Минское гетто глазами моего отца. Кузьма Иванович, мороз идет по коже…

Три года - с 28 июня 1941 года по 3 июля 1944 года .

Уже через три дня, 1 июля 1941 года, оккупационная власть наложила на евреев Минска «контрибуцию», заставив сдать определённое количество денег и драгоценностей. Вскоре было приказано создать юденрат (еврейский комитет) и избрать его председателя. Председателем юденрата немцы поставили Илью Мушкина (до войны - начальник одного из минских трестов) из-за его знания немецкого языка.

Юденрат, не имеющий никаких административных прав, первое время отвечал за сбор контрибуции с евреев Минска, за скрупулёзную регистрацию всех домов в гетто и каждого узника, и за соблюдение санитарии в гетто - так как немцы очень боялись эпидемий.

На перемещение евреев в гетто по плану было отведено 5 дней, однако практически осуществить переселение десятков тысяч людей за такое время оказалось невозможно, и срок был продлён до конца июля . К 1 августа 1941 года переселение евреев в гетто было завершено, туда оказались загнаны 80 000 человек. В сентябре-октябре 1941 года узников в гетто было уже около 100 000 .

Структура минского гетто

Согласно архивным данным и показаниям свидетелей, в годы войны в Минске было три гетто:

1. «Большое» гетто - существовало с августа 1941 по - 23 октября 1943 года . Территория гетто охватывала 39 улиц и переулков вокруг Юбилейной площади - в районе еврейского кладбища и Нижнего рынка. Обшая площадь 2 кмкв. Улица Республиканская (во время оккупации - Миттельштрассе, сейчас - Романовская Слобода) прорезала гетто насквозь, с обеих сторон была отгорожена от гетто колючей проволокой, и использовалась как проезжая часть для обычного транспорта . В это гетто нацисты согнали более 80 000 евреев.

Вход и выход из гетто был возможен только через две специальные проходные - на улице Опанского (нынешняя Кальварийская) и Островского (Раковская) .

2. «Малое» гетто - находилось в районе радиозавода им. Молотова (теперь завода им. Ленина) с октября 1943 года до 30 июня 1944 года (по данным архива КГБ РБ).

3. «Зондергетто» (часть гетто по ул. Сухой и Обувной) - гетто для 20 000 евреев, депортированных нацистами из семи стран Западной, Центральной и Восточной Европы. Существовало с ноября 1941-го по сентябрь 1943 года.

Условия в гетто

Гетто было огорожено по периметру забором из колючей проволоки . Оно круглосуточно охранялось силами СС совместно с белорусскими и литовскими полицаями.

Всем узникам гетто под страхом смерти было приказано постоянно носить специальные опознавательные знаки - матерчатые «латы» жёлтого цвета диаметром 10 см и белые нашивки с номерами домов на груди и спине .

Немцы и полицаи безнаказанно грабили и убивали обитателей гетто, насиловали девушек .

Жизнь евреев была обложена множеством запретов, за любое нарушение которых для евреев была только одна мера наказания - расстрел. Например, запрещалось покидать гетто без разрешения, появляться без опознавательных знаков, иметь и носить меховые вещи, менять вещи на продукты у неевреев. Евреям запрещалось ходить по центральным улицам и по тротуарам - но только по мостовой, а при встрече с немцем еврей был обязан ещё за 15 метров снять головной убор. Запрещалось здороваться со знакомыми неевреями. Запрещалось заходить в сады и другие общественные места. Зимой, даже в сильные морозы, в гетто запрещалось проносить хотя бы даже щепку для отопления .

Оккупационная власть накладывала на гетто несколько «контрибуций». Первый раз - 2 миллиона рублей, 200 килограммов серебра и 10 килограммов золота. Второй раз у евреев потребовали 50 килограммов золота и серебра, а в третий ещё больше. Грабёж в виде контрибуции проводился лично Городецким при вынужденном участии под страхом смерти еврейского комитета и еврейской полиции .

Все имевшиеся хоть сколько-нибудь ценные вещи были в короткое время обменены на продукты - вначале неевреям разрешалось привозить в гетто муку для обмена, но вскоре это запретили, и менять вещи на еду удавалось только тайком через ограждение из колючей проволоки . Рассол из селедочных бочек считался деликатесом, обычной едой были оладьи из картофельной кожуры, в пищу употреблялось сало, которое удавалось соскоблить на кожзаводе со старых шкур. Евреям из гетто, используемых на принудительных работах, один раз в день давали миску пустой баланды .

Никаких легальных путей поступления продуктов в гетто не было, и главным источником существования для евреев стали нелегальные, смертельно опасные обмены с нееврейским населением через рабочие колонны и через проволоку на границе с русским районом. Также «черный рынок» действовал и внутри гетто, причём участие в нём принимали и некоторые из немцев, имевших туда доступ. Примером обменной ценности вещей на продукты может служить такой - за буханку хлеба и 3 луковицы узники отдавали золотые часы.

На протяжении всего времени существования гетто, от момента его создания и до уничтожения, нацисты поддерживали чрезвычайно высокую плотность заселения - в одноэтажный дом на 2-3 квартиры втискивали до 100 человек, в аналогичный двухэтажный - до 300 человек, из расчёта 1,2-1,5 м² на человека без учёта детей . В одной комнате обычно ютилось минимум несколько семей .

Невыносимая скученность, голод и абсолютная антисанитария вызывали в гетто повальные болезни и эпидемии. Опасность распространения инфекций была настолько серьёзной, что в 1941 году немцы разрешили открыть на территории гетто две больницы и даже детский сиротский приют (уничтоженный в апреле 1943 года) . Больница в гетто при почти полном отсутствии медикаментов и оборудования была укомплектована блистательным врачебным персоналом. Возглавил её и наладил функционирование доктор Чарно.

Уничтожение гетто

Наиболее массовые убийства (немцы использовали эвфемизм «акция») евреев произошли 7-8 ноября 1941 года (убиты 18 000 евреев), 20 ноября 1941 года (15 000), 2 марта 1942 года (8 000), 28 июля 1942 года (25 000), 21-23 октября 1943 года (22 000 евреев, привезённых на смерть из Европы).

Принудительные работы еврейского населения на железной дороге. Минск, февраль 1942 года.

Вначале нацисты уничтожали тех, кто не мог работать, затем начались крупномасштабные погромы .

С весны 1942 года многих детей в гетто умерщвляли в душегубках , хватая их прямо на улицах и запихивая в машины. В некоторые дни такие автомобили делали по несколько рейсов.

В истории Минского гетто было множество погромов - дневных и ночных. Обычной практикой были массовые убийства оставшихся в своих жилищах обитателей гетто в то время, когда трудоспособных уводили на работу.

• август 1941 года - первый крупный погром. Были убиты около 5 000 евреев .

• 7 ноября 1941 года после того, как рабочие колонны были уведены, немцы и литовские полицаи оцепили район с улиц Замковая, Подзамковая и Немига, и начали погром. Дойдя до улицы Опанского и оставляя за собой множество тел убитых евреев, немцы собрали толпу из женщин и детей, погнали их в Тучинку и расстреляли. По разным оценкам, в этот день были убиты от 5 000 до 10 000 или даже до 12 000 узников. После этого погрома площадь гетто была сокращена за счёт района улицы Островской, а оставшиеся евреи стали сооружать в гетто разнообразной конструкции тайные убежища - так называемые «малины».

• 20 ноября 1941 года были убиты от 6 000 до 15 000 евреев в районе улицы Обойной и рядом с ней.

• 21 января 1942 года - были расстреляны более 12 000 евреев .

• 2-3 марта 1942 года:

• 28-31 июля 1942 года - погром длился 4 дня, трудоспособных узников всё это время держали на работе. Были убиты около 30 000 человек.

• 29 декабря 1942 года трудоспособных узников задержали на работе, а в гетто уничтожали всех подряд. Во время этого погрома убили и всех больных в больнице гетто (кроме тифозных - побоялись заходить), включая детей:

В детском отделении было семеро детей. Рибе, начальник полиции, надел белые перчатки и зарезал всех детей ножом. Вышел оттуда, скинул белые перчатки, закурил и съел шоколадку.

На начало апреля 1942 года, по официальным данным оккупационного генерального комиссариата, в Минске были зарегистрированы 20 000 работоспособных евреев. Уже к концу сентября 1942 года это число сократилось наполовину. К октябрю 1942 года территория гетто была разделена на пять частей, на территории которых было 273 дома .

Всего к концу 1942 года в гетто были убиты более 90 000 евреев, и к началу 1943 года в живых осталось от 6 000 до 8 000 узников .

21 июня 1943 года нацистская верхушка приняла решение о полном уничтожении всех гетто на оккупированных землях . Последним днём существования минского гетто считается 21 октября 1943 года - день начала последнего погрома. В течение 21-23 октября 1943 года нацисты убили всех ещё живых к тому времени узников, кроме 500 квалифицированных мастеров, вывезенных в Германию. На территории Минского гетто, как потом выяснилось, в живых осталось только 13 человек, которые прятались на протяжении нескольких месяцев в подвале дома около еврейского кладбища на улице Сухой, и смогли выйти из убежища только в день освобождения Минска в июле 1944 года.

Часть узников минского гетто была убита в районе Тучинки, находящемся в конце улицы Опанского (сейчас Кальварийская). Там были выкопаны три огромные ямы, в которых только 20 ноября 1941 года были расстреляны из пулемётов 12 000 евреев.

Часть евреев из гетто убили в концлагере СС на улице Широкой (впоследствии - улица Варвашени, сейчас Машерова). С августа 1943 года и почти до самого освобождения Минска в июле 1944 года заключённых лагеря в 4 душегубках постоянно вывозили в лагерь уничтожения « Малый Тростенец ». По дороге до лагеря люди погибали от выхлопных газов, а их тела сжигали в Тростенце. Только таким способом было умерщвлено примерно 20 000 человек, почти все они были евреями из Минского гетто .

Около 2 000 евреев из Минского гетто 11 июня 1943 года были вывезены одним эшелоном в Польшу, в концлагерь Майданек , и, после использования на принудительных работах, практически все уничтожены.

Из более 100 000 евреев, попавших в Минское гетто, выжить смогли только 2-3 % узников .

Иностранные евреи в Минском гетто

Депортация евреев из Германии в Белоруссию началась в сентябре 1941 года. 10 ноября 1941 года 992 немецких еврея вывезли на поезде из Дюссельдорфа в Минское гетто. Только пятеро из них пережили Холокост .

К ноябрю 1941 года немцы уже отделили колючей проволокой часть минского гетто по улицам Республиканской (сейчас Романовская слобода), Опанского и Шорной, назвав эту территорию «зондергетто № 1». Зондергетто № 2 было создано между улицами Кустарной (не сохранилась), Димитрова, Шпалерной, Островского и Немига. Всех евреев из Западной Европы селили только в эти два места .

Общение с другими узниками гетто им было строжайше запрещено, привезённые вещи очень быстро были обменены на еду, и немецкие евреи голодали намного сильнее местных. Несмотря на крайнее истощение, они поддерживали на своей территории идеальный порядок и демонстративно праздновали субботу .

По официальным данным, с ноября 1941 года по октябрь 1942 года, из Западной Европы в Минск были перемещены 23 904 еврея . Немецкий историк Моника Кингреен приводит другие сведения - что за 11 месяцев 1941-1942 годов из 250 европейских населённых пунктов в Минск было депортировано 15 500 евреев, из которых выжило только 500. Эти данные дали основание белорусскому историку Кузьме Козаку утверждать, что в этот период Минск был «главным местом уничтожения» .

В зондергетто содержались евреи из Германии, Австрии, Чехии и других стран. Первыми из них в Минское гетто были привезены немецкие евреи из Гамбурга, и по этой причине всех иностранных евреев стали называть «гамбургскими».

Несколько тысяч из этих евреев были вывезены в Койданово в марте 1942 года и убиты там, остальных уничтожили в Тростенце. Часть евреев из Западной Европы даже не завозили в гетто, а прямиком везли в Тростенец на расстрел.

Сопротивление в гетто

В Минском гетто под руководством Исая Казинца , Михаила Гебелева , Гирша Смоляра и Матвея Пруслина уже с первых месяцев существования гетто активно действовали 22 подпольные группы, объединявшие более 300 человек. На их боевом счету диверсионные акты и саботаж на немецких предприятиях и железнодорожном узле, около 5000 людей, выведенных из гетто в партизанские отряды, сбор оружия и медикаментов для партизан, распространение подпольной печати . Уже к концу 1941 года в гетто был организован единый подпольный центр. Гирш Смоляр, один из руководителей подпольной боевой организации гетто, был еврейским писателем и журналистом, оставившим впоследствии воспоминания о годах борьбы с нацизмом .

Подполье организовывало вывод евреев из гетто в леса, а проводниками чаще всего были дети. Остались известны имена некоторых из них: Катя Кеслер, Сима Фитерсон (11 лет), Давид Клионский, Рахиля Гольдина, ее младший брат Лазарь Гольдин, Моня, Беня (12 лет), Фаня Гимпель, Броня Звало, Вилик Рубежин, Броня Гамер, Катя Перегонок, Леня Модхилевич, Миша Лонгин, Леня Меламуд, Альберт Майзель .

В ноябре 1941 года из гетто выбралась первая вооружённая группа евреев во главе с Б. Хаймовичем. Не найдя партизан, почти все они погибли в феврале-марте 1942 года. 10 апреля 1942 года из Минска вышла вооружённая группа с И. Лапидусом, Оппенгеймом и В. Лосиком, из которой впоследствии образовался партизанский отряд им. Кутузова 2-й Минской бригады .

Всего из узников Минского гетто были созданы, по разным данным, от 7 до 10 партизанских отрядов: 5-й отряд им. Кутузова, отряды им. Лазо, Буденного, Фрунзе, Пархоменко, Щорса, 25-летия БССР, отряд 406 и отряд 106 , и 1-й батальон 208-го отдельного партизанского полка .

Подпольная деятельность юденрата

Подпольной группой юденрата руководил первый его председатель Илья Мушкин. Его усилиями в гетто были созданы и функционировали 2 больницы - общая и инфекционная, 2 детских дома и приют для стариков. Под руководством Мушкина, в частности, собирались тёплые вещи для партизан. В эту же подпольную группу входил и Зяма Серебрянский - начальник еврейской полиции Минского гетто.

Инфекционная больница стала центром подпольной организации гетто, а главврач больницы Лев Кулик был одним из руководителей подполья.

После ареста и убийства Ильи Мушкина его преемник на посту председателя юденрата Иоффе также продолжил подпольную борьбу.

Палачи и организаторы убийств

Начальником полиции безопасности и СД в Минске был оберштурмбанфюрер СС Эдуард Штраух .

Заметную роль в раскрытии немецкими спецслужбами сети Минского антифашистского подполья и, в частности, Военного совета партизанского движения (ВСПД), Минского подпольного горкома КП(б)Б и других органов также сыграли служащие латышской добровольческой роты .

Полицейские формирования, созданные на территории Прибалтики, начали прибывать на территорию Белоруссии с осени 1941 года. Первым в начале октября из Каунаса в Минск прибыл 2-й литовский охранный батальон (с ноября 1941 г. он получил название 12-го литовского полицейского батальона) под командованием майора Антанаса Импулявичюса . Батальон нёс охранную и караульную службу, а также принимал участие в карательных акциях против партизан и в уничтожении еврейского населения .

Специальное подразделение («латышская рота при СД») высшего начальника СС и полиции (Höhere SS und Polizeiführer - HSSPF) Остланда, дислоцированное при минском СД, было преимущественно укомплектовано латышами. Его главной задачей было оказание помощи в борьбе против антифашистского подполья и партизан, а также участие в акциях уничтожения еврейского населения Беларуси. К лету 1942 года в Минске также дислоцировался 266-й «Е» латышский полицейский батальон, который в строевом отношении подчинялся HSSPF Остланда, а в оперативном - командующему полицией порядка Белоруссии наградил за мужество и героизм 21 участника антифашистского сопротивления Минского гетто медалями «60 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов» .

Мемуары и публицистика

• Смоляр Г.
• Спасенная жизнь: жизнь и выживание в Минском гетто. сост.: В. Ф. Балакирев и др. Минск: Линариум, 2010
• Рубинштейн Л. М. Нельзя забыть , Минск, Медисонт, 2011 ISBN 978-985-6982-40-1
• Жива… Да, я жива! Минское гетто в воспоминаниях Майи Крапиной и Фриды Рейзман. Сост. М. И. Крапина, Ф. В. Рейзман . Минск: Историческая мастерская, 2005
• Софья Садовская. «Искры в ночи» // в книге «Сквозь огонь и смерть», составитель В. Карпов, Минск, «Беларусь», 1970

Архивные документы

• (НАРБ). - ф. 861, оп. 1, д. 8, л. 24-29;
• (ГАРФ). - ф. 7021, оп. 87, д. 123, л. 13;
• Государственный архив Минской области, ф. 623, оп. 1, д. 68;

1 июля 1941 года оккупационная власть наложила на евреев, проживающих в Минске, контрибуцию, заставив их сдать определенное количество денег и драгоценностей. Уже 20 июля было опубликовано распоряжение о создании гетто в Минске. На перемещение евреев по плану отводилось только пять дней, однако в итоге это удалось осуществить к августу 1941 года. Осенью количество узников гетто составляло 100 тысяч человек.

"С 1 августа 1941 года перешли в район Юбилейной площади, где организовали гетто. Скоро мы поняли, для чего. К одежде приказали прикрепить желтые латы, а немного позднее добавили лоскуток с номером дома, в котором жили. Немцы ненавидели евреев, но делали это, как хорошо продуманную работу. Свои погромы они проводили так, чтобы нельзя было предугадать ход событий", - цитирует рассказ Раисы Гитлиной Леонид Смиловицкий в книге "Катастрофа евреев в Белоруссии".

© РИА Новости

Предупреждение при входе в фашистский лагерь смерти "Малый Тростенец"

Немцы устраивали погромы и ночью, и днем. Сначала было убито нетрудоспособное население, затем убивали без разбора. Весной 1942 года многих детей в гетто умерщвляли в душегубках, их хватали на улицах и запихивали в автомобили. Наиболее массовые убийства приходятся на ноябрь 1941 года (убиты около 33 тысячи человек), март 1942 года (около 8 тысяч человек), июль (около 25 тысяч человек).

"Четвертый погром произошел 28 июля 1942 года. Утром колонны вывели по разнарядке. После этого в гетто вошли части СС, и началось уничтожение. Евреев задержали на рабочих местах (на) 4 суток, когда вернулись в гетто, застали жуткую картину: взорванные полы домов, разбитые окна, высаженные двери, перевернутая мебель и везде кровь, запекшаяся на стенах и земле", - рассказала Гитлина.

После первых погромов часть территорий освободили для "зондергетто", в которое свозились евреи из Европы. Общение с другими узниками гетто приезжим было запрещено.

"В контексте происходящих событий как в Германии, так и Европе, немецкий исследователь Моника Кингреен обозначила схему депортации из Германии. Ей указано, что только за 11 месяцев 1941-1942 гг. из более чем 250 населенных пунктов было депортировано больше 15 500 евреев. Смогли выжить около 500 человек. Таким образом, можно утверждать, что Минск становится в данный период главным местом уничтожения", - пишет белорусский историк Кузьма Козак.

Сопротивление в гетто

С первых дней формирования гетто была организована подпольная группа, которая занималась саботажем, распространяла подпольную печать, устраивала диверсионные акты. Подполье организовывало вывод евреев из гетто в леса и передачу партизанским отрядам.

Известен также случай, когда немецкий капитан Вилли Шульц помог евреям. Он был влюблен в еврейку Ильзе Штейн, 30 марта 1943 года он вместе с возлюбленной и еще 24 узниками выехал за территорию гетто на грузовике.

Естественно, партизанам, подпольным группам старались активно препятствовать. В частности, немецкие служащие с помощью формирований, созданных на территории Прибалтики, смогли раскрыть сеть Минского антифашистского подполья.

Полицейские формирования из Прибалтики начали прибывать в 1941 году. Первым прибыл второй литовский охранный батальон под командованием майора Антанаса Импулявичюса. В обязанности батальона входили охрана, караульная служба и карательные акции против партизан и еврейского населения.

Уничтожение гетто

"Брат выводил людей из гетто к партизанам. Однажды ушел, оставив меня на соседку и пообещав, что вернется и выведет ее вместе со мной. Дора, так звали соседку, в один из дней пошла на работу и не вернулась. Я осталась одна голодная. Лежала и думала, что умираю. Но потом вернулся брат, его поместили в инфекционную больницу. Меня немного подкормили. Как сейчас помню, 21 октября вышла из дома и увидела большое количество немцев, душегубок около центральных ворот. Мы сразу догадались, что это погром. Я подбежала к больнице и стала звать брата через окно. Он спустился со второго этажа больницы по водосточной трубе. Мы знали, что все "малины" уже переполнены, и решили бежать через еврейское кладбище. Там никого не было. Перелезли под проволокой, сорвали желтые латы и увидели, что за нами бегут человек 15 детей", - вспоминала спасшаяся узница гетто Майя.

21 июня 1943 года нацисты приняли решение о зачистке гетто. День последнего разгрома - 23 октября 1943 года. За весь период погибли около 80 тысяч человек. Выжить удалось примерно 2-3% узников.

75 лет назад в Минске нацистами был создан один из самых крупных лагерей уничтожения людей на временно оккупированной территории Советского Союза.

В это трудно поверить, как, впрочем, и во многое другое из военной биографии Минска. В историческом центре города - расстрелы… лай собак… душегубки… Распоряжение немецких оккупационных властей о создании особого еврейского района появилось 19 июля 1941 года. Многие тогда впервые услышали страшное слово «гетто». Его граница - замкнутая ломаная линия. В центре - Юбилейная площадь. За пять дней под страхом смерти всем евреям предстояло переселиться в отведенный им район, откуда должны были выехать неевреи. Нацисты обнесли гетто двухметровыми столбами и между ними натянули в несколько рядов колючую проволоку. Вход-выход трудоспособных только в колонне и только в двух местах - на Опанского (ныне Кальварийская) и Островского (ныне Раковская). Принудительная работа евреев на некоторых предприятиях и на расчистке разрушенных улиц - второстепенная цель гетто. Главная - «окончательное решение еврейского вопроса», то есть массовое уничтожение людей.

Граница гетто на карте современного Минска

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, один из главных идеологов Холокоста, был в Минске уже 15 августа 1941 года. Он присутствовал при расстреле двухсот евреев. Стоял, видимо, так близко, что от размозженной выстрелом чужой головы ему в лицо полетели кусочки мозга. Есть фотография, на которой Гиммлер в этот момент вытирает лоб платком. В итоге ему стало нехорошо до рвоты… А сразу после его отъезда начались массовые убийства «неполноценных», в том числе психически больных минчан. А советских военнопленных в лагере у деревни Масюковщина прекращают кормить, пленники умирают от голода…

Слово историку, исследователю Минского гетто Кузьме Козаку:

- Надо помнить, это была еще и война идеологий. Нацисты сразу стали уничтожать евреев, потому что считали их едва ли не главными носителями большевистской идеологии. Среди учителей, юристов, врачей, а также руководителей разных рангов было много евреев. Образованные, интеллигентные, активные, они, по мнению оккупантов, могли организовать сопротивление. И, к слову, так оно и было впоследствии.

В сентябре 1941 года в Минск прибывает Вильгельм Кубе в качестве генерал-комиссара Беларуси. Запускается машина убийств.

- Вопрос, сколько людей было убито в Минске за годы войны, довольно сложный. Как ни считай, это всего лишь попытка приблизиться к объективности, - размышляет Кузьма Козак. - За проволокой гетто оказались тысячи мирных горожан, а также немало евреев-беженцев. С ноября 1941-го в Минск стали свозить евреев из стран Западной, Центральной и Восточной Европы. Появилось зондергетто. Для этого внутри концлагеря была ограждена особая территория. Ее граница шла по Республиканской (ныне Романовская Слобода), Сухой, Обувной (ныне Короля) и Немиге. (Сохранились три здания - свидетели зондергетто.) В Минске оказались около 7 тысяч депортированных евреев. Их жизнь - ад .

Если белорусские евреи имели шанс на спасение, ведь действовали группы сопротивления и существовала связь гетто с подпольщиками и партизанами, то эти люди, не знавшие языка, были полностью изолированы от мира и обречены.

- Депортированные из Австрии, Германии и Чехии евреи погибли, - продолжает Кузьма Козак. - Выжили несколько человек, потому что их отправили в другие концлагеря. Даже этот факт говорит о том, что Минское гетто было самым жестоким в Европе. Из депортированных сегодня жив один Гюнтер Карценштайн, он проживает в Стокгольме.

В общей сложности в Минском гетто погибли более 70 тысяч человек. Теперь к ним прибавляют и тех, кого прямо из эшелонов направляли ко рвам, и цифра растет…

Гиммлер и Кубе считали себя культурными людьми, в частности требовали соблюдать культуру убийства. Чтобы к моменту прихода эшелона были готовы и рвы, и конвойные команды, и «специалисты». Чтобы хорошо работала техника. Система правильного умерщвления отрабатывалась именно в Минске. Преступление должно было стать по возможности тайным. Поэтому места убийств выбирали на окраинах и за городом. Это Дрозды, Тучинка, Яма, еврейское кладбище на Сухой, концлагерь на Широкой (Куйбышева), Масюковщина, тюрьма на Володарского, а также Благовщина и Малый Тростенец. Многое делалось для того, чтобы не травмировать палачей криками и стонами жертв. На оккупированном востоке Европы первые машины-душегубки появились именно в Минске и Могилеве. Едет себе такая машина, и никто не знает, что в ней в это время пустили смертельный газ. Каждый день между Минским гетто и Тростенцом курсировали 4 душегубки…

В октябре 1943-го началась ликвидация последних узников. Тогда же зондеркоманды стали уничтожать улики страшных преступлений - вскрывать рвы и сжигать трупы.

- Кузьма Иванович, мороз идет по коже…

- Что такое война, можно понять даже из сухой статистики. За годы оккупации в Минске погибли около 150 тысяч человек - это были мирные жители всех национальностей, а также советские военнопленные. А население города накануне войны составляло около 250 тысяч.

- Известно ли, сколько человек из Минского гетто спаслись?

- Еще один сложный вопрос. От 3 тысяч до 8 тысяч. Евреев выводили в лес, укрывали… (После войны многие спасители были удостоены звания «Праведник народов мира».) Выжив в гетто, евреи довольно часто погибали вне его, так и не добравшись до Налибокской пущи. Война - это смерть на каждом шагу.

О гетто и о том, что редакция журнала «Рабочая смена», в котором я работала, находится на территории бывшего гетто, я сама узнала только в начале 1980-х.

- В советские времена тема замалчивалась. Четверть века назад в Беларуси, ставшей суверенной, она была открыта. Но настоящий прорыв, я бы даже сказал, революция в этом вопросе произошла 20 октября 2008 года, когда во время мероприятий памяти Минского гетто выступил Президент Александр Григорьевич Лукашенко. Он поставил эту трагедию в один ряд с Бабьим Яром, «Освенцимом» и Хатынью. И что мы видим сегодня? Открывают памятники и мемориалы, публикуют книги, собирают конференции, в Минск едут общественные деятели, историки, публицисты - все, кому болит. Тема большая. Больная. Мы внимательны к каждой судьбе, к каждому фрагменту неприукрашенного воспоминания. Чтобы геноцид никогда не повторился на нашей земле.

Я расскажу эту историю так, как помню. Для меня она особенна тем, что я получил ее от человека, лично пережившего все это. К тому же мало людей, знакомых с этой темой вообще. Много лет история просидела у меня в голове, постепенно забываясь, до тех пор, пока я не рассказал ее к слову за столом в трапезной храма Всемилостивого Спаса, и отец Александр Ильяшенко вдруг сказал мне:

– Сергей Анатольевич, очень интересно! Запишите, и мы поместим на портале «Православие и мир». Живая и яркая история.

– Конечно, живая и яркая, – подтвердил я, – если, услышав почти сорок лет назад, я помню ее до сих пор!

Нуждается в пояснении, откуда я взял сам рассказ, я, человек послевоенный и русский.

Летом 1976 года, устроив жену с ребенком на снятой под Москвой в Переделкино даче, я уехал на турбазу в Ленинградскую область, и там серьезно заболел. Я не знал, что мне делать, т.к. по состоянию не мог никуда ехать, да и ходить не мог. Молодые мужчина и женщина, брат и сестра, с которыми я познакомился тут же на турбазе, прежде совершенно для меня незнакомые люди, предложили поехать к ним домой в Ленинград, чтобы там лечиться и отлеживаться. Я согласился. Не без труда им удалось отвезти меня в Ленинград – и вот я оказался в небольшой квартире, где и провел больше месяца.

Воспитанный в детстве по-советски, и усвоив, что «все люди – братья», я был безразличен к национальному вопросу вообще, и к еврейскому в частности. Правда, незадолго до того я впервые вступил на почву “национальных тем”: доморощенно, из личных рассуждений, и из чтения, как ни странно, Освальда Шпенглера, я пришел к каким-то идеям типа “славянофильства” или “русофильства”, доморощенным на все сто процентов, т.к. об историческом славянофильстве, и обо всем том, сколько переломано копий на почве национального вопроса, я не знал ровно ничего (и даже не слышал!). К тому времени я не сделал еще и свой первый шаг в церковь – до него предстояло три года.

И вот в то лето я сначала близко познакомился с двумя молодыми евреями, Эллой и Арнольдом, сестрой и братом, а затем и впервые оказался в еврейской семье. Даже сам факт еврейства моих новых друзей я осознал на турбазе не сразу, но лишь после восклицания одного стороннего человека: «Вот уж никогда не думал, что окажусь в еврейской компании!» Я пожал плечами.

Помню и свое недоумение, когда на турбазе Элла, рассказывая о себе и своих планах, заметила, между прочем, что не знает, будет ли иметь мужа, но ребенка хочет и будет иметь непременно – от еврея, или от русского, но ребенок будет. И, смеясь, добавила: «Если рожу от русского, родители меня, конечно, за это выгонят из дома!»

И я в своем невежестве стал выяснять: а за что же, собственно, выгонят? Русский ли, еврей или татарин – не все ли равно? Элла мне объяснить не смогла или не захотела. «Ну, в общем, – подумал я, – у ее родителей есть какой-то национальный предрассудок», – и больше не возвращался к этой мысли. Будучи технарем, я плохо знал историю, и не имел ни малейшего понятия о том, в какой мере могут различаться между собой самосознания различных народов, и что возможно и самосознание исключительное, как народа особого, избранного… Все это было напрочь вне меня.

Итак, Арнольд и Элла, видя мое скверное состояние, привезли меня к себе домой в Ленинград, и я прожил в их квартире более месяца. Там я познакомился и с их родителями, больше с матерью, Фаиной Ионовной, и немного с отцом, Львом Ароновичем (он жил на даче, и лишь раз или два приезжал в город). И вот эти родители Эллы и Арнольда, которые, как я думал из предыдущего, должны быть погружены в «национальные предрассудки», обошлись со мной очень милостиво. Я был принят, точно я был их родственник, или еще более: точно я был член их семьи!

В Москве меня ждала семья, к которой я хотел и не мог добраться по моему состоянию. Я не собирался задерживаться в Ленинграде, мои хозяева, наверное, тоже ждали, когда же я уеду, потому что я их стеснял. И я жил у них не день, не два, не неделю даже, а больше месяца, и не помню случая, чтобы мне намекнули: не пора ли и честь знать? Семья простая, образование старших не достигало средней школы, сын, правда, кончил корабельный институт. Добавлю: я оказался на их шее еще и почти без денег, потому что ехал отдыхать по путевке, лишнего не имел, а что имел, уже прожил. И поэтому я оказался на иждивении людей, меня приютивших. Позже и билет в Москву они купили мне на свои деньги, и уже из Москвы я выслал им, что задолжал.

И вот тогда-то от Фаины Ионовны я и узнал ее историю. И история жизни, не всей, а той, что была у моей хозяйки во время войны в Минском гетто, рассказывалась за чашками чая, при свете лампы, на фоне уюта и покоя 1976 года. Но все в ней вопиюще противоречило и уюту, и покою, и чаю, и спокойному мирному тону Фаины Ионовны. Контраст этот производил на меня ошеломляющее впечатление.

В начале лета 1941 года Фаина Ионовна поехала к родителям в Минск, а муж остался в Ленинграде. И в это время началась война. Мужа призвали в советскую армию, и он отправился на фронт, где и воевал до сорок пятого, но жив остался. А Фаина Ионовна с детьми уехать из Минска не успела. И вместе с родителями, многочисленными родственниками и знакомыми она оказалась в Минском гетто.

Гетто представляло часть города, оцепленную колючей проволокой, отгороженную от других частей, и охраняемую. В ней скучено было большое количество евреев, целыми семьями. В границах зоны они могли более-менее свободно передвигаться. Они жили в каких-то, как я понимаю, не бараках, а в домах (этой части города). Но выйти из зоны они не могли, и все поголовно подлежали уничтожению – однако не сразу, а постепенно, в «плановом порядке». И поскольку они должны быть все уничтожены, им сохранили их советские паспорта. Русским и белорусам в Минске немцы меняли документы на оккупационные (сказала Фаина Ионовна), а евреям в гетто – нет: не было нужды.

Уничтожение пленников гетто совершалось несколькими способами. Могли, например, схватить какое-то количество людей на улице или в домах, бараках, – запланированное, учетное число – и затем конвоировать к месту уничтожения. Но могли организовать и «плановые погромы» (целые побоища), совершенно неожиданные для заключенных в гетто. В этом случае уничтожение предоставлялось полицаям из местных: оккупационные власти провоцировали их «искать и убивать», разрешали само это безнаказанное уничтожение. Убийцам ставили водку и еду. Такой погром мог идти день, а мог и два, и три…

И вот однажды сама Фаина Ионовна среди других была схвачена немцами для уничтожения. Это был именно не “погром”, а плановое, учетное уничтожение. Ее втолкнули в общую толпу в несколько десятков, может быть, в сотню или две, человек и повели. И это были первые попавшиеся на улице, не списочные, не определенные какие-то, а просто кто не успел спрятаться. И никого больше брать в тот день уже не предполагалось, число было набрано, план выполнен. И это знали не только немцы, но и «насельники» гетто, потому что не первый раз, но регулярно проводились такие процедуры.

Потому, пока людей хватали – все прятались, когда же схватили, сколько требовалось и повели, и опасность исчезла, все вылезли из тайников, сбежались на улицу, по которой уводили конвоируемых, чтобы докричаться, проститься, напутствовать: там мать, отец, муж, сестра, жена, дочь, брат… Кричали и те, и другие, сбежавшиеся и уводимые: весть быстро разнеслась, дошла до друзей, родственников, многие прибежали. К схваченным родных из толпы с обочины не подпускали, и приходилось кричать через головы конвоиров. Сама Фаина Ионовна шла не одна: в гетто с нею были и сын, и дочь, оба крошечные, и вот с кем-то из них на руках она и была схвачена, так теперь и шла с ним умирать.

И вот в тот момент сквозь толпу сбежавшихся, прощавшихся прорвалась вдруг мать Фаины, и прямо к офицеру, который командовал: сама выталкивает Фаину, указывает на нее офицеру, и – бух перед ним на колени, и на ломаном немецком (они все уже немного освоили немецкий), кричит:

– Герр офицер! Герр офицер! Вам все равно кого вести, Вам важно число: возьмите вместо нее – меня! Она молодая, у нее ребенок, а я уже старая. Я встану вместо нее!

А офицеру что? – Ему и правда нужно лишь число. Он пожал плечами: становись!

И тут Фаина Ионовна, рассказывавшая мне все это за чаем среди покоя и мира далекого 1976 года, прервала рассказ, взглянула мне в глаза, и сказала:

– Сережа! Страшно купить свою жизнь такой ценой! Ведь это же мать! Но я вышла из строя, а она встала на мое место, и ее со всеми увели.

Я вернулась домой с мыслью: всё, у меня больше нет мамы… Вдруг, вечером поздно, она возвращается! Что такое? Оказывается, пока их вели – а идти надо было через всю зону, и шли медленно, с остановками, еще и толпу надо было отгонять – кончилось рабочее время в пункте уничтожения, куда их вели. Опоздали, время вышло, а немцы – народ пунктуальный, перерабатывать лишнее никто не хотел. Говорят:

– Все! Все! Кончили работать! Приводите завтра!

Что ж, завтра, так завтра: но где же держать ночь такое количество людей? И их надо еще сторожить! Вот какая проблема! Проще всех отпустить по домам, а завтра набрать новых – также с улицы!

Их и отпустили, и мать вернулась. Вот был праздник!

(Но мать еще погибнет через несколько месяцев в том же лагере – из гетто она не выйдет, как и многие другие родственники и друзья Фаины.)

Однажды забрали для уничтожения брата Фаины. В этот раз брали почему-то только мужчин. Их отвели в отгороженное охраняемое место, и назавтра должны были уничтожить. И опять жены, сестры, матери, другие родственницы и знакомые сбежались туда, просили пустить проститься с их мужчинами. Может, что и предлагали охранникам ценное – только им разрешили: женщин пропустили внутрь.

Прибежала и жена брата, и тоже упросила, чтобы ее пустили внутрь. Когда же она подбежала к мужу, тот говорит скорым шепотом: «Быстро! Раздевайся, снимай платье, давай мне!» Она платье скинула, сама набросила что-то свое и чужое, платье надел брат Фаины, на голову платок… Так они и вышли вдвоем, и брат вернулся! (Он останется жив, выберется из гетто, доживет до Победы.)

И Фаина Ионовна, говоря все это, вновь прервала наше чаепитие, и сказала:

– Сережа, когда он вернулся, и рассказал, как все было, мы так веселились! Ты не представляешь, как мы хохотали, что удалось обмануть немцев!

Они хохотали! Меня тогда это поразило, что они могли веселиться в этом ужасе, зная, что все равно все пойдут под уничтожение: сегодня, завтра, через месяц! И я впервые подумал: «Какой сильный народ!»

Однажды Фаину не отпустили вечером с работы: «Хозяин всех нас запер, и продержал три дня». Днем работали, а ночью, запертые, спали, и что происходило на “воле” (т.е. на основной территории гетто), не знали, ни с кем из знакомых, родных связи не было. Когда же их дня через три отпустили, и они вернулись к себе, узнали: в их отсутствие был погром: выставили чуть ли не прямо на улицы бочки с водкой, пустили полицаев-убийц, не немцев, а местных, сотрудничавших с властями, и дали им разрешение: пить, есть и убивать. Фаина Ионовна предполагала, что хозяин, для которого они работали, откуда-то узнал о готовящемся погроме и продержал их: ему нужны были работники, а они могли быть убиты.

Принудительные работы еврейского населения на железной дороге. Минск, февраль 1942 года.

Во время погрома погибла ее мать, погибли оба ее младенца, сын и дочь.

На случай подобного события евреи гетто оборудовали некоторые дома специальными укрытиями – ложными стенами, перегородками, отделявшими основное помещение от маленького закутка, в котором можно было спрятаться, или скрытыми, замаскированными подвалами. В эти места в момент погрома набивалось множество людей. И если побоище длилось три дня, все три дня безвылазно они стояли там, прижавшись друг к другу, и когда в барак заглядывали полицаи, затаивали дыхание: ни единого шороха. Убийцы находили кого-то в некоторых домах или бараках, а кто-то спасался: в этот раз спасался, чтобы, возможно, погибнуть в следующий раз.

Когда начался тот погром, о котором узнала Фаина, вернувшись через три дня, все попрятались в свои убежища: и мать, и дети, и родные, и друзья – все затаились, вместе или врозь. Убийцы в поисках жертв рыскали по баракам. Заглянули они и в барак, в котором пряталась мать Фаины с ее детьми (отец оказался в другом месте). Барак был пуст, и полицаи собирались уходить – и тут за ложной стеной (или подвале) заплакал ребенок. Он-то и выдал всех. Мать застрелили, а ребенка Фаины, взяв за ноги, разбили головой об стену.

Вот тогда-то отец Фаины и тронулся головой. Он хотел отомстить убийцам, а убийцами для него были все немцы, не только полицаи, участвовавшие в погроме. С момента трагической смерти жены и внуков, отомстить, убить немца, вернее, немецкого офицера, стало постоянной мыслью отца, навязчивой идеей. Отговорить его было невозможно. В гетто никто не должен был иметь оружия. Отец сделал себе нож, клинок. Он прятал нож, иногда ходил с ним, выжидая случай «убить фашиста». Он был уже не молод (ему было, наверное, лет пятьдесят пять), не ловок. При попытке убить (никого не убив), был застрелен.

Так Фаина Ионовна последовательно лишилась в зоне почти всех, кто был с нею. А потом она бежала. Бежала внезапно, без подготовки, секундным импульсом.

Время от времени ту или иную группу выводили для работ в город, за пределы зоны. Водили, конечно, под конвоем. Повели и в тот день. На пустыре, рядом с местом, где работали, был мужской туалет – деревянный домик.

Вот кончены работы, всех строят вести в зону, всех считают. По счету привели, по счету уведут, по счету примут в зоне. Пересчитали: все.

И в этот момент что-то произошло, что-то отвлекло офицера и конвой. Секунда-две, когда на заключенных не смотрят. Никто не смотрит на них!

И девушка, соседка Фаины, Дина, толкнула ее, и глазами кинула на мужской туалет (он – в шаге-двух), и чуть слышно: «Бежим!» И обе заскочили в домик. И мальчик лет тринадцати, стоявший рядом, тоже заскочил.

И никто из конвоя не увидел! А если увидели свои, зонные – не выдали, смолчали. И если это было так, то это их подвиг, потому что за бегство одних казнили других.

Заскочили трое в туалет: «Сердце колотилось – грудь разорвется! Стоим и слушаем: что там?» А снаружи тихо. Команда прозвучала, шаги – и стихло. Выглянули – пусто. Ушли, не заметив их бегства.

На пустыре никого, но пустырь в городе, и в нем полно немцев, и пока не выйдут из города, и пока не достигнут леса, говорить о бегстве рано.

Главной в их группе сама собой стала Дина. Девушка осмотрела других, привела в порядок (насколько могла) себя, попросила других осмотреть ее. Прикрыли платками то в их одеждах, что могло выдать в них евреек из гетто: все они были с метками, без опознавательных знаков в гетто ходить было запрещено.

Едва отошли от пустыря – как нависла опасность. Навстречу по улице показались два немецких офицера, разговаривают между собой, их, беглецов, издали уже видят: не спрячешься, и бежать поздно. «Идемте навстречу!» – это Дина, и первая, подняв голову, успокаивая свою походку, шагнула навстречу офицерам и, приблизившись, кивнула им, и по-немецки (она знала язык) поздоровалась с ними. Ближайший взглянул на нее, секунду помедлил… и, кивнув в ответ, – прошел мимо (и его товарищ с ним). Офицеры прошли, а беглянки и мальчик долго и переживали, и смеялись происшедшему: им еще предстояло “посмеяться” не раз в то бегство.

Шли ночь, но так медленно, стараясь не встречать никого, что не очень далеко и ушли. Из города не вышли, но оказались в пригороде, и спрятались на день в огородах. Следующую ночь опять шли, и опять днем прятались, и снова шли ночь. И все никак не могли покинуть пригороды Минска.

Наконец, вышли из города, поле, и лес был уже рядом – по другую сторону железной дороги. И тут появился поезд. Их маленькая группа с приближением поезда залегла в траву. Но поезд не проехал мимо, он затормозил и остановился буквально в пятидесяти шагах от них. Выскочил офицер и закричал: «Schiessen!» (стрелять, застрелить). По его команде из всех вагонов посыпались немецкие солдаты… Беглецы лежали в траве, в ужасе вжавшись в землю: целый состав фашистов против них троих: мальчика и двух молодых женщин! Рассказывая мне эту ситуацию, Фаина Ионовна засмеялась:

– Нам и в голову не пришло, что безумие думать, чтобы из-за нас остановили поезд, и на нас троих был направлен целый состав немецких солдат! Но от страха мы именно так думали: конечно же, это облава против нас! Сейчас нас убьют!

Однако немецкие солдаты, выскочив из вагона, тотчас начали, далеко не отходя, опорожняться в траву, кто по большой нужде, кто по малой. И, закончив свои дела, побежали снова в вагоны, вскочили, поезд тронулся, и скоро беглецы остались одни.

– Как же мы смеялись, Сережа! Оказалось, офицер кричал вовсе не «Schiessen!» («стрелять!»), а «Scheissen!» – «срать!» (что солдаты тотчас и исполнили). Вы не представляете, как мы хохотали! Мы не могли двигаться от хохота – и от пережитого страха! Мы валялись по земле!

Наконец, они вышли в лес, и теперь искали партизан: быть с партизанами им казалось самым безопасным. Но когда встретили, чуть вновь не погибли. Теперь беглецов хотел убить командир той партизанской группы, на которую они наткнулись. Когда командир взялся за оружие и поднял его, Дина бросилась на землю, на колени, и, разорвав ворот своей кофты, закричала:

– Стреляй! Стреляй! Убей! Фашисты убивали в гетто, не убили – ты убей! Стреляй же!

И еще что-то кричала нелицеприятное. И он не выстрелил. Более того, поднял свою группу, и увел с этого места. И, уходя, обернулся и прокричал, чтобы они не шли вслед, и что если увидит их еще раз, убьет непременно!

Беглецы попали-таки в партизанский отряд, который их принял. Там, в отряде, Фаина Ионовна прожила достаточно долго и как-то участвовала в партизанской жизни, потому что имела награды.

Когда окончилась война, они с мужем встретились. И уже после войны у них снова родилось двое детей, мальчик и девочка: Элеонора и Арнольд, которых я и встретил на турбазе.

Минск. Война. Гетто.

Сегодня минчанка Фрида Вульфовна Рейзман будет представлять широкой общественности, европейским дипломатам, работающим в Беларуси,

Фрида Рейзман.
ФОТО АЛЕКСЕЯ ВЯЗМИТИНОВА.

Майя Крапина.
ФОТО АЛЕКСАНДРА КУШНЕРА.

На различных общественных акциях постоянно встречала этих замечательных женщин рука об руку. Вместе они запечатлены и на некоторых фотографиях, публиковавшихся в нашей газете. Майя Исааковна Крапина ушла из жизни минувшим летом. Еще одним израненным сердцем, хранившим не только неизбывную боль прошлого, но и его историю, стало меньше. Майя Исааковна, Фрида Вульфовна, десятки других спасшихся узников гетто в мирное время делали и делают все возможное, чтобы память о муках безвинных жертв нацистской ксенофобии - варварства ХХ века - не осталась за горизонтом нашей памяти.

Исторический экскурс

Перевернутый мир

Так маленькие девочки Майя, Фрида, тысячи других еврейских детей стали узниками. С приходом нацистов их простой, добрый детский мир в одночасье рухнул. Вместо уютного теплого дома теперь появились «малины» - специальные схроны, где несчастные люди прятались от озверевших палачей во время облав. Вместо школы - залитые кровью улицы гетто. Вместо родительской ласки - мертвый холод повешенной на Юбилейной площади матери Майи Крапиной... Все сломалось. В наши дни эта трагическая тема нашла свое эмоциональное художественное отражение в мемориальной композиции в виде расколовшегося круглого семейного стола и сломанного стула, установленной на территории бывшего еврейского кладбища, что на улице Сухой, рядом с пантеоном Камней памяти. Автор идеи - известный общественный деятель, архитектор Леонид Левин, скульптор - Максим Петруль.

Леонид Левин.
ФОТО АРТУРА ПРУПАСА.

Композиция «Стол и стул».
ФОТО АЛЕКСАНДРА КУШНЕРА.

Из протокола допроса бывшей заключенной лагеря Тростенец М.М.Зарецкой 23 декабря 1945 г.

«В период немецкой оккупации города Минска я проживала все время в гетто, где находились все евреи за проволочным заграждением.

...Первый массовый погром в гетто происходил 7 ноября 1941 года. Примерно в 7 часов утра в гетто было окружено несколько кварталов полицией и СД. После этого чиновники СД и полиция в пьяном виде с резиновыми дубинками выгоняли всех евреев из квартир на улицу и выстроили их в колонны, в которых были мужчины, женщины, старики и дети. Когда немецкие фотографы засняли эти колонны, евреев вывезли в закрытых автомашинах на окраину города, наименование Тучинка. Я тоже была в этих колоннах, но сумела скрыться.

...Евреи были раздеты наголо, после чего их загнали в яму, облили хлорной известью, заживо закопали землей. Земля, под которой были засыпаны живые люди, долго шевелилась.

С целью скрыть это массовое истребление еврейского населения немцы в своей газете писали, что этот погром был вызван якобы тем, что евреи, как большевики, хотели устроить демонстрацию в честь праздника Октябрьской революции.

...Второй массовый погром в гетто был 20 ноября 1941 года.

...Третий массовый погром был 3 марта (2 - 3 марта. - Г.У.) 1942 года. Утром немцы объявили, что на Юбилейной площади состоится собрание. Когда собралась масса народа, то эту толпу окружили и стали расстреливать. Это я видела сама лично. Трупы расстрелянных валялись несколько дней на Юбилейной площади, на других прилегающих улицах к площади, а потом их похоронили на бывшей мусорной свалке по улице Заславская. В этот день было расстреляно около 5.000 человек советских граждан.

...Четвертый массовый и самый страшный погром был 28 июля 1942 года, который длился в течение 4 дней.

...Пятый погром в конце октября 1943 года».

Скорбный путь узников гетто.
ФОТО HC.EAST-SITE.RU

«...Гетто было обнесено колючей проволокой в 5 рядов. Евреи имели право входить и выходить из гетто только на работу и с работы.

Все евреи восточных областей носили на левой стороне груди и на спине желтые круги - латы, а евреи западных областей носили на рукавах белые повязки с вышитой желтой шестиконечной звездой. Потом эти повязки немцы заменили желтой шестиконечной звездой, которую носили на груди и на спине.

...Несмотря на угрозы и приказы немецкого командования, белорусское население помогало своим братьям: очень часто крестьяне подвозили под самую проволоку спрятанные в возах продукты и передавали в гетто.

Для прекращения связи между гетто и остальным населением немецкая городская управа 3 августа 1941 года своим приказом категорически запрещала доставлять продукты в гетто под угрозой конфискации их и наказания виновных.

...27 июля 1942 года в Минском гетто был расклеен приказ гестапо. Всем работающим евреям было приказано, кроме имеющихся знаков рабства, надеть красные латы с особой печатью, иждивенцы и неработающие должны получить зеленые латы. Это была немецкая ловушка. 28 июля утром, когда колонны отправились на работу, в гетто прибыли гестапо и полиция. Всех выгнали на площадь. Но вместо зеленых лат людей грузили в «душегубки» и отвозили в Тростенец. В этом погроме погибли десятки тысяч людей.

Художник Лейтман в своем этюде отобразил дорогу на кладбище. Осень. Сухая улица. По дороге идет женщина с желтой латой на спине. Идет, видно, на могилу мужа, ребенка, отца... И кажется, что дорога, деревня и все кругом плачет вместе с этой женщиной, хотя лица женщины не видно...». (Опубликовано на сайте Исторической мастерской имени Л.Левина.)

Нацисты рассчитывали получить в Беларуси, как это происходило в некоторых других местах, антиеврейские проявления со стороны местного населения - погромы, - подчеркивает заместитель председателя Союза белорусских еврейских общественных объединений и общин журналист Борис Герстен. - Однако ничего подобного не случилось. Наоборот, окружающие сострадали евреям, помогали им и спасали их, не глядя на смертельный риск для себя. Спустя годы таких людей благодарно назвали Праведниками народов мира.

Камни в память о депортированных из европейских государств евреях.
ФОТО АЛЕКСАНДРА КУШНЕРА.

Дорога в один конец

Свидетельствуют документы

«На минском еврейском кладбище 4 ямы. В этих ямах похоронено 5.075 человек (это еврейское население, которое было в гетто).

В Большом Тростенце 34 ямы. Здесь похоронено исключительно еврейское население, привезенное из Германии. Там похоронены гамбургские евреи».

Последние дни

Из донесения командира партизанского отряда С.Н.Зорина уполномоченному ЦК КП(б)Б по Ивенецкому межрайпартцентру Г.А.Сидорку «О положении евреев в Минском гетто с 1.IX по 25.X.1943 г.»

«...В конце сентября гитлеровцы окружили колонны рабочих евреев по местам работы, захватили и вывезли в лагерь СС на Широкую около 3.000 человек. Оттуда их грузили в вагоны. 3 суток все они находились без пищи и без воды, без воздуха и оправлялись внутри вагонов. После этого эшелон отправили. Судьба ясная.

21.Х.1943 г. гитлеровцы окружили все колонны рабочих по местам работы, и одновременно СС и полиция окружили гетто. Так из гетто, как с мест работы, вывозили всех евреев машинами–«душегубками» на уничтожение. Погром продолжался от 21 по 24.Х. Но только 21–го из гетто вывезли машинами, в следующие дни немцы уничтожили всех находившихся в гетто евреев, расстреливая их на месте. В этой акции немцы употребляли даже помощь собак, чтобы найти спрятанных в гетто людей, бросали гранаты в целях уничтожения всех до одного находящихся в гетто евреев.

В этой акции погибло 3.500 евреев.

Надо считать, что после этой «акции» гетто в Минске больше не существует.

Командир отряда Зорин».

Война и Холокост не имеют границ

Галина Левина.
ФОТО ВИТАЛИЯ ПИВОВАРЧИКА.

Что можно и нужно сделать? На мой взгляд, прежде всего интегрировать необходимые знания в общество, облекая их в современные формы. И здесь у нас есть большой потенциал, поскольку именно в некрупных городах, в поселках и деревнях люди хотят рассказать свою историю и увековечить ее. Это отличительная черта Беларуси в современной системе культуры памяти. Очень важно поддерживать такие инициативы. Сейчас наша архитектурная мастерская совместно со скульптором Александром Шаппо работает над реконструкцией мемориала узникам Дзержинского гетто, расстрелянным 21 октября 1941 года. Значительная часть финансирования проекта идет за счет безвозмездной благотворительной помощи.

Каждая страна, каждый народ ищет свои особые слова, чтобы поведать собственную историю. У нас сегодня по тем памятникам, что уже есть, трагедию и сопротивление Минского гетто можно изучать даже без гида. Я считаю, в Беларуси сформирован высокий художественный уровень памятников и мемориалов, заложена серьезная база для дальнейшего развития этого направления в мемориализации. Большую работу по сохранению памяти о жертвах Холокоста выполняет Историческая мастерская имени Л.Левина при Минском международном образовательном центре имени Й.Рау.

Сегодня невозможно в полной мере представить, что чувствовали люди, переживавшие весь тот ужас. Люди, которых убивали. Им было страшно, им было больно. А как же страшно и больно было их детям...

Здание Исторической мастерской при ММОЦ им. Й.Рау сохранилось со времен гетто.
ФОТО АЛЕКСАНДРА КУШНЕРА.

Свидетельствуют документы

«...В Тростенецкий гражданский лагерь в ноябре м–це 1941 г. из города Минска была доставлена женщина вместе с 5–летним своим сыном. Комендант лагеря приказал поместить в лагерь женщину, оставив ребенка на произвол судьбы. Мальчик, ухватившись за руки матери, плакал и говорил, что «я от мамы никуда не уйду». Когда коменданту перевели слова мальчика, он подошел, молча взял ребенка, бросил в яму и приказал матери засыпать землей своего ребенка живьем. И после того, как она отказалась выполнить это требование, женщина была расстреляна и вместе с живым сыном засыпана землей...».

Если такое забывать, следующей жертвой окажется еще чей–то сын.