груз отец Алексий мог нести только потому, что ценой беспримерного молитвенного подвига стяжал силу, превышающую человеческую, удостоился дара бескрайней любви и прозорливости. Отцу же Сергию, при всех его талантах и горячей вере, ноша эта была пока просто не под силу. Круг его духовных чад составляли представители самых разных слоев общества, но преимущественно, как мы видели, гуманитарная интеллигенция - требовательная, мятущаяся... Стать преемником отца Алексия значило - взять на свое попечение, духовно усыновить огромное число самых разных людей, привыкших к тому, что батюшка видит их души насквозь, безошибочно читает в их сердцах и знает, что каждому потребно в любой момент его жизни. Мог ли дать ТО ЖЕ САМОЕ отец Сергий? Мог ли он заменить СТАРЦА, которого признавали равным себе великие оптинские подвижники? Мог ли он справиться с такой нагрузкой и физически - он, с детства не отличавшийся крепким здоровьем, а к тому времени больной туберкулезом? С другой стороны, что стало бы с Маросейкой, откажись он от этого явно непосильного бремени?

Вот перед каким выбором стоял отец Сергий, горячо молясь и уповая лишь на Спасителя, чтобы указал ему верное решение. Далее рассказывают следующее. Вскоре отец Сергий был арестован (за непризнание обновленческого ВЦУ и неподчинение ему). Не знак ли это свыше на отказ от Маросейки? Однако в ночь на сороковой день после смерти старца Алексия отец Сергий в тюремных стенах явственно ощутил незримое присутствие и родительскую ласку батюшки. Если освободят сегодня, подумал он, значит, ему посылается благословение принять Маросейку. Но освобождение последовало позже - 2 (15) сентября 1923 года. Из тюрьмы отец Сергий поехал на могилу батюшки на Лазаревское кладбище, а уже оттуда в полной уверенности (радостной и скорбной одновременно), что унаследовать Маросейку ему не суждено, - домой. Вот здесь ему и напомнили, какой сегодня день: 2 сентября 1796 года были обретены нетленные мощи преподобного Феодосия Тотемского чудотворца (к сожалению, эта памятная дата почему-то отсутствует в церковных календарях-ежегодниках. - А. Г.), особо чтимого отцом и сыном Мечевыми, а еще это день рождения покойной матери отца Сергия - Анны Петровны. То есть освобождение случилось все-таки в "батюшкин день", и Маросейку отец Сергий должен принять!

И он ее принял - к великой радости и облегчению паствы, во время заключения отца Сергия чувствовавшей себя дважды осиротевшей. Радовался и отец Сергий, с этого времени всю душу свою положивший на служение общине. Поначалу, как он и опасался, выпавшие ему труды явно превосходили его силы. Он служил, проповедовал, беседовал с духовными детьми, стараясь отзываться на нужды каждого. Он истово трудился на пастырской ниве, едва находя - а порой и вовсе не находя - времени для минимального отдыха, для собственной семьи: ведь отцу Сергию, напомним, пришлось заменить не просто священника, а признанного старца, благодатию Божией совершавшего дела выше сил человеческих. Подобных дел ждали теперь (полагая, что только так Маросейка останется Маросейкой) и от него, все яснее осознававшего, что они ему не под силу. Сегодня широко известны и потрясают до глубины души исполненные боли и скорби слова изнемогшего отца Сергия, сказанные в какой-то момент одной из сестер: "И вас не спасу, и сам с вами погибну". Что было делать? С одной стороны, честность предписывала уйти как "не справившемуся". С другой, - отец Сергий сознавал, что принял сан, а впоследствии и общину не столько собственным волеизъявлением, сколько по благословению и по молитвам батюшки Алексия. Что же - этим пренебречь? И как тогда жить? Ответа не находилось, и в конце концов он отправился за помощью к оптинскому старцу Нектарию, проживавшему тогда уже не в Оптиной, а в селе Холмищи, в тридцати километрах от станции Думиничи.

Связь Маросейки и Оптиной пустыни - тема отдельной даже не статьи, а книги. Здесь же достаточно повторить уже сказанное: приезжавших в Оптину москвичей старцы Анатолий (Потапов)) и Нектарий (Тихонов) посылали на Маросейку со словами: "Зачем вы ездите к нам? У вас есть старец Алексий". Ныне общепризнанным является факт, что отец Алексий и был по духу оптинским старцем, только живущим в миру. Оптинских подвижников чтили все его духовные дети; эту глубокую любовь и благоговение унаследовал и отец Сергий. Мы помним: именно поездка к старцу Анатолию оказалась решающей для него в выборе жизненного пути. В 1922 году окончился земной путь отца Анатолия, через год Оптину пустынь закрыли, последнего старца - Нектария - выслали в Холмищи. К нему и обратился отец Сергий. Их духовная связь со временем крепла и углублялась. Вскоре старец Нектарий произнесет о нем все те же поразительные слова, что и батюшка Алексий: "ОН БУДЕТ ВЫШЕ ОТЦА"! А в 1928 году именно отцу Сергию Мечеву вместе с другими священниками доведется отпевать и хоронить последнего оптинского старца...

Итак, отец Сергий отправился в Холмищи, а вернувшись оттуда, собрал общину и с предельной откровенностью поведал о своих метаниях и о результатах поездки к старцу. Одна из маросейских сестер вспоминала:

"В напряженной тишине отец Сергий начал свою "исповедь" (иначе и не назовешь). Говорил о том, что, приняв от отца живое наследство, он считал его своим жизненным делом, но с каждым годом стал ощущать, как жизнь засоряется душевным мусором, и силы уходят, казалось, совсем не на то. У него не остается времени даже на встречи с людьми, которые его ждут, хотят с ним встретиться, а он улаживает капризы, мирит поссорившихся из-за пустяка - и в результате все недовольны, все жалуются, что он недостаточно уделяет внимания пастве. (...) У него сложилось мнение, что вернее всего отказаться от духовного руководства и уйти. "И я поехал в Холмищи за благословением на этот шаг. А случилось то, чего никогда не случалось: я не мог доехать - не было переправы, не было лошадей. Впервые я вернулся, не добравшись до Холмищ. За этот день, который пробыл в одиночестве, ощутил совершенно ясно, что не имею права бросать порученное мне дело. Пусть напрасно расходуются силы, пусть раньше времени истратится здоровье и окончится жизнь, - со своего поста не смею уходить. Как бы тяжело мне ни было, каким бы трудным, а подчас и бессмысленным ни казался мне труд, буду продолжать его до конца, пока не прекратится он по воле Божией..."

Спустя какое-то время в Холмищи поехала одна из духовных дочерей отца Сергия, которую он попросил рассказать старцу о своей неудавшейся попытке повидаться с ним и обо всех вызвавших эту попытку обстоятельствах. "И хорошо сделал, что не доехал, - передают ответ старца Нектария, - я бы все равно не благословил его на оставление паствы".

Так начинался тот самый "труд" отца Сергия, "прекратившийся по воле Божией" с его мученической кончиной, но сначала увенчавшйся превращением маросейской общины в "единое стадо" под водительством обретавшего все больший опыт пастыря, в "покаяльно-богослужебную семью" - образ жизни русских православных людей, который отец Сергий смог перенести из допетровской Руси в "железный" XX век.

Наследство, оставленное старцем Алексием сыну, тот в одной из своих проповедей характеризовал следующим образом:

"Отец Алексей часто говорил, что его задача - устроить "мирской монастырь"... Вовсе не для одних только иноков открыт путь спасения, он должен быть открыт для всех христиан. Надо в миру жить "премирно", пользуясь им, по слову апостола, как бы не пользуясь. Тем своим духовным детям, которые просили благословения на поступление в монастырь, батюшка часто говорил: "Погоди, у нас свой монастырь будет", имея в виду не монастырские стены, а паству-семью, находящуюся под единым духовным руководством и связанную узами любви. В ней каждый человек живет как обычный мирянин и член общества, но в душе работает Богу... Батюшка отец Алексей понял, что надо дать верующим богослужение настоящее, подлинное, не имитацию, не суррогат, а богослужение вечное... И на этом фундаменте батюшка начал приобщать к вечности духовных детей. Берется не ПРАКТИКА ПРИХОДСКОГО ХРАМА ИЛИ ДАЖЕ МОНАСТЫРЯ (здесь и далее в этой цитате выделено нами. - А. Г.), но совершается богослужение по тем книгам, по которым оно должно совершаться, и совершается изо дня в день - утром и вечером - при изумлении одних, смущении других и, быть может, насмешках третьих... Будничное ежедневное богослужение совершается не потому, что каждый человек должен приходить каждый день, но чтобы каждый знал - в это время совершается богослужение в том храме, где он обычно молится, и, когда ему будет возможно, он сможет всегда туда прийти... Батюшкина задача заключалась в том, чтобы каждый в меру своих сил, своего семейного положения приобщался к той великой школе, которая заложена в богослужении... А затем начинается подлинная духовная жизнь, которой, казалось, не может быть в миру. Батюшка работал над духовными детьми как ДУХОВНИК И СТАРЕЦ, ОН НАЧАЛ ТУ РАБОТУ ДУХОВНОГО УСТРОЕНИЯ, К КОТОРОМУ И РАНЬШЕ СТРЕМИЛИСЬ МНОГИЕ РУССКИЕ ЛЮДИ И КОТОРОЕ ОНИ ПОЛУЧАЛИ ТОЛЬКО В МОНАСТЫРЕ... Мы можем сказать прямо: мы ощущаем духовную почву под ногами, и ее дал нам батюшка - он... открыл для нас то, что было дотоле закрыто, спрятано В МОНАСТЫРЕ".

Это воистину так. Недаром святого праведного Алексия Мечева называли и называют СТАРЦЕМ В МИРУ. И отец Сергий ничего из наследия старца не утратил. Однако определение "монастырь в миру" - думается, не в последнюю очередь из-за возможности его неадекватных толкований - отец Сергий оставил, а взамен взял из церковной практики Московской Руси гораздо более простое, однозначное понятие "покаяльная семья". И то сказать: Маросейка, куда люди стекались со всей Москвы и даже из других городов, давно уже не являлась приходом в обычном смысле, а фактически и была "покаяльной семьей", какие существовали в допетровские времена: люди не "закреплялись территориально" за тем или иным храмом, а каждый сам избирал себе церковь по сердцу для молитвы и исповеди. Правда, отец Сергий, исходя из утвердившихся особенностей богослужения на Маросейке, внес следующее уточнение: "Мы не только покаяльная, но и богослужебная семья".

И община жила и возрастала молитвами старца Алексия под благодатным руководством отца Сергия, чем дальше, тем больше становившегося в силу ниспосланных ему свыше многочисленных талантов и даров духовных одним из выдающихся московских проповедников и пастырей своего времени.

Размеры журнальной статьи не позволяют останавливаться на подробностях его пастырского служения. К счастью, сохранились проповеди, письма отца Сергия и довольно много воспоминаний о нем самом (ведь, в сущности, как недавно все это было! Мы, нынешние, можем считать себя его современниками!). Эти свидетельства бесконечно превосходят любое "авторское" описание.

"День за днем он (отец Сергий. - А. Г.) вел нас по церковному богослужебному кругу. И не только в проповедях и беседах раскрывалась перед нами тайна богослужения, но прежде всего в самом служении, в его отношении к таинствам и церковным песнопениям, ко всему церковному строю. Он делал и нас соучастниками этой жизни... Он глубоко понимал и любил богослужение, знал и чувствовал символику каждого обряда, каждого штриха - он жил богослужением... Каждое слово, сказанное или спетое отцом Сергием, было действенно, пронизано чувством близости Божией и непреклонной верой в то, что оно будет услышано... Когда отец Сергий служил, то, входя в храм, находясь в самом низу лестницы... мы ощущали - служит он".

"Служба, совершаемая отцом Сергием, была исключительной. Голос его пел, и в этом пении изливалась его душа перед Богом. Хор следовал за ним в воодушевленной молитве. Души молящихся присоединялись к хору, и общая молитва восходила к небу, как светлый столп".

"В... исповеди у отца Сергия я почувствовала величие и силу этого Таинства, потому что он совершал его с великим благоговением - он подлинно тайнодействовал. Он чувствовал присутствие Божие, и это чувство передавалось исповедующемуся. Так он совершал все таинства. Я вспоминаю случай, когда отец Сергий совершал Крещение в присутствии моей сестры, которая давно отошла от Церкви. На нее это произвело такое сильное впечатление... что благодать Божия коснулась ее, [она] стала посещать наш храм и вернулась в Церковь".

Во многих воспоминаниях подчеркивается, что отец Сергий руководил "покаяльно-богослужебной семьей" именно как семьей, входя во все мелочи жизни членов общины, занимаясь даже их досугом, руководя их образованием и давая направление творческим устремлениям (кружки иконописи, вышивания). "Отец Сергий родил меня духовно, нянчил как младенца и растил - ему я всем обязана", - подобные высказывания далеко не редки.

Но Маросейка "растила" не только членов "покаяльно-богослужебной семьи", но и замечательных пастырей. Так, в 1927 году вторым дьяконом, а затем и священником в храме Николо-Кленники стал Борис Васильевич Холчев, которого отец Сергий как друга и единомышленника наставлял в деле духовного руководства и которого ныне мы благоговейно чтим как "наследника благодати оптинского старчества" архимандрита Бориса (1895-1971). В двух словах о нем не скажешь, поэтому здесь нам придется отослать читателя к статьям "Архимандрит Борис" (Московский журнал. 1995. N 8), "Архимандрит Борис (Холчев): Жизнеописание, составленное его духовной дочерью Елизаветой Александровной Булгаковой" (Глаголы жизни. 1992. N 2).

О подвиге пастырства отец Сергий говорил, что он "почитается в Церкви выше подвига мученичества... Подвиг пастырства так труден, что многие из пастырей, по слову Иоанна Златоуста, не спасут свою душу". Следовательно, "на духовных детях лежит обязанность входить в труд их пастырей... И каждый из духовных детей должен чувствовать ответственность, помогая духовному отцу совершать общее дело спасения".

Так оно и происходило. В книге "Маросейка. Жизнеописание отца Сергия Мечева, письма, проповеди, воспоминания" (М., 2001) читаем: "Еще при батюшке (старце Алексии. - А. Г.) существовали духовные семьи или группы, участники которых часто общались друг с другом. Они встречались иногда каждую неделю, вместе читали что-либо из святоотеческой литературы и молились. При отце Сергии это движение получило еще большее развитие. Разрослась община, и таких семей стало больше. Во главе каждой стоял кто-нибудь из более знающих, опытных или старших по возрасту. Он становился помощником духовного отца... и мог оказать первую духовную помощь сестрам - утешить, ободрить, поддержать в трудную минуту... Это движение стало большим подспорьем для отца Сергия при его огромной нагрузке. А когда он был арестован, а года через три закрыли храм, эти семьи стали большой духовной поддержкой для своих членов и помогли им не потеряться...

В храме не было штатного псаломщика или пономаря, не было и наемного хора, возглавляемого платным регентом. За богослужением читали и пели братья и сестры общины. Управляли двумя хорами девушки-регенты из тех же певчих. В алтаре прислуживали духовные дети отца Сергия".

Вот почему не просто "покаяльная", но "покаяльно-богослужебная семья"...

"Христианство - не учение, а жизнь", - любил повторять отец Сергий. Именно по такому принципу еще со времен батюшки Алексия жила община, и это - "дух Маросейки" - сразу ощущалось всяким, переступавшим порог храма святителя Николая в Кленниках.

В 1929 году Маросейка торжественно отметила десятилетие священства отца Сергия. В Москве эта община оставалась одним из немногих благодатных островков, уцелевших в обстановке все более ужесточавшихся гонений на Церковь и нестроений в самой Церкви, в связи с чем отец Сергий говорил пастве, которую вот-вот должен был оставить навсегда:

"Мы должны теснее сплотиться друг с другом, по-настоящему любить друг друга... носить тяготы друг друга... Сейчас, в эти страшные дни, нельзя носиться только с собой, со своими горестями и радостями... Каждому предстоит в меру его сил чаша испытаний. Возможно, скоро нельзя будет собираться здесь, в храме, для общей молитвы - чем тогда останется жить? Много будет легче, если сохранится... любовное единение друг с другом... В эти труднейшие дни, в которые мы живем, в дни гонений, поношения, насмешек, клеветы, в дни лишения часто самого необходимого - мы должны перед Гробом Господа дать обещание установить свой личный завет с Господом".

Что касается "личного завета с Господом" самого отца Сергия, он, безусловно, был заключен нерасторжимо, что подтвердили последующие события и что еще в 1928 году прозрел старец Нектарий, незадолго до своей кончины сказавший отцу Сергию (имея в виду и твердость его церковной позиции, и его грядущий подвиг мученичества): "О вас не беспокоюсь".

Позиция настоятеля храма Николо-Кленники в церковном вопросе - последовательная до самого конца - определялась его неприятием Послания (Декларации) митрополита Сергия (Страгородского) от 29 июля 1927 года. В нашу задачу не входит обстоятельное рассмотрение ситуации, возникшей в Церкви после ареста Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра (Полянского) в 1925 году, тем более что к настоящему времени издан ряд серьезных работ на эту тему, и мы вправе рассчитывать на читательскую осведомленность. Скажем лишь, что Декларация, помимо прочего, провозглашала гражданскую лояльность Церкви к новой власти "в обмен" на легальность и духовную независимость. Следовательно, "непоминающие" (то есть не принимающие Декларацию. - А. Г.) попадали в разряд "нелояльных", становились, с точки зрения властей, антисоветскими "сектантами". Тем самым позиция отца Сергия создавала серьезную угрозу и для паствы, и для него самого, что явилось тяжелым испытанием совести пастыря. "Многие преданные Церкви люди шли совсем другим путем (чем отец Сергий. - А. Г.); многие осуждали отца Сергия, считали его бунтарем". Сомневающимся отец Сергий смиренно говорил: "Если вы не разделяете моего пути, идите своим, но я не могу по-другому". Вообще отец Сергий "никогда не отделялся, не осуждал "инакомыслящих", но душа его не принимала того, что казалось ему противоречащим его взглядам на существо Церкви, он ссылался на "немощную совесть". А как он болел... этими вопросами, знали только близкие ему люди". Добавим: знала и глушь ссылки, куда он вскоре отправился и где, судя по ряду мест в его письмах, не переставал мучиться, все ли сделано правильно, не обошлась ли его бескомпромиссность слишком дорого родным, духовным чадам, общине... Но и эти сомнения, как видно из тех же писем, привели в итоге к глубочайшим духовным прозрениям, которыми отец Сергий щедро делился в своих посланиях с осиротевшей "покаяльно-богослужебной семьей"...

Протоиерея Сергия Мечева арестовали 29 октября 1929 года вместе с двумя другими священниками и несколькими прихожанами Маросейки. Согласно материалам следственного дела, он обвинялся в создании некой антисоветской группы "духовных детей". Вскоре был объявлен приговор: ссылка в Северный край. Отправка по этапу в Архангельск последовала 24 (11) ноября, в день памяти преподобного Феодора Студита. Его особенно чтил отец Сергий как непоколебимого борца за чистоту Церкви, тоже подвергавшегося гонениям, на его пример он неоднократно ссылался, обосновывая тот или иной свой поступок.

Тогдашние этапы, лагеря, поселения, куда порой с невероятными трудностями добирались и сами осужденные, и их родные и близкие, - обо всех этих мытарствах в последние два десятилетия рассказано и написано достаточно подробно, так что нет нужды повторять описание перенесенных отцом Сергием тягот, усугубленных до крайности расшатанным здоровьем. Вкратце обозначим лишь основные вехи.

13 (26) ноября 1929 года. Прибытие в Архангельск. Остановка на квартире одной из духовных дочерей Клавдии Тимофеевны.

Начало 1930 года. Переезд уже "своим ходом" в город Кадников (ныне Вологодской области), проживание у церковного старосты Александры Константиновны Шоминой. Здесь отца Сергия по мере возможности навещали родственники и духовные дети. Здесь же им, кроме весточек отдельным лицам, написаны пять общих писем к членам маросейской общины. К этим письмам нам еще предстоит вернуться, завершая разговор о "покаяльно-богослужебной семье"...

7 марта 1933 года. Арест и отправка в Вологодскую тюрьму, затем временное разрешение жить вне тюрьмы на частной квартире, где отца Сергия также навещали родственники и духовные дети. 1 июля тройка Полномочного Представительства ОГПУ Северного края приговорила отца Сергия к пятилетнему заключению. После вынесения приговора по обвинению в "антиколхозной агитации" - вновь лагерь: лесопильный завод, разгрузка леса, тяжелейшие общие работы. Иногда удавалось устроиться "по специальности" - фельдшером в медпункте, но то были лишь краткие передышки...

Матушка Евфросиния Николаевна, на руках у которой осталось четверо детей, выбивалась из сил, чтобы поддержать мужа... В 1932 году ее тоже арестовали, дали три года ссылки с последующим запрещением въезда в двенадцать крупнейших городов; сослана она была также в Кадников, но вместе с отцом Сергием ей удалось там отбыть лишь незначительную часть срока.

Духовные дети не оставляли своего пастыря - через них осуществлялась переписка отца Сергия с общиной. Из тех, кто навещал его в ссылке, назовем Елену Владимировну Апушкину, Татьяну Ивановну Куприянову и Марию Николаевну Соколову (будущую монахиню Иулианию). Особо отметим, что в свое отсутствие отец Сергий благословил нуждающихся в духовной поддержке маросейских братьев и сестер обращаться именно к Марии Николаевне, которую считал верной и преданной своей ученицей. И она "несла это, и польза от общения с ней была большая, душа оживала".

Летом 1937 года последовало освобождение из лагерного заключения, срок которого отцу Сергию за "ударный труд" сократили на год. Однако запрещение на въезд в столицу и ряд других крупных городов оставалось в силе. Семья проживала тогда под Москвой на станции Сходня. Там же нелегально на некоторое время поселился и отец Сергий. Затем он устроился в одной из поликлиник города Калинина (Тверь), в отоларингологическом отделении которой вел самостоятельный прием и таким образом мог видеться с теми, кто приезжал к нему.

В 1938-1939 годах отец Сергий снимал жилье в разных местах под Калинином - вместе или по соседству с некоторыми духовными детьми. В те же годы в Калининской области проживал иеромонах Павел (Троицкий). В его жизнеописании (М., 2003) читаем:

"О. Сергий Мечев, его духовный сын Роман Владимирович Ольдекоп и несколько близких по духовному направлению людей... приходили к о. Павлу, считая его своим духовником.

Отец Сергий Мечев, видя церковное оскудение, искал способ тайно рукоположить нескольких своих духовных чад в священники. Совершить эти хиротонии собирался епископ Афанасий (Сахаров), но его арестовали, и тогда договорились с епископом Мануилом (Лемешевским). В 1938 году он рукоположил Романа Владимировича Ольдекопа, Константина Константиновича Апушкина, Бориса Александровича Васильева и Валерия Владимировича Поведского".

1 мая 1939 года епископа Мануила арестовали в Завидове Калининской области, и он сообщил следствию о своих контактах с сосланными священниками, в том числе и с отцом Сергием. Начались аресты.

В уже цитировавшейся выше книге "Маросейка" данная ситуация разъясняется следующим образом: отец Сергий "искал общения с единомысленным епископом. Таких было немало... но они томились в далеких ссылках и лагерях. Как-то... отец Сергий встретился с епископом, который высказывался о церковных делах созвучно отцу Сергию. Речь идет о епископе, впоследствии митрополите Мануиле (Лемешевском; 1884-1968). (...) После ареста в 1939 году епископ Мануил (...) во время предварительного следствия ДАЛ ПОКАЗАНИЯ НА ОТЦА СЕРГИЯ МЕЧЕВА. Отец же Сергий, "не находя другого выхода, доверился ему. Он раскрыл перед ним душу и положение общины. Это признание оказалось роковым... По невероятной случайности это стало известно отцу Сергию. Он не хотел верить..."

Так или иначе, отец Сергий узнал то, что узнал, и для него полученное известие явилось сильным потрясением. В начале 1940 года он переехал в Рыбинск и устроился работать фельдшером в поликлинику. На душе было тревожно и скорбно. Опасность грозила ему, его семье, его духовным детям. Он горячо молился о том, чтобы хоть их миновала чаша сия, чтобы исполнилось и с ним по слову Господа: "Тех, которых Ты дал Мне, Я сохранил, и никто из них не погиб" (Ин. 17, 12). И молитва его была услышана.

Мысль о предательстве епископа Мануила не давала покоя. Прихожанка Маросейки Елизавета Александровна Булгакова рассказывает: "В то время в Рыбинске жила блаженная Ксения, слепая монахиня, молитвенница. К ней обращались за советом и архиереи. Связь с ней была через одну особу (возможно, келейницу), которая на словах передавала и вопросы, и ответы. Отец Сергий просил ее передать вопрос: "Что делать священнику, которого предал епископ?" Она смутилась и не хотела передавать вопроса. Приходит к матушке. Та встретила ее грозно: "Кому ты отказала?! Он - священномученик! Его ждет схима, затвор".

Что ж, предсказание совершенно недвусмысленное, допускавшее лишь одно толкование: темница и мученическая кончина. Но и сам отец Сергий обострившимся до крайности в тревогах и непрестанных молитвах духовным зрением мог уже видеть недоступное обычному взору. Известен (со слов отца Бориса (Холчева), поселившегося в Рыбинске и ведшего там затворническую жизнь) такой случай. Оба маросейских священника встречались тайно в окрестностях города. И вот однажды, ощущая в себе эту новую способность, но по смирению истолковывая ее как симптом нервного расстройства, отец Сергий признался: "Отец Борис, я заболеваю психически. Подходит человек, а я вижу, что у него в душе". - "Это не болезнь, - возразил отец Борис, - а прозорливость..." Предчувствуя скорую гибель, отец Сергий простился с давним другом и единомышленником и напоследок сказал ему: "Бери Маросейку в свои руки". И отец Борис, насколько это было в его силах, исполнял напутствие протоиерея Сергия...

Арест между тем представлялся все более неотвратимым. Отцу Сергию предлагали перебраться в Среднюю Азию, однако вряд ли он вынес бы такую поездку. Уехал он в деревню Мишаки под Тутаевом в сопровождении Е. А. Булгаковой, пришедшей на Маросейку недавно и в делах общины еще мало осведомленной, что существенно облегчило участь Елизаветы Александровны при аресте. Скупыми сведениями о последних днях земной жизни отца Сергия мы в значительной мере обязаны ее воспоминаниям. Вот как это изложено в книге "Тайны богослужения":

"Жизнь в деревне, подробно описанная Е. А. Булгаковой (...) закончилась 7 июля (1941 года. - А. Г.), в день Рождества Предтечи и Крестителя Господня Иоанна. Отец Сергий был в этот день арестован... Е. А., вернувшуюся из Рыбинска, забрали в деревне. Больше они никогда не виделись, хотя и находились вблизи друг от друга, в одном коридоре главного здания Ярославского НКВД. На другой же день Е. А. услышала знакомую прихрамывающую походку отца Сергия и скрип его ботинок... Договориться заранее, что и как следует отвечать, не догадались... Следователь, [однако], ни разу не сказал, что Мечев не так рассказывает. Из этого Е. А. заключила, что отец Сергий молчал [о ней], чтобы облегчить ее положение. Беспокоили мысли о цене этого молчания...

Перед 7 ноября Е. А. вдруг перестала слышать шаги отца Сергия и поняла, что в камере его нет. Он находился через камеру от нее, и она по доносившимся из коридора звукам знала, что он не был до того болен, поскольку выходил из камеры в положенное время, врача к нему не приводили, пищу в назначенное время подавали через форточку... Для нее осталось неизвестным, когда его увели.

12 ноября 1941 года Е. А. Булгаковой объявили об освобождении... В выданной справке значилось, что освобождена она на основании статьи 249-б Уголовного Кодекса, которая означала или полную невиновность, или смерть основного обвиняемого...

Чин отпевания протоиерея Сергия был совершен после того, как удалось в неофициальном порядке узнать в Центральном архиве КГБ о гибели его в тюрьме в конце 1941 года... В дальнейшем память отца Сергия стали отмечать 29 декабря, в день его отпевания в 1950 году в Ташкенте отцом Борисом Холчевым...

В 1989 году дети отца Сергия подали в прокуратуру заявление о его реабилитации. По приговорам 1929 и 1933 годов, вынесенных тройками ОГПУ, реабилитация была дана согласно указу Президиума Верховного Совета от 16 января 1989 года. Приговор военного трибунала 1941 года по протесту прокурора отменен Ярославским областным судом за отсутствием состава преступления. Прокурор Ярославской области сообщил заявителям, что Мечев С. А. был осужден приговором военного трибунала войск НКВД Ярославской области... 22 ноября 1941 года... Датой исполнения приговора указано 6 января 1942 года. Данных о месте захоронения в деле не имеется".

Из рассказанного Е. А. Булгаковой напрашивался вывод, что протоиерей Сергий Мечев был расстрелян под утро 6 ноября 1941 года в день праздника иконы Божией Матери "Всех скорбящих радосте". С тех пор 6 ноября маросейцы стали традиционно отмечать как день памяти своего пастыря. Однако у нас нет никаких оснований не верить официально сообщенной дате исполнения приговора - 6 января 1942 года. Дело в том, что бытовавшая до этого практика выдачи родственникам ложных сведений о судьбе их близких к началу 1990-х годов уже прекратилась...

В последнем - "расстрельном" - деле отца Сергия Мечева записано: "В настоящее время МЕЧЕВ ведет работу по созданию подпольных т. н. "катакомбных церквей", насаждает тайное монашество по типу иезуитских орденов и на этой основе организует антисоветские элементы для активной борьбы с Советской властью". Здесь же он характеризуется как "один из видных церковных авторитетов". Последнее вряд ли было преувеличением: надзирающим органам тех лет нельзя отказать в осведомленности и в профессиональной интуиции, позволившей им безошибочно распознать в скромном скитальце-протоиерее огромную благодатную харизму, что и явилось его главной виной, по несказанности своей не названной прямо, а, как обычно, сформулированной во фразеологии тех лет. К расстрелу отца Сергия приговорили "без конфискации имущества за отсутствием имущества у осужденного".

И еще говорил святой праведный Алексий Мечев, старец Московский: "Прекрасный у меня цветок отец Сергий! Но скоро отцветет". К этим словам немыслимо подступиться с какими-либо комментариями.

Время возвратиться к письмам отца Сергия маросейским братьям и сестрам, написанным в кадниковской ссылке в 1929-1933 годах. Что собой представляла "покаяльно-богослужебная семья" (и вообще "дух Маросейки"), наиболее полно уяснить можно именно из них. Приведем - в соответствии с нашим пониманием сути дела - эти выдержки.

"...Не скорбите о себе, ибо у вас еще остается величайшее, чего лишены многие, в том числе и я, - богослужение храмовое; берегите его, вот моя заповедь вам, не только моим детям, но и друзьям. Берегите богослужение, берегите священнослужителей родных по духу, связанных с Батюшкой крепкими узами преемственности.

Не ищите нормального духовного руководства, не такое сейчас время; и не найдете, если найдете, то на мгновение. Переключайтесь друг на друга, назидайтесь друг от друга, укрепляйтесь друг другом, утешайте друг друга. "Друг друга тяготы носите и тако исполните закон Христов" (Гал. 6, 2). Помните, что можете остаться совсем без иереев Божиих" (письмо первое).

"Уж не я, отец ваш, а иные иереи Божии совершают с вами, детьми моими, вхождение во святый Великий пост. "Знаю, Господи, что не в воле человека путь его..." (Иер. 10, 23), но по-человечески хотелось именно этот пост... провести в родной моей покаяльной семье. Чувствуете ли вы, мои милые, как утренюет дух мой ко храму нашему и как... устремляется душа моя к каждому из вас? С вами соединил меня Господь... Вы - мое дыхание, вы - моя жизнь, вы - мое радование. Вы не заслоняете мне Господа, а показуете... Через вас я познал Господа, в вас Он открылся мне... Служа вам, служил Ему... Вы - мой путь ко Христу" (письмо второе).

"...Мы не только покаяльная, но и богослужебная семья, я не только отец ваш, но и предстоятель церкви вашей, вы не только дети мои, но и сослужители. В нас редчайшая полнота, почти не встречающаяся, - полнота покаяльно-богослужебной семьи. Я не нахожу ни в себе, ни в богослужении моего и вашего - все переплелось, все составило новый организм соборно совершающей служение духовной семьи.

Я жил вами, вы мной, все вместе через Божию Матерь, святых угодников наших и принопамятного Батюшку - во Христе. Разве можно нас поделить?" (письмо третье).

"...Скоро год, как вы не имеете в среде своей предстоятеля и отца духовного, а это для многих из вас немалый крест. Умоляю вас, последуйте отцу вашему. Войдите во внутреннюю клеть и... разберите каждый жизнь свою. Найдите в ней источник нечистоты, вызвавший необходимость очистительных страданий, вам ниспосланных; пересмотрите и отношение к покаяльной семье своей - не вы ли грехами своими привели ее к разделению? (Скорее всего, это письмо - реакция на принесенную навещавшими отца Сергия духовными чадами весть о каких-то нестроениях в общине. Тем оно показательнее. - А. Г.) Понимали ли вы по-настоящему, что такое покаяльно-богослужебная семья? Сознававали ли, как добро и красно жить вкупе с ней, исполняли ли свои обязанности по отношению к ней и отдельным ее членам? Или, связанные с отцом, вы зачастую отделяли себя от семьи, не служили ей, осуждали ее, поносили ее, забывая, что это наша общая семья?.. Господь сочетал нас в ней воедино: в ней мы родились духовно, в ней воспитались, в ней купно живем, с ней, не иначе, пойдем и туда, к Богу...

Пойдемте... к великим и поучимся у них отношению к духовной семье... Господь наш Иисус Христос... Сам имел на земле покаяльно-богослужебную семью - апостолов Своих... Моисей, получив семью свою, народ израильский, от руки Господа, не оставляет его и в тот момент, когда карающая десница Господня поднялась для уничтожения Израиля за поклонение золотому тельцу. Пребывая до конца в служении народу своему, он чувствовал, что не может быть с Богом без него... Преподобный Феодор Студит в служении семье, в непрестанном купножительстве с ней видит путь приобщения к вечной жизни. "Се что добро или что красно, но еже жити братии вкупе, в сем бо (т. е. в этом житии вкупе) Господь обеща живот вечный"...

Дети мои! Ведь и наша семья от Господа!.. Молитесь Господу, просите Его, чтобы снял с вас тесноту, замыкание в себе, чтобы получили вы расширенное сердце!.. Тогда не глазами плоти, а очами сердца увидите вы собранных Господом вокруг вас чад Его, вашу семью... "Любите семью, служите ей", - так учил нас Батюшка" (письмо четвертое).

"...Большая чуткость духовная дана вам от Господа. Сердце ваше привело вас не туда, где блистало великолепие службы... В маленький убогий храм (Николо-Кленники. - А. Г.) вошел в свое время каждый из вас, в нем почувствовав правду святоотеческого пути" (письмо пятое).

Итак, маросейская община. "Редчайшая полнота, почти не встречающаяся, - полнота покаяльно-богослужебной семьи", где "все переплелось, все составило новый организм соборно совершающей служение духовной семьи". Каждого ее члена в свое время сердце привело "не туда, где блистало великолепие службы", а в "маленький убогий храм", в котором молитвами и пастырскими трудами святого праведного Алексия Мечева, а впоследствии иереев, "связанных с Батюшкой крепкими узами преемственности" - отца Сергия Мечева, отца Бориса (Холчева) и других, - совершалась "правда святоотеческого пути". Люди же воспринимали это следующим образом: "В церковь ехали, как домой с чужбины... Отчего так хорошо было у нас?.. У настоятеля, у сослужащих и поющих была одна душа в богослужении, а с ними и у всех молящихся. Общая молитва захватывала и несла, как на крыльях... И в храме... все были не чужими, а родными: все были духовные дети одного отца"...

А. Грубе. Московский журнал, N 8 - 2005 г.

Источники и литература:

Пастырь добрый. Жизнь и труды московского старца протоиерея Алексия Мечева. М., 1997.
Храм Николая чудотворца в Кленниках. М., 1991.
Священномученик Сергий Мечев. Тайны богослужения. М., 2001.
Маросейка. Жизнеописание отца Сергия Мечева, письма, проповеди, воспоминания. М., 2001.
Иеромонах Павел (Троицкий). Жизнеописание. М., 2003.
Архимандрит Борис // Московский журнал. 1995. N 8.
Архимандрит Борис (Холчев): Жизнеописание, составленное его духовной дочерью Елизаветой Александровной Булгаковой // Глаголы жизни. 1992. N 2.
Сборник "Надежда". Базель-Москва. N 7, 12, 16, 17.
Архив УФСБ РФ по Ярославской обл. Д. С-12434 (следственное дело отца Сергия Мечева 1941 г.).
Грубе А. А. Помяни всех притекающей к раке твоей // Московский журнал. N 12. 2001.
Быков В. В. Иконописец Мария // Там же. N 3. 2002.