Даже в условиях жесткого прессинга человек может оставаться самим собой. Антиутопия по-вятски

"В результате постоянных переработок, эмоциональной перегрузки и дефицита отдыха, у меня уже наступило душевное опустошение. Ещё немного - и настанет точка невозврата. Когда единственным выходом будет уход из профессии". Участковый врач Анна Землянухина - о том, почему она больше не может работать в государственной поликлинике.

Хотела написать этот пост позже. А пока забыться и насладиться отпуском. Но обстоятельства складываются иначе. Слухи, домыслы… Я не смогу спокойно отдыхать, наблюдая со стороны как без меня меня женили.

Итак. Почему я решила уйти из государственной медицины.

Небольшое вступление. Как я стала врачом.
Я не из семьи медиков. Не перевязывала в детстве кукол и не ставила им уколы. Но, сколько себя помню, а именно с 3-х лет, я хотела быть врачом. И руководило мною желание помогать другим.
Далее я никем, кроме врача, себя даже не представляла. Менялись только специальности, то представляла себя окулистом, то неврологом.

Многие учителя и знакомые говорили, что поступить в медицинский сложно, предлагали рассмотреть и другие профессии. К одиннадцатому классу присоединилась к ним и моя мама. Но осуществлению мечты не мешала. И даже оплачивала мне подготовительные курсы сразу в двух медицинских ВУЗах. За что я до сих пор маме очень благодарна!

Я не рассчитывала поступить сразу же, и решила, что буду поступать пока не поступлю, даже если на это уйдет несколько лет. А упорства мне не занимать.
Первый же экзамен на Лечебный факультет Второго меда я провалила – химию письменно. Но мне повезло, в этот год открылся Московский факультет, – экзамены были устными, и я прошла.

Московский факультет готовил терапевтов для поликлиники. И к 5-му курсу я поняла, что это судьба. Именно участковым терапевтом я и хочу быть. Мне было интересно всё, не хотелось заниматься какой-то одной специальностью. Хотелось вести пациента от и до, корректировать лечение, видеть динамику и результат.

С момента окончания интернатуры на данный момент прошло 13 лет. И не было ни одного момента в моей жизни, когда я пожалела о выборе профессии. Не жалею я и сейчас. Участковый врач, семейный врач (назовите как хотите) – это моё. И это не только моё мнение. Это и мнение коллег, пациентов. Во всяком случае большинства из них. Никто не скажет, что я плохо веду амбулаторные карты, или невнимательна к пациентам. И недавняя награда, как одному из 10 лучших участковых терапевтов Москвы 2017 г. на Активном гражданине, – тому подтверждение. За что я очень благодарна своим пациентам. Значит мой труд в качестве участкового врача не был напрасным.

Но я не могу остаться. Я полгода шла к этому решению. И не могу сказать, что оно далось мне легко. Я привыкла к своим пациентам, моей любимой участковой медицинской сестре, к своему участку, к коллегам, даже к дурацкому ЕМИАС и своим картам. Многие из пациентов и коллег за эти годы стали мне практически родными.
Однако у всего есть определенный предел. И есть объективные причины, по которым я более не могу работать в государственной поликлинике. И это отнюдь не низкая зарплата (зарплата у врачей общей практики сейчас достойная), или неудобный для меня график работы. А в роли стационарного врача – я себя просто не вижу. Это совсем другая работа, не предусматривающая динамического наблюдения пациента.

Назову причины, как они есть, в порядке значимости:

1. В условиях 15-минутного приема без медсестры (Московский стандарт поликлиники, внедренный в 2015г вывел медсестер за пределы приема, теперь медсестры по сути выполняют функции администраторов), совмещая в себе сразу несколько специалистов (в результате “оптимизации” 2014-2015гг многие специалисты были сокращены), заполняя в большинстве случаев в одиночку тонну документации, как электронной, так и бумажной, обосновывая в карте, и нося на подпись заведующей, каждый чих (от биохимии крови и до УЗИ) – невозможно качественно работать так, чтобы это было не в ущерб собственному здоровью и семье. А семья для женщины не может стоять на последнем месте.

Я устала работать по 10 – 11 часов в день, и делать уроки с ребенком в 5 утра.

Многие организаторы здравоохранения скажут, что у врача общей практики во многих странах всего 10 минут на пациента, и ничего. Но это лукавство. Львиную долю работы там берут на себя медицинские сестры. Это частично и осмотр, и назначение анализов, и рекомендации по образу жизни и питанию. Обзвон и запись ведет во многих странах секретарь. У нас теперь врач делает все сам, и осматривает, и заполняет всю документацию, включая бланки анализов, и записывает на все исследования врач, теряя драгоценные минуты времени.

Также у врачей в других странах есть время на документы. Отсутствие же в распорядке рабочего дня наших врачей времени на прочую работу провоцирует переработки. Оформление многих документов выполняется вне приема в свое личное время. Т.к. физически это невозможно сделать во время 15-минутного приема. Оформление посыльного листа на инвалидность занимает порядка 40 минут. МРТ – 20 минут. Направления и выписки в др. ЛПУ – 15 минут. А никто не отменял еще диспансеризации, паспорта участка и пр.

Пациенты зачастую приходят с несколькими проблемами и решить все нужно за 1 прием – опять никак не уложиться в 15 минут.

В официальных письмах на вопрос о 15 минутах приема ДЗМ отвечает, что врач может тратить на прием столько, сколько того требует ситуация у данного пациента. Однако на практике за время ожидания в коридоре пациентов более 20 минут – накладываются штрафы.

Как можно тратить более 15 минут на пациента, но чтобы при этом не ждали другие в коридоре, при полной записи на каждые 15 минут? Если же запись не полная – штраф за невыполнение плана.
Учитывая вышесказанное есть два варианта развития событий:
– Если остаться – ухудшать качество работы (создавая видимость медицины для бедных, а именно это похоже и нужно нынешним организаторам здравоохранения),
– Подолжать работать качественно и ежедневно перерабатывать по 2-3 часа.

Ни один из этих вариантов меня не устраивает.

В результате постоянных переработок, эмоциональной перегрузки и дефицита отдыха, у меня уже наступило душевное опустошение. Ничего не радует, дома нет ни сил, ни желания, ничего делать, на работу каждый день в течение последних нескольких месяцев я шла с отвращением и ждала с нетерпением окончания рабочего дня. Ещё немного – и настанет точка невозврата. Когда единственным выходом будет уход из профессии.

А я этого не хочу. Это моя профессия. Любимая профессия.

2. Нет возможности расти профессионально в условиях 15 минутного приема:
– уже имеющиеся знания не вмещаются в имеющиеся условия,
– переработки не оставляют времени на самообучение.

Прошу не путать в данном случае профессиональный рост с карьерным. Это не одно и тоже. Карьерный рост в медицине – это административная работа. А меня интересует врачебная.

3. Возможно не хорошо так говорить, но я устала выполнять работу за некоторых коллег. Кто-то ходит курить по 20 раз за прием, а в картах – пустота, и результат приема – ноль. А ко мне запись была заполнена на 2 недели вперед, и весь 9-часовой прием протекал без единого перерыва. И далее – ещё заполнение документации. Почти каждый пациент с чужого участка – чистый лист. Необходимо собирать анамнез, расписывать основное заболевание, фон, сопутствующие, разбираться в обследованиях, лечении, давать рекомендации по образу жизни и питанию, лечению. И это несмотря на то, что пациент уже был в этом году неоднократно у своего участкового или нескольких врачей.

4. Внесли некоторый вклад в мое решение уйти и пациенты. Два года запись к врачам общей практики работала в режиме “все ко всем” – т.е. пациенты могли выбрать к кому ходить и записываться к любому врачу.

Итогом этого стала потеря участкового принципа и неравномерная загруженность врачей. Пациенты с моего участка не могли ко мне попасть, т.к. половину приема составляли пациенты с других участков. В какой-то момент пациентов стало столько, что я не могла вспомнить даже их лиц, не то что диагнозов и лечения. А я привыкла всё это помнить. Именно тогда протезом моей памяти стали мои протоколы осмотров в электронной карте. И именно поэтому я начала максимально тщательно заполнять карты. Ибо только по ним я могла вспомнить информацию о пациентах.

Когда в этом году меня приходили поздравить 8-го марта, а я не могла вспомнить кто это вообще – я поняла, что всё, это конец.
Недавно вернули запись по участковому принципу. Но пациенты с чужих участков продолжали записываться, уговаривая или обманывая администраторов, писали письма в ДЗМ, что их не хотят прикреплять ко мне. Да, по 323 ФЗ пациент имеет право на выбор врача. Но с согласия врача. Я могу понять пациентов. Но они никак не могли понять, что не может 1 врач работать за троих. Тем самым подливая масла в огонь моего выгорания.

5. Я устала от лицемерия. Руководства. ДЗМ. Некоторых коллег. Ухода от ответов в сторону. Отсутствия ответов в ответах. Игнорирования проблем и подмены решения проблем картиной липовой стабильности и благополучия.

Я могу понять. Многое могу понять. Ибо объяснение этому есть.

Но принять – нет, извините, не могу. И не верю, что нельзя иначе.

Я думаю сказанного достаточно, чтобы понять принятое мною решение.

Спасибо всем, кто был со мной и поддерживал! Это не конец. Это начало. Начало нового витка развития. Я верю, что именно так и будет!

Если у вас есть высшее или среднее профессиональное медицинское образование, и по каким-то причинам вы не желаете более работать в сфере здравоохранения, то эта статья для вас. Ниже мы рассмотрим варианты развития профессиональной деятельности медицинских работников, которые решили уйти из медицины в другую профессию.

Ценность профессионального опыта медицинского специалиста очень высока для других отраслей экономики. Не секрет, что получить медицинское образование может не каждый. Для этого нужна колоссальная выдержка, сила воли, интеллектуальные способности. Уже поэтому обладатели диплома о медицинском образовании стоят на ступень выше по своим морально-волевым и интеллектуальным качествам.

Причины, по которым медработники уходят из медицины

Почему врачи и средний медицинский персонал бросают медицину? Их достаточно много: объективные и субъективные.

Перечислим самые распространённые:

Профессиональное выгорание – это объективный фактор. В условиях высокой нагрузки выгорание происходит быстрее. На фоне проводимых реформ в сфере здравоохранения ощущения неудовлетворённости профессиональной деятельностью отмечается чаще. Сегодня это НМО, замена сертификации на аккредитацию. Другим фактором, который обостряет выгорание – это негативные публикации в СМИ, которые очень часто неверно отражают тот или иной конкретный случай. Такие публикации в СМИ генерируют негативный общественный импульс в отношении всего медицинского сообщества.

Профессиональные показания . Во-первых, это связано с вредными и опасными условиями труда: инфекции, негативные физические факторы. Например, для рентгенологов, рентген-лаборантов имеются свои ограничения. Медицинские работники имеют возможность уйти раньше на пенсию. Но если силы позволяют поработать, то встаёт вопрос о выборе новой профессии.

Финансово-экономическая необходимость . Из-за невысоких зарплат специалист вынужден искать дополнительные источники дохода. Первый вариант: подрабатывать по профессии в других медицинских организациях. Второй вариант: внутреннее совмещение, дополнительная нагрузка на месте работы. Третий вариант: искать заработки в других сферах. Многие после того, как попробовали себя в других профессиях, в итоге уходят именно туда.

Другие профессии для медицинских специалистов

Научная и исследовательская деятельность

Средний и высший медицинский персонал могут участвовать в научных и лабораторных исследованиях. Данный вид работы не всегда, но часто, оплачивается в достаточной мере и позволяет сохранить профессию.

Медицинские знания и опыт позволят быстро освоить сферу научных исследований в фармацевтическом производстве, деятельности лабораторий и НИИ. То же касается участия в деятельности по биолого-химическим специальностям. Например, в пищевой промышленности.

Чтобы работать в этой сфере в принципе не требуется какого-то отдельного дополнительного образования. Если эта работа сопряжена с преподаванием, то тут потребуется пройти переподготовку.

Фармацевтический представитель

Работа медицинским представителем предполагает карьерный рост и достаточно высокие заработки. При этом здесь имеет место ненормированный рабочий день, постоянные разъезды и коммуникации с большим количеством людей ежедневно.

Многие медицинские работники выбирают данную сферу и строят эффективную карьеру. Для работы в этой сфере достаточно пройти спецкурсы или тренинги «Эффективное общение», «Технологии продаж».

Эстетическая косметология, СПА

Индустрия красоты и отдыха всегда держит открытыми двери для специалистов с медицинским образованием. Работать можно в салонах красоты и косметических кабинетах. Заработок можно формировать самостоятельно, чтобы получать приличный доход, предполагается самостоятельное продвижение услуг и наработка клиентской базы. Навыки и медицинские знания в этой сфере найдут прямое применение. При этом салон красоты или СПА, в котором работает специалист с медицинским образованием, будет более конкурентоспособным.

Чтобы полностью адаптироваться в этой профессиональной области, нужно пройти небольшие по объему практические спецкурсы. Обычно они заточены под каждую организацию. Например, «Технологии консультирования клиентов».

Данная должность подходит для врачей с высокой квалификацией. В зависимости от объемов работы и формы собственности, заработная плата может быть внушительной. Вариантом работы в таких центрах может быть несколько. Можно вести консультации клиентов в качестве спортивного врача или спортивного диетолога (нутрициолога). Для этого, конечно нужно пройти профессиональную переподготовку по таким программам, как « », « », «Нутрициология». Первые две программы предполагают медицинскую специализацию, а « » - немедицинская специализация. Обладатель медицинского диплома может с успехом работать консультантом по похуданию и коррекции веса. Другой вариант, можно получить дополнительное образование . Здесь также достаточно пройти переподготовку.

Расследование и установление страховых случаев. Оплата часто сдельная, а базовая заработная плата невысокая. Если в этой сфере есть талант, то можно зарабатывать хорошие деньги и рассчитывать на карьерный рост.

Возможно работать в частных и государственных компаниях и/или оформить индивидуальное предпринимательство. Если специалист решил работать на себя самого, то с введением закона «О самозанятости», упрощается адаптация в этой сфере. Доход и карьерный рост зависят от педагогической и профессиональной подготовки и сферы деятельности.

Первый вариант, пройти переподготовку до 1000 ак. часов на педагогическую специальность. Программа с объёмом 1000 часов позволяет получить диплом о переподготовке с присвоением квалификации «учитель», «педагог». Диплома о переподготовке достаточно, чтобы работать в образовательных учреждениях всех форм собственности.

• «учитель биологии и химии»,
• «учитель физической культуры»,
• «учитель ОБЖ»,
• «педагог-психолог»,
• «учитель-дефектолог»,
• «логопед»,
• «социальный работник».

Если вы заинтересованы в продолжении медицинской карьеры, можно обратить внимание на работу за рубежом. Для этого необходимо знать язык страны и иметь отличную подготовку.

Выбор новой професси в принципе не ограничен. Согласно закону "Об образовании" можно пройти переподготовку практически по любой профессии. Выбор новой профессии зависит от желания, некоторых способностей и т.д. Полный перечень специальностей и направлений представлен .

Стоит отметить, что всегда можно пройти очные и дистанционные курсы профессиональной переподготовки на базе Современной научно-технологической академии (СНТА) и начать карьеру в новой профессии.

У нас сейчас статус врача хуже, чем у официанта. Чиновники настойчиво убеждали людей, что белый халат - это слабак, лузер, недочеловек. К нам приходят пациенты и начинают диктовать свои правила: как и чем я их должен лечить...

«Быть бетонщиком в Корее лучше, чем хирургом в России» - иркутский врач об опыте работы за границей

Хирург высшей категории, отправившийся в сельскую больницу Иркутской области за миллионом по программе «Земский доктор» , вынужден в свой законный отпуск работать гастарбайтером в Корее. Отца троих детей душат ипотека и долги, но больничная администрация не помогает молодому врачу. Идея бросить всё и уехать батрачить на корейских «саджанов» пришла ему в голову после несправедливой жалобы пациентов.

Александру Денисову (имя изменено) 35 лет. В 2005 году он закончил лечебный факультет Иркутского медуниверситета с красным дипломом.

«Я мечтал стать врачом класса с седьмого, - вспоминает он. - Моими любимыми сериалами того времени были «Скорая помощь» и «Доктор Куин». В школьные годы и во время учёбы в институте я просто идеализировал профессию врача. Тем больнее падать…»

Амбициозный парень выбрал профессию хирурга. «Первое разочарование пришло в ординатуре, - рассказывает Александр. - Ординаторы и интерны оказались никому не нужны, их никто ничему не собирался учить. Я нашёл свой выход: весь второ

й курс ординатуры провёл в командировках по районам области, где практически самостоятельно познавал искусство хирургии».

В район за длинным рублём

После ордина туры Александр работал в Иркутске, специализировался на онкологии.

Аренда квартиры в Иркутске недалеко от центра отнимала из семейного бюджета 20 тысяч рублей. На оставшиеся деньги жить было трудно. И Александр принял решение поехать в район по контракту. В одной из маленьких ЦРБ, в 200 км от города, ему предложили 50 тысяч - сумма по тем временам вполне приличная.

Но то, с чем Александру пришлось столкнуться в селе, не стоило никаких денег.

«По факту я оказался единственным хирургом на весь район с населением 14 тысяч человек, - вспоминает врач. - Я был невыездным, не мог пойти в гости или поехать на выходные в город. Когда я приехал, меня поселили в больнице, где я прожил два месяца. И все эти два месяца мне не платили зарплату . Я человек интеллигентный, сначала молчал. Потом пригрозил прокуратурой, и мне начали выплачивать, но частями - так, что я не понимал, сколько и за что мне выплатили. 50 тысяч там никак не получалось».

После того, как Александр поскандалил с главным врачом из-за зарплаты, из больницы его выгнали и порекомендовали искать жильё самому. Проблем с квадратными метрами на селе нет, но все они - без удобств, с печным отоплением. У его нового дома было только одно преимущество - недорогая аренда, в месяц выходило всего две-три тысячи рублей. Из-за суровых условий, приближённых к северным, семья доктора ехать к нему отказалась .

«У меня жена городская была, - объясняет он. - Я всё время на дежурстве. Как она будет дрова колоть, воду носить? У нас ребёнок был маленький. На этом фоне случилась наша личная драма: мы развелись ».

«Я думал, что поеду в район, подниму денежек, - продолжает Александр, - а лишился семьи. Бытовуха, неустроенность, отсутствие жилья. Сейчас я жалею, что уехал тогда из города. Это была моя самая большая ошибка».

Медицина в районах по уровню развития сродни земской конца XIX века, считает доктор, по крайней мере, в Иркутской области.

«В своё время в нулевых годах неправильная политика была у главного хирурга области, - утверждает врач. - Он монополизировал всю хирургию , особенно плановую, в областной больнице. Когда я начинал работать, в районах вообще было запрещено оперировать планово. Сейчас областная больница не справляется с потоком пациентов, но те молодые врачи, которым в своё время запретили проводить плановые операции, так и не научились это делать».

Сейчас в районе хирурги сидят в основном на экстренности: аппендициты, грыжи, ножевые ранения. Травматологи есть не в каждой районной больнице. Если хирурги встречаются с травматологией, то только по минимуму: гипс наложить, спицу, сделать репозицию.

«В районах хирургия как наука мертва . Полная деградация, перспектив нет. Медицина районная агонирует. Многие мои однокурсники, посещавшие госпитальные кружки, мечтавшие оперировать, сделать себе имя, прогнулись под эту систему. Сидят в ЦРБ на мизерных зарплатах, делать ничего не умеют и не хотят . Другие ушли из медицины - или в медпредставители, или вообще. 40 процентов моего курса не работают врачами. Им просто некуда идти: поликлиники - это медицинский ад, а в стационарах мест на всех не хватает. И даже если устроишься в ЦРБ, как я, там ты будешь только деградировать», - сетует хирург.

К тому же больница, в которой он работал, не приспособлена под современные условия: зимой в ней холодно, вода привозная.

Врачи-миллионники бегут из села

По контракту Александр отработал чуть больше года и уволился - надоело быть единственным и за всё отвечать. Своих 50 тысяч ежемесячной зарплаты доктор так и не увидел.

Решил перебраться поближе к городу, в район, находящийся в 60 км от Иркутска. Там больница побольше, есть другие хирурги, делаются плановые операции. Работает отделение травматологии. К тому же поманила программа «Земский доктор», по которой медикам, приехавшим в село, дают миллион.

«С выплатой проблем не было, - говорит Александр. - Миллион дали сразу. Часть денег - 400 тысяч рублей - я потратил на первый взнос по ипотеке. Купил машину - это была моя давняя мечта. На самом деле, в наше время без машины никуда, нет мобильности».

Квартиру Александр купил в Иркутске на вторичном рынке - однушку в «хрущёвке», площадью 33 кв. м за 2 миллиона рублей. И это притом, что у него появилась новая семья. Жена - тоже врач, сейчас в декрете, двое маленьких детей.

За миллион в районе можно было купить небольшой дом 40-50 кв. м с участком в 10 соток, но без ремонта. С ремонтом - за 1 млн 200 тыс. рублей. Но в районе Александр с семьёй оставаться не хочет.

«Во-первых, район - это не город, - поясняет он. - Это посёлок. Во-вторых, нужно думать о будущем детей. Что я смогу дать им в этом посёлке, когда они подрастут? Школа есть, но развивающих центров нет. В Иркутске можно повести детей в бассейн, на гимнастику. В первую очередь думаешь о детях. Вряд ли сейчас кто-то из молодёжи останется на селе и будет доволен».

Тем не менее, Александр хотел построить в селе дом, собрал документы, чтобы вступить в программу «Молодой специалист на селе». Прописался в райцентре, купил участок за 100 тысяч рублей на остаток «земского» миллиона, оформил его на себя, приобрёл стройматериалы, заказал проектно-сметную документацию - всё за свой счёт, таковы условия программы. Документы подал в конце 2013 года, но денег на дом - субсидию в 800 тысяч рублей - так и не дождался .

«В мае 2016 нас вызвали и обрадовали: к концу года получим деньги. Проходит время, нам говорят: «Извините, ошибочка вышла. Вперёд вас в программу залезли сельхозработники. Они уже деньги получили». Они в приоритете, документы сдали позже меня, некоторые даже в 2016 году. Мне сказали: «Дорогой доктор, вы попадёте в программу в конце 2019 года. И если денежки получите, должны будете ещё пять лет отработать на селе», - вспоминает Александр.

По программе «Земский доктор» он уже обязался отработать в ЦРБ в течение пяти лет. За каждый недоработанный год, если вдруг придётся уехать, нужно вернуть государству 200 тысяч рублей. И, к сожалению, многие срок не выдерживают, бегут из села .

«За последние два года из нашей больницы ушло семь или девять врачей-миллионников. В наше время миллион - это не деньги. С весны 2016 года зарплаты резко упали, врачи работают на износ, а администрация на все вопросы отвечает: «Ну, вам же дали миллион». Как будто это больница выделила из своего бюджета», - делится Александр.

Уволились заведующая терапевтическим отделением, невролог, анестезиолог, педиатр. Двое из них нашли работу в больницах Санкт-Петербурга - в большом городе и медицина, и зарплаты совсем на другом уровне

«Педиатр не доработала всего год. Она ездила из Иркутска каждый день, а у неё в городе семья, трое детей. Когда она дежурила по экстренности, то она две недели жила в поликлинике в своём кабинете . Разве это нормально? У нас в администрации неадекватное отношение. Хороший менеджер должен думать о том, чтобы молодёжь привлекать, развивать. А они сели в своих креслах, и хоть трава не расти», - возмущается врач.

Александр работает в отделении пять дней в неделю. Берёт 8 дежурств в месяц. И за это получает 24 тысячи рублей . В период отпусков дежурит сутки через сутки, подрабатывает в поликлинике и эндоскопистом, дежурит ночью в аптеке, преподаёт в местном колледже.

Но всё равно математика семейного бюджета не сходится. Платёж за ипотеку - 30 тысяч в месяц. Аренда благоустроенной квартиры в селе - ещё 12 тысяч. Правда, свою ипотечную однушку в Иркутске хирург тоже сдаёт - за те же 12 тысяч.

Жена в декрете, Александр - единственный добытчик. С 2016 года выплачивать взнос по ипотеке доктор не может. Банк снизил размер выплаты до 24 тысяч рублей, но срок займа увеличился с 10 до 15 лет. Соответственно, вырастет и переплата по процентам.

«Много раз обращался к главному врачу и экономисту - толку нет. Ответ один: «Вы же получили миллион». Но какое отношение имеет миллион к моей зарплате? Экономист сказала, что мои доводы неубедительны, тарификационная комиссия решила не поднимать мне зарплату. В выплате компенсации на аренду жилья, хотя бы частичной, мне тоже отказали», - перечисляет Александр.

«В Корею я уехал после жалобы пациента»

У Александра большой отпуск - 50 дней. Раньше он использовал его, чтобы подзаработать в районах. Ездил в командировки по отдалённым больницам, оперировал.

Но в прошлом году на дежурстве у него случился неприятный инцидент. Родственники пациента, отказавшегося от госпитализации в ЦРБ из-за недоверия сельским врачам, устроили скандал в приёмном покое и напали на медсестёр и санитарку. А потом сами же написали жалобу на врача за неоказание помощи - одновременно в Минздрав, прокуратуру и следственный комитет.

Счастье, что врач всё же провёл минимальное обследование пациента и взял у него письменный отказ. Свою невиновность медики смогли доказать только по истории болезни.

Администрация больницы за врача не вступилась . Оказалось, что в приёмнике висят муляжи видео-камер, которые ничего не снимают. «Я не смог доказать, что они напали на медсестру и санитарку, - сетует хирург. - Я предложил главврачу написать на них заявление за клевету, но он меня не поддержал. Сказал: хотите - делайте сами. А для чего у нас юрист сидит в больнице?»

И тогда Александр решил впервые в жизни потратить свой отпуск не на медицину. Он поехал в Корею - туда, где за два месяца безвизового пребывания человек неленивый и расторопный может заработать годовую зарплату российского врача.

«За два года в Корее можно заработать на квартиру»

В Южной Корее действует безвизовый режим для россиян, приезжающих с туристической целью - до двух месяцев. Но большинство наших соотечественников используют это время, чтобы подзаработать. Многие, спустя два месяца, остаются в стране нелегально, рискуя попасть в миграционную тюрьму и подвергнуться депортации с последующим запретом въезда на срок от трёх до пяти лет.

Выходцев из России корейцы называют «росся-сарам» . Причём они не делают различий между жителями бывших союзных республик: узбеки и таджики для них тоже россияне. К сожалению, сейчас это понятие в Корее ассоциируется со словом «гастарбайтер» .

На заработки в Корею едут из Приморского, Хабаровского края, республики Бурятия, Иркутской области, с Камчатки. Из западных областей РФ Александр никого ни разу не встретил. Девяносто процентов тех, кто летит самолётом, к примеру, из Иркутска, едут в Корею работать. Миграционная полиция их ловит и выдворяет на родину. В последнее время методы её работы ужесточились.

«Миграционный контроль - это унизительно, на тебя кричат, обыскивают, - рассказывает Александр. - У нас полсамолёта сняли, повели на допрос. С ними там не чикаются, условий никаких. Живут они в подвалах в миграционной тюрьме, пока не купят за свой счёт обратный билет. Бывает, что семьи разделяют: жену пропускают, а мужа нет. При мне в тюрьму заводили и хорошо одетых людей, даже тех, кто приехал с туристической целью».

Но россияне едут в Корею снова и снова - через Китай, Монголию, Турцию. И остаются надолго. «Если остаться нелегалом, молодому и неженатому, можно за полтора-два года заработать на квартиру и машину», - объясняет Александр.

Он вспоминает знакомство с женщиной из Бурятии. Она уже два года живёт в Корее со своим хозяином-«саджаном» на правах любовницы. Дома у неё осталось трое детей, по которым она, как мать, очень тоскует. Но возвращаться на родину, где нет никакой работы, где она ничего не сможет дать детям, не собирается.

По словам Александра, корейцы удивляются : почему Россия - такая богатая страна, а её граждане работают в других странах на самых тяжёлых работах?

«Но где в России ты можешь заработать пять тысяч рублей в день? Да нигде! А тут в среднем платят сто тысяч вон (около 5,5 тыс. руб.)», - отвечает на вопрос хирург.

«В Корее никому нельзя доверять»

Билет в Корею обходится от 8 до 15 тысяч рублей. Ещё несколько сотен долларов будущему гастарбайтеру понадобится на дорогу и оплату услуг посредников.

«Когда я прилетел в первый раз, посредники брали за свои услуги 100 долларов, - вспоминает Александр. - За эти деньги они присылают тебе в мессенджер адрес, по которому ты должен приехать самостоятельно. Там тебя, может быть, встретят и возьмут на работу. Посредники ни за что не отвечают. Если в процессе работы у тебя возникнут проблемы, они не помогут. Они просто не будут отвечать на твои звонки. Сейчас услуги посредников стоят уже 150-200 долларов».

По словам доктора, посредники есть только у русских. В Корее работают узбеки, таджики, тайцы, монголы. И все они помогают своим соотечественникам устроиться на работу. Но только не россияне - они берут за это деньги. И чаще всего обманывают своих «клиентов», обещая лёгкую работу и высокую зарплату.

«В Корее можно хорошо заработать, если быть грамотным: быть трудолюбивым, никому не доверять и знать язык хотя бы минимально. Лучше ехать в одиночестве или вдвоём - это идеальный вариант. Если приехать большой компанией, найти хорошую работу для каждого будет сложнее», - предупреждает доктор.

Основная масса россиян, приезжающих на заработки, абсолютно не знает корейского языка. Даже этнические корейцы, которые живут в России. Сами жители Кореи очень плохо владеют английским. Поэтому общение между работодателем и работниками происходит на уровне жестов.

«За месяц работы какие-то профессиональные термины и отдельные слова, естественно, усваиваешь. «Амдэ» (нельзя) и «пали-пали» (быстрее-быстрее) - это первое, что я выучил», - делится Александр.

Даже узбеки, по сравнению с нами, в выигрыше. Между Узбекистаном и Кореей был подписан договор об обмене трудовыми ресурсами, чтобы граждане могли свободно приезжать на работу в соседнюю страну. Узбеки сдают экзамен на минимальное знание корейского языка, получают трудовую визу. Если бы такой договор существовал между Кореей и Россией, нашим гастарбайтерам было бы проще.

В первый раз Александр устроился работать «на поля» - собирал орехи. Это самая сложная и низкооплачиваемая работа. Целый день на жаре - с шести утра до шести вечера. Если погода портиться, ты не работаешь и зарплату, соответственно, не получаешь.

В шесть утра «саджан» привозит работников к подножью горы на своей машине. Нужно забраться на самую вершину - семь потов сойдёт, пока дойдёшь. Потом работники делятся по парам. Один забирается на самую верхушку огромного дерева с двадцатиметровым шестом. Закрепившись на верхушке дерева, он бьёт этим шестом по макушкам соседних деревьев. С них падают шишки, второй их собирает.

В течение дня на двоих нужно собрать 600 кг орехов. Это десять мешков по 60 кг. Но у Александра и его напарника выходило максимум по 8 мешков весом по 55-58 кг. После сбора эти мешки нужно спустить с горы и погрузить в машину. И за этот труд им не заплатили ни копейки.

«Обманывают не только посредники, «саджаны» тоже разные. Бывает, люди работают на полях по две-три недели, а им вообще не платят. Здесь совсем не сладко», - с сожалением констатирует Александр.

«Презирают, но не бьют»

Затем врач устроился работать на арматурный завод - делал бетонные блоки по немецкой технологии. Там он освоил специальности бетонщика-арматурщика, крановщика, стропальщика, работал на газосварке.

«Сначала было стыдно , - признаётся Александр. - Но потом переборол себя, деньги не пахнут. Таких, как я, много здесь. Со мной работали два банковских работника, три юриста, один преподаватель университета».

Хирург признаётся, что завод был его лучшим местом работы в Корее. Кормили три раза в день, обеспечивали жильём. За квартиру снимали с зарплаты 70 тысяч вон в месяц - меньше дневного заработка.

Рабочий день - с 5 утра до 8 вечера, 15 часов. С опозданиями строго: приходишь на проходную, прикладываешь отпечаток пальца, если вошёл хотя бы на пять минут позже - за первый час работы тебе уже не заплатят. Выходной день - один раз в неделю, в воскресенье.

Зарплаты по российским меркам на заводе хорошие. В среднем выходило 95 тысяч вон в день (100 тысяч вон - это 5 тысяч российских рублей). За четыре-пять дней Александр зарабатывал месячную зарплату хирурга ЦРБ . Сама работа монотонная, не требующая интеллектуальных усилий. Но физически очень тяжёлая.

«Огромные бетонные ванны - 50 на 10 метров, - описывает процесс работы врач. - Утром пневматическим пистолетом раскручиваешь эти ванны. Они между собой соединены тросами, эти тросы газорезом режешь. Всё это убираешь, снимаешь, краном вытаскиваешь из неё бетонные блоки и грузишь в грузовик. Это первый этап работы».

Дальше в течение дня ванны нужно подготовить под заливку. «На линии восемь таких ванн, - продолжает Александр. - Протираешь, прочищаешь, кладёшь арматурный каркас, через каждую ванну протаскиваешь 30 тросов руками. К вечеру заливаешь в них бетон. Бетон быстро застывает - за ночь блоки готовы». Мелкая, монотонная, муторная работа - изо дня в день.

По словам Александра, на заводе к нему относились неплохо. «Люди разные бывают, - говорит он. - Кто-то на лету схватывает, а кто-то тормозит. Слава богу, я отношусь к первой категории. Я в первый раз, когда приехал, очень боялся после умственного труда переходить на физический. У нас рабочий день восемь часов, тут - двенадцать. Работа, я слышал, очень тяжёлая. Я переживал, смогу ли я. Но я справился, и ко мне претензий никто особых не предъявлял».

В целом же корейцы относятся к россиянам пренебрежительно , говорит Александр, и это чувствуется. На тебя могут накричать, оскорбить, но бить не будут - драки в Корее строжайше запрещены. За драку могут оштрафовать или даже посадить в тюрьму.

Среди гастарбайтеров есть и своя градация. Корейцы охотнее берут на работу тайцев или монголов. «Они более исполнительные, - предполагает Александр. - Язык учат, прежде чем приехать. К тому же они меньше пьют. Водка в Корее очень дешёвая - примерно 1200 вон, по нашим деньгам около 50 рублей. Что нашему та тысяча? Он пошёл и пропил несколько тысяч, а утром лежит с похмелья. В этом плане мы сами испортили себе репутацию».

«Арбайт - что-то вроде панели»

Россиян в Корее больше, чем других гастарбайтеров. Поэтому на рынке дешёвой рабсилы образовался некоторый избыток предложений. Во второй приезд Александр уже не смог устроиться на завод. Каждый день он пытает счастье на «арбайте» - специальном месте, вроде панели, куда приходят работодатели и выбирают, кого они хотят взять сегодня на работу.

«Народу очень много, - рассказывает врач. - В офис арбайта приходят местные аутсайдеры - корейцы, плюс русские. Есть, из кого выбрать. Бывает, придёшь, а на работу не берут. Никогда не знаешь, куда сегодня попадёшь».

На арбайте набирают на самые тяжёлые и низкооплачиваемые работы: в поля, разнорабочими на стройку. Есть морские работы - выращивание и сушка морской капусты, но там, по словам Александра, часто обманывают. Хорошей считается работа на заводе или на строительстве теплиц, которые тут возводят круглый год.

Отказываться от предлагаемой работы на арбайте нельзя. «Если один раз откажешься, тебя больше никуда не возьмут. Если на их условиях работать не будешь, всё - слова своего ты здесь не имеешь. Если ты несколько дней не пришёл на арбайт, то тебя тоже уже не берут. Бывают россияне пьющие, они пропускают, а потом просто ходят и просиживают штаны», - описывает условия Александр.

Живёт он ещё с двумя россиянами в мотеле, в лав-номере - специальной комнате, предназначенной для занятий сексом. За такое жильё они втроём платят 500 тысяч вон в месяц (около 25 тысяч рублей).

«В Корее очень много таких мотелей. Корейцы в целях анонимности интимной жизни не занимаются этим дома, особенно молодёжь. Условия в таких мотелях естественно не очень, сервиса нет: нет туалетной бумаги, мыла, полотенец. Плюс все знают, что мы гастарбайтеры и относятся к нам плохо», - говорит Александр.

«Медицина в Корее очень дорогая»

Хирург старается по максимуму беречь руки, но кисти от тяжёлой работы все время болят. «Пару раз были форс-мажорные обстоятельства, - рассказывает он. - Током ударяло, что-то прилетало».

Если что-то случится, лечиться придётся за свой счёт, а медицина в Корее очень дорогая. «На орехах я работал с русским парнем из Хабаровска, - рассказывает врач. - Вдруг он пожелтел. Мы с орехов разбежались, и по интернету я узнал, что он попал в больницу, у него обнаружили гепатит В, желтушный период. Лечение за 10 дней стоило ему 2,5 млн. вон - это около 140 тысяч рублей. Собирали всем миром».

К тому же, по словам Александра, даже будучи врачом, он не сможет в Корее вылечить себя сам. Нельзя пойти в аптеку и купить то, что нужно. На все лекарственные препараты, даже самые простые, нужен рецепт от врача, приём которого стоит 100 тысяч вон (около 5 тысяч рублей).

Врач признаётся, что с удовольствием оформил бы страховку в российской страховой компании, когда отправлялся в Корею в «туристическую поездку». Только лишних денег в момент отъезда у него не было. Так и работает на свой страх и риск.

«Я всё равно выбрал бы медицину»

Мы беседуем с Александром уже второй час, и разговор снова и снова возвращается к реалиям российской медицины. Когда доктор говорит о своей любимой профессии, тон его меняется, становится всё более эмоциональным.

«Чтобы идти в нашу медицину , нужно иметь обеспеченных родителей», - говорит он. - Без посторонней помощи на зарплату не выжить. К сожалению, я вырос без родителей и ждать помощи не привык. Надо иметь блат , чтобы устроиться в хорошую клинику, остаться в ней и двигаться по карьерной лестнице. Я не жалуюсь, я просто говорю о реалиях».

Мы не могли не спросить Александра, хотел бы он что-то поменять в своей жизни.

«Я всё равно выбрал бы медицину, - ответил он, - но специальность другую. Не лечебного профиля, а типа стоматологии, где крутятся деньги. Или что-нибудь вроде УЗИ или КТ, чтобы была возможность подрабатывать частным образом. А хирург частный кабинет не откроет, даже если очень захочет».

У Александра трое детей. Может, не стоило создавать семью так рано? Может, сначала нужно было встать на ноги, а потом жениться и рожать детей?

«Нет, - уверенно отвечает доктор. - Насчёт семьи я бы по-другому поступил. Я бы ещё на первом курсе женился, сделал бы детей, чтобы к окончанию университета они были большие. Я всё время отдавал учёбе, у меня была цель получить красный диплом. Подрабатывал медбратом. А отдачи не получил. Да тяжело, но семья для меня - всё, мой смысл жизни, мой драйв».

Доктор говорит, что дело даже не в зарплате, в отношении к врачу со стороны современного российского общества. «Медицина у нас вроде бы бесплатная в стране, пациент сам из своего кармана ничего не платит. При этом уважения к врачам нет, - сожалеет он. - СМИ во всём обвиняют врачей. У нас сейчас статус врача хуже, чем у официанта. Я почему поехал в Корею, а не в командировку в район? Потому что есть ассоциация: белый халат - это слабак, лузер, недочеловек . К нам приходят пациенты и начинают диктовать свои правила: как и чем я их должен лечить».

Хирург считает, что политики и Минздрав специально стравливают между собой медиков и пациентов. Чтобы нормально зарабатывать, врач должен работать на 2-2,5 ставки , бесконечно дежурить. Естественно, он выматывается, дома не ночует. При этом несёт огромную ответственность за жизнь и здоровье пациентов.

Врач занимается не своими прямыми обязанностями, а бесконечными «вылизываниями» историй болезни. За каждую неправильно поставленную запятую врача штрафуют - снимают 25% . За каждый штраф приходится писать объяснительную на стол администрации больницы. Естественно, врачи звереют, им всё это не нравится.

Пациенты тоже звереют. Чтобы попасть к врачу, им нужно выстоять огромные очереди, пройти обследования, каждое из которых нужно ждать. На ком люди будут вымещать злобу? На рядовом враче. А врач не виноват, что в больнице нет нужных лекарств, что на обследование нужно ехать в область, считает Александр.

«Мне больно на всё это смотреть . Я приеду из Кореи и уйду из нашей медицины. Я хочу эмигрировать из России. Поехать туда, где ещё можно работать по моей профессии. Пока ничего конкретного говорить не буду, но, как только устроюсь, обязательно вам напишу», - пообещал хирург «Медицинской России».

Документальный фильм «Хирург» (реж. Василий Медведев)

или откровенная беседа с друзьями о том, как я пошел в Великорецкий крестный ход, почему перестал в него ходить и пойду ли снова?

Вместо пролога

- Вы идете в крестный ход?

Нет, а это обязательно?

Но Вы же - православный. Все православные идут в крестный ход.

А Вы тоже православный?

А почему тогда без бороды? Разве православные мужчины не должны носить бороду?

Ну, Вы тоже сравнили - бороду и крестный ход!

Я просто хотел узнать, зачем Вы в него идете?

Ну, не знаю. Просто иду и всё!

А хотите узнать?

А Вы сами ходили в крестный ход?

И да, и нет.

Как же это так?

Тогда послушайте.

Как это было?

Странное дело, я родился и вырос на Вятке, а о Великорецком крестном ходе узнал только уже взрослым, женатым человеком. Было это в начале 1990-х годов. Тогда мы с супругой и маленькой дочкой жили в Кстинино, в старом "поповском" доме, с окнами на старинный храм, широкими половицами и полом в полтора наката. Построенный в центре села, на высоком подклете, этот большой и просторный дом после революции 1917 года сразу привлек внимание советской власти. Отобрав дом у семьи сельского священника, она устроила в нем сельсовет, куда приходили друзья, а в подвале - тюрьму, где содержались и ждали решении своей участи враги этой власти. Хотя еще пять - десять лет назад все они были односельчанами, прихожанами одного храма, братьями и сестрами.

Взяв в руки государевы вожжи, эта власть правила круто и решительно, ломая и строя, не жалея ни своих, ни чужих. Но когда, со временем, вожди состарились, старый запал прогорел, пропал страх, а вслед за ним из магазинов исчезли товары, и в августе 1991 года ГКЧП попытался ее спасти, ни один житель села не вышел на улицу, чтобы защитить эту власть. Не только потому, что все эти годы она решительно и последовательно искореняла веру, отслеживая каждое движение людей в сторону храма. Это могло смутить лишь тех, кто любил Церковь. Нет, теперь, после нескольких десятилетий безбожия, все было куда прозаичнее - измученные безденежьем и уже никому неверящие селяне давно уткнулись в свои огороды, и потому все, что происходило за границей этих нескольких соток, их попросту не волновало.

Именно тогда мне на глаза попалась небольшая заметка о Великорецком крестном ходе, которую сопровождала черно-белая фотография - молодой священник в отяжелевшем от влаги подряснике с крестом в руке шел во главе немногочисленной колонны паломников по раскисшей лесной дороге. И от этого снимка повеяло другой жизнью - еще незнакомой, но глубокой и настоящей. Там, в этой далекой жизни, которая одновременно текла где-то рядом, люди жили молитвой, мужественно преодолевали посланные им испытания и точно знали, зачем и куда они идут. Это была именно то, что, как я понял много лет позже, Церковь называет "новой жизнью в Христе". И мне тоже захотелось пойти с ними на реку со сказочным названием Великая, словно сошедшим со страниц древнерусских былин.

"Пойти и дойти!"

Между тем приближалось время паломничества, а вместе с ним и конец учебного года (я тогда работал в школе), посадка картошки, дела огородные, и в завершение всего школьный завхоз откуда-то привез и высыпал под наши окна две телеги неколотых дров. Поэтому, когда я снова вспомнил о Великорецком ходе - было уже поздно. Паломники снова ушли на Великую, а я со своими дровами и грядками остался на берегу. И это было первым открытием - оказывается, одного только желания мало, нужна еще решимость. Причем за тебя никто этот шаг не сделает, и именно с него начинается твой крестный ход.

Лично для меня до сих пор остается загадкой, как и почему люди решаются сделать этот первый шаг? Но, думаю, в целом, для нашего поколения 40-летних, оказавшихся в юности перед выбором - или цинизм постсоветской жизни или робкий шаг к православной вере, мой опыт был довольно типичным. Таким образом, мой первый Великорецкий крестный ход 1997 года явился для меня одновременно и испытанием, и первой встречей с живым Православием. Отправившись в него и имея в запасе одну лишь молитву "Отче наш", к концу паломничества я знал наизусть не только тропарь святителю Николаю, но и, идя вслед за певчими, подпевал в полголоса пасхальные песнопения и угадывал отдельные строки из акафиста святому. Не на словах, а на деле - это была подлинная школа молитвы, о важности которой раньше я только читал, а теперь вот встал и пошел в первый класс.

Помнится, что этот крестный ход ознаменовался для меня еще одним важным открытием. Уже к концу первого дня пути, в Бобино, я почувствовал, что у меня, действительно, есть... душа, и что еще целых два дня мне придется буквально тащить ее на Великую реку. Да, именно так - мое тогда еще молодое тело тащило душу, которая все это время ныла и просилась обратно домой. На каждом новом переходе душа повторяла примерно одно и тоже: "И что тебе дома не сиделось? Куда и зачем ты идешь? В святцы захотел?" И что бы заглушить это нытье на третий день я начал... молиться. Просто шел и читал про себя "Отче наш", вслушивался в пение хора, читал акафист святителю Николаю. И ведь помогало - сомнения на время молитвы отступали прочь, идти становилось радостнее и легче. Я с уважением и немного с завистью глядел на бабушек, у которых все было наоборот - молитва вела их немощное тело, да так, что они обгоняли меня, молодого и здорового, но слабого духом. И это было вторым важным открытием.

Когда на стоянке перед Великорецким, издали, я увидел храмы, за спиной словно выросли крылья, и этот последний переход пробежал так скоро, что входил в село в первой группе паломников, и, гордый собственным достижением, сразу благословился у о. Геннадия (ныне иеромонаха Матфея) на обратный путь. Настроение в Великорецком было такое, что я кипел, сиял и лучился, как начищенный самовар, и чуть ли не налево - направо благословлял людей, леса, луга и птиц, дивно щебечущих на реке Великой в предрассветный час. От усталости не было и следа. И даже трудности обратного пути не испортили этого вдохновленного настроения.

Помню, как наполненный им до краев я вышел из автобуса на своей остановке и прямо "в чем покорил Эверест" - с загоревшим и обветренным лицом, большим красным рюкзаком, в походной одежде - я зашел в магазин "Рассвет" и... остановился в удивлении. Здесь было все как всегда - все те же, что и раньше уставшие за день продавцы что-то вешали, заворачивали, протягивали таким же уставшим покупателям, и даже женщина - кассир была все та же - уставшая, большая и все время чем-то недовольная.

За время крестного хода я уже настолько привык к той новой, другой жизни, что видеть все это было и странно, и печально. Оказывается, пока я, стиснув зубы, тащил себя на Великую реку, унывал и радовался, и снова унывал, и снова радовался, здесь ровным счетом ничего не изменилось. Словно я вновь вернулся в начало июня, в те дни, когда только еще решал для себя - идти или не идти? И это вдруг неожиданным образом еще раз утвердило меня в решимости отныне, каждый год, обязательно идти Великорецким крестным ходом. "Пусть хотя бы несколько дней в году, - думал я, - но буду жить той самой новой жизнью".

"Преодолеть себя!"

И вот наступил новый год, а с ним и приблизилось время крестного хода. По наивности я думал, что, если с первого раза сумел пройти весь путь, то и дело сделано, я всего достиг и теперь надо только повторить прежний "успех". Но милосердный Господь не дал мне закоснеть в гордости. Вот только жаль, что я не сразу это понял. А произошло это так.

Как не пугали меня друзья, первый раз на Великую и обратно я прошел без единой мозоли, и потому затем целый год всем без устали нахваливал старые отцовские кроссовки и раздавал советы "бывалого" паломника. Заслуженные кроссовки с почетом стояли на полке и всем своим видом внушали уверенность, что уж, за что, а за ноги, во время нового паломничества я могу совершенно не беспокоиться. В итоге, отправившись в путь и натерев все, что было возможно, походкой подстреленного пингвина я дошел только до Великорецкого и, доковыляв до отца Тихона, смущенно попросил благословении выйти из крестного хода. В ответ, улыбнувшись в густую рыжую бороду, отец Тихон спросил: "Утро вечера мудренее. Может к утру и пройдет?". "Нет, нет! Не пройдет! - решительно замотал я головой, уже размечтавшись о том, как вечером следующего дня, в кругу семьи буду пить чай с вишневым вареньем, рассказывая друзьям о "благодатных трудностях крестного пути". Спустя пару часов, я уже мчался в попутной машине в сторону Вятки, стараясь не думать о том, что "сошел с дистанции". "Ну, ничего, ничего, - успокаивал я себя. - В следующий раз обязательно схожу туда и обратно. А сейчас можно и отдохнуть".

И вот наступил следующий день. Не смотря на усталость, по крестоходской привычке, я проснулся ни свет, ни заря и сразу почувствовал, что... абсолютно здоров! Всего за одну ночь из подстреленного пингвина я превратился в борзого скакуна! Это казалось невероятным. Ни одной мозоли! Я буквально вывернулся наизнанку перед зеркалом. Ну, хотя бы в одном месте что-нибудь вспухло или покраснело? Нет, здоров! Абсолютно здоров! И вдруг мне стало невероятно стыдно за то малодушие, что я проявил в Великорецком. "Эх, надо было задержаться, переночевать. Сегодня бы шел со всеми в обратный путь! Кстати, а где они сейчас?" Я стал лихорадочно вспоминать, где теперь могут идти паломники, и затем целый день, стоило мне только посмотреть на часы, как невидимый диктор внутри меня докладывал: "13.00 - должно быть идут по Медянскому бору. 16.00 - наверное, вошли в Медяны. 20.00 - пришли в Мурыгино". Впечатление было таким, словно меня разорвало на две части, одна из которых уже пришла домой, а другая все еще идет крестным ходом.

Не вынеся этого разделения, утром следующего дня я отправился к новому мосту, чтобы встретить там паломников и пройти с ними хотя бы последние километры по городу. Когда приблизилась колонна крестоходцев, все они, включая старушек и маленьких детей, казались мне былинными богатырями. Уставшие, но по-прежнему собранные и сосредоточенные, они проходили мимо, а я все не решался войти в их колонну, считая, что, сбежав из крестного хода, не имею права быть причастным к их подвигу. Неожиданно со мной поравнялась пожилая паломница, которая несла несколько бутылей святой воды, и, чтобы хоть как-то искупить свое недавнее малодушие, я предложил ей помощь. К моей радости она согласилась. Я вошел в колонну и так, с бутылями, со всеми крестоходцами к вечеру пришел в Серафимовский собор.

Путь был завершен. И все же, с моей точки зрения, он не был "вполне успешен", ведь я "сошел с дистанции", пропустив его добрую половину. Я по-прежнему мерил крестный ход километрами и отчаянно хотел, конечно, не славы, но хотя бы одобрения. Я ругал себя за малодушие, но, не потому, что оно глубоко угнездилось в моем сердце, а потому что оно и было причиной того самого неуспеха. "Нет, - думал я. - Я не смог пройти этот крестный ход целиком и потому он - несчитовый. В следующем году, хоть на карачках, но проползу весь путь. Вот увидите!"

"Потрудиться, помолиться"

Однако и в следующем году, из-за занятости на работе, мне не удалось пройти крестный ход целиком. Тогда, преисполнившись энтузиазма, я решил, что обязательно отправляюсь хотя бы в обратный путь и пройду его "за себя и за того парня". Сказано - сделано. Накануне, на семейном совете, было решено, что на проводы крестного хода до Бобино со мной отправиться дочь - второклассница, и мы вместе будем молиться о маме, которая осталась дома, так как ожидает малыша.

К этому времени у меня уже появились знакомые священники - крестоходцы. Один из них посоветовал в пути держаться ближе к иконе, духовенству и певчим, чтобы "молитва у тебя постоянно звучала в голове, так и идти легче". Но в первый день осуществить это не удалось. Мы с дочкой просто не успевали за головой крестного хода, которая, восстав с привала, каждый раз бодрым шагом устремлялась вперед, задавая всем и темп, и тон. Спустя два дня, я снова приехал в Великорецкое все также полный желания "потрудиться". Теперь я шел один и уже не отставал от головной группы. Идти с молитвой было, действительно, легче. Тем более что, в отличие от меня, свеженького, крестоходцы уже изрядно устали и теперь уже не так рвались вперед.

Сам вид этих собранных и молчаливых людей с обгоревшими на солнце и обветренными лицами внушал уважение. У большинства за плечами - уже ни одно паломничество. Многие из них были сама сосредоточенность - ни одного лишнего слова, жеста или даже шага. На привалах они были все также скоры и собраны, как в пути. Пока священники молились, сопровождающие их паломницы в два счета, выверенными движениями постилали на траву клеенку, на которой, как на скатерти самобранке, вскоре появлялись бутерброды, печенье, огурцы, помидоры и даже горячий чай. Только здесь, в краткие минуты отдыха, первопроходцы позволяли себе поговорить. Но никак не о пустяках, а непременно о чем-то духовном - о том, "как важно принять Великорецкую традицию из рук бабушек, которых с каждым годом становится все меньше", "как умилительно идут крестным ходом дети", "какие молодцы родители NN, которые взяли с собой в паломничество грудного младенца" и т.д. Едва ли не постоянно звучало "спросите у батюшки", "как батюшка благословит", "что скажет батюшка".

Затем все также, в мгновение ока, скатерти убирались в рюкзаки, и, восстав и воспев, головная группа устремлялась в путь. Певчие - перед иконой, священники - за иконой, а за ними, ровными рядами - паломники и паломницы. Каждый - на своем месте, по крайней мере, в первых рядах. И чтобы занять это место, иногда приходилось потолкаться. Конечно, не между собой, а с другими паломниками, случайно оказавшимися в передовой шеренге. Где-то в начале пути довелось испытать это и мне, и потому, хотя знакомый священник объяснил соратникам, что "пихать меня его надо, потому что он - "свой", я все же старался не лезть в первые ряды, понимая, что там мне не место.

Наконец, на горизонте показалось Мурыгино, и мне сразу вспомнилось, как два года назад, во время моего первого паломничества, не зная, "где главу приклонить", я напросился на чей-то сеновал, где в это время уже лежало и сопело десятка два паломников. Втиснувшись между чьими-то сапогами и своим рюкзаком, я просто упал на доски и уснул, даже не сняв обуви. Ночлег в крестном ходе - всегда проблема. Особенно для тех, кто идет впервые. И вот теперь снова надо было заботиться о том, где упасть. Словно прочитав эти мысли, ко мне подошел знакомый из числа бывалых ходоков и предложил пойти с ними, так как "паломник N уезжает в Киров, и потому в доме, где мы всегда ночуем, остается свободным одно место".

После молебна мы отправились на ночлег. Я уже приготовился снова лезть на сеновал, но, оказалось, что делать этого не надо. "Сеновал" оказался еще вполне крепким домом с немаленьким огородом и баней, которая издали приветливо встречала нас запахом березовых веников. "Ты знаешь, - откровенничал знакомый, - мы уже давно перед началом крестного хода выезжаем "на маршрут", чтобы решить проблему с ночлегом. Обычно едем с другом. Приезжаем в село. Выбираем дом. Конечно, хозяева хотят на крестном ходе подзаработать. И это нормально. Ну, пустили бы они человек десять - двадцать, по полтиннику с человека. А друг у меня - бизнесмен. Даст хозяевам - тысячу рублей, и весь дом в нашем распоряжении. Могут и стол накрыть, и баньку затопить? Ты любишь баньку?" Вообщем, спал я в ту ночь в отдельной комнате, на широкой семейной кровати и приятно поскрипывал новеньким накрахмаленным бельем. А что? Имею право. Все оплачено. А по улицам Мурыгино еще долго ходили в поисках ночлега паломники, у которых не было друга - бизнесмена.

Утром мы продолжили путь. Крестный ход шел через Гирсовский бор, берегом реки Вятки. Утреннее солнце купалось в верхушках сосен. Пахло ладаном и сырой землей. Чудотворная икона покачивалась на плечах батюшек, и все дальше и дальше уходила вперед. Я намеренно отстал и теперь шел один, не с головной группой. Прошедшая ночь совершенно выбила меня из колеи. Не потому что я не выспался. Напротив, выспался я превосходно. Банька была горячей, ужин - плотным, а постель - мягкой. Но именно это и пугало. Точнее, лишало мое паломничество смысла. Ведь я шел "потрудиться, помолиться", а тут - бац! - попал в... санаторий. Мне бы принять эту ночь как дар Божий, как знак Его щедрой, неизреченной милости. Но я был горд, самолюбив и потому целиком и полностью сосредоточен на своем "суперплане", который теперь потерял всякий смысл.

Я специально несколько отстал от головной группы, потому что снова слышать высокие и правильные слова о "величии Великорецкой традиции" мне было невыносимо. Я знал и видел, как произносившие их люди ночевали в соседнем коттедже, не меньше и не хуже, чем мой, и также "оплаченном" накануне крестного хода. Но их, видимо, это не смущало. Все такие же целеустремленные и собранные, плотными рядами они шли за иконой в свой "последний и решительный бой". На горизонте тем временем уже вставали дома и трубы областного центра.

Видимо, для того, чтобы я не забыл той ночи в Мурыгино, через пять лет Бог показал мне, как все могло быть иначе, если бы не Его дар и Его милость. Тогда в крестный ход впервые пошла моя супруга Ирина, и я обещал встретить ее в Бобино и разместить на ночлег у знакомых. Почти весь первый день паломничества лил дождь, и потому, сократив одну из стоянок, паломники пришли в село раньше и быстро разошлись по домам. Когда я приехал в Бобино, то обнаружил Ирину в центре села в кампании еще трех таких же начинающих паломниц, и потому она наотрез отказалась идти одна на ночлег к знакомым, в "проверенное" и "заранее оплаченное" место. "Ну, сам подумай, как я могу их бросить?" - сказала Ирина, показывая на своих новых подруг. Делать было нечего, и все этой сырой, замерзшей "бригадой" мы пошли по селу в поисках ночлега. Через полчаса нас было уже до десяти человек, так как, видя компанию во главе с человеком в подряснике (я к тому времени уже был рукоположен), все эти бедолаги с надеждой присоединялись к нам. Так, обходя село от дома к дому, мы неизменно получали отказ. Все уже давным-давно было занято. Иногда сердобольные хозяева приглашали пройти в дом и самим убедиться, что мест нет, но мы и сами это видели, и уже были готовы притулиться хоть в сарае, лишь бы под крышей. Ночлег мы нашли где-то через час, когда в большинстве домов уже погас свет. Нас приютил Владимир Михайлович Кудрявцев, чей дом и так уже был полон, но на полу в коридоре и сенях еще нашлось место для десяти уставших и замерзших паломниц. Именно с той встречи в доме Кудрявцевых позже началась история строительства в селе Бобино деревянной Никольской церкви.

Но это будет через пять лет, а пока, уставший и опечаленный крахом своего "суперплана", я шел и думал о том, что в следующий раз ни за что не дрогну и пройду весь путь так, как положено.

Крестный ход как "протест"

Между тем, приближался 2000 год - юбилейный для Великорецкого крестного хода. На этой волне с ним стали происходить удивительные изменения. Буквально на наших глазах крестный ход значительно вырос числом и заметно помолодел. Каждый год в него вливались сотни новых паломников, которые с замиранием сердца слушали рассказы бывалых ходоков о том, как еще недавно власти гнали и преследовали их, не давая пройти на Великую реку.

Так случилось, что в ту пору я как раз нарабатывал материал для кандидатской диссертации по теме хрущевских гонений. Со страниц документов вставала, действительно, жуткая и подлая картина, в свете которой бывалые крестоходцы казались настоящими героями своего времени. Позже Владимир Крупин посвятил им слова, помещенные на памятном кресте, что установлен наверху Великорецкого холма: "Поклон вам, воины Христовы, сохранившие для нас великую святыню - Великорецкий крестный ход". Лучше не скажешь. Вместе с тем, нельзя было не заметить, что многолетнее хождение на реку Великую одних только мирян, без участия духовенства, которому категорически было запрещено появляться в месте паломничества, имело также и свои печальные результаты.

Во-первых, в сознании многих людей крестный ход как бы отделился от самой чудотворной иконы и приобрел самодовлеющее значение. Являясь, как и любое другое богослужение, вызовом окружающему миру, частью прихожан он стал восприниматься как вызов, протест и только. Без отношения к самой чудотворной иконе, ее истории и чудесам. Попросту говоря, если бы таким людям сказали, что в этом году сам чудотворный образ не пойдет на реку Великую, то они сказали бы, что это и не важно, и "мы все равно пойдем". Словно не чудотворный Великорецкий образ освящает ходоков, а, наоборот, их шествие, потертости и мозоли придают ему величие и святость.

Так, со временем, среди участников крестного хода стали появляться казаки с "чудотворными" иконами; "старцы" в инвалидных колясках, пророчащие о близком конце света; фотографы, специализирующиеся на уставших бабушках, грязи и покосившихся домах; иностранные журналисты, пытающиеся на стоянках узнать у русских детей, что они думают о сексе; экстрасенсы; крепкие мужчины в камуфляже и другие персонажи. Если обычные паломники берут с собой в крестный ход иконы и молитвословы, то эти - флаги, плакаты и листовки. Своих единомышленников они собирают через интернет, называя крестный ход "полевым выходом". Завидная мечта такой группы - пойти в голове колонны, развернуть транспарант типа "Православие или смерть" с таким расчетом, чтобы многотысячная колонна паломников оказалась как бы идущей за этим транспарантом, сделать несколько снимков и выложить их на своем сайте. Если попутно удастся раздать пару тысяч листовок, то "полевой выход" можно считать успешным. Понятно, что к крестному ходу все это не имеет никакого отношения, о чем твердо и ясно сказано в его Уставе: "Участие политических, общественных, коммерческих и любых иных организаций в Великорецком крестном ходе не разрешается. Их члены могут участвовать в паломничестве на общих основаниях, как простые паломники, без специальной формы одежды, плакатов, транспарантов, значков и другой символики этих организаций". Прописать эту норму заставила сама жизнь.

Но "деятели" не унимаются и вовсе не собираются упускать шанс заявить о себе миру. Когда два года назад протоиерей Андрей Дудин, как заместитель Предстоятеля крестного хода, потребовал, чтобы они перестали раздавать листовки и свернули плакаты, один из мужчин с вызовом ответил ему: "Нам попы - не указ. На Великую ходили и с попами и без попов. Это древняя народная традиция, и ты ее не приватизировал. Поэтому и указывать нам не можешь. Так что, дорогой, иди своей дорогой!". Пока человек в камуфляже "воспитывал" отца Андрея, его товарищ старательно снимал "процесс воспитания" на фотоаппарат. Видимо, для того чтобы позже выложить "фотоотчет о проделанной работе" на сайте своей организации.

Причем, сказанное выше, касается не только мужчин. Пару лет назад, 3 июня я встречал поезд "Вятка", который, казалось, целиком оправился в крестный ход - с рюкзаками, ковриками и иконами. Вдруг вижу на вокзале трех женщин лет пятидесяти. Предложил их подвезти до Серафимовского храма. Они с благодарностью согласились. Уложили рюкзаки в багажник. Только отъехали от вокзала, мои попутчицы завели разговор о новых паспортах и ИНН. Словно, проверяли - "настоящий" ли батюшка их везет? Попытался им возразить и в ответ сразу получил: "А вы почитайте вот это... А старцы говорят... Да мы сами видели эти три шестерки!" Понял, что спорить бесполезно. Еду, молчу. И они тоже замолчали. Так, молча, доехали до храма. Молча достали рюкзаки из багажника. Молча простились. Словно, кроме как о новых паспортах, и поговорить не о чем.

Складывается впечатление, что, привыкнув с советских времен бороться (за мир во всем мире, за всеобщее разоружение, за свободу американских индейцев и т.п.) часть наших прихожан никак не может от этого отвыкнуть. Наша жизнь, действительно, несовершенна. Но, если одни считают причиной тому свое собственное несовершенство, то другие, как пионеры, "всегда готовы" против чего-то сражаться - новых паспортов, ИНН, демократии, русофобии, ювенальной юстиции и дальше по списку. Не зря писал поэт "есть упоение в бою". Вот только к Великорецкой традиции это не имеет никакого отношения, и "подателю сего", скорее, надо не в крестный ход, а на баррикады.

Вместе с тем, как мне кажется, надо трезво понимать, что крестный ход всегда привлекал и будет привлекать таких людей, так как, по самой своей сути, он является "вызовом" потребительству и обществу, которое на нем основано. Поскольку же, в большинстве своем, являясь новоначальными христианами, мы нетвердо стоим на ногах, то, как правило, и уклоняемся от "царского" пути. Главное, чтобы вовремя нашелся человек, способный нам это объяснить. Как произошло это со мной в том же паломничестве 2000 года. Помнится, что тогда я был увлечен старым русским гимном "Боже, царя храни!" и потому на обратном пути, где-то под Медянами, сподвиг еще несколько крестоходцев вместо акафиста Святителю Николаю петь этот гимн. Ну, где еще это было возможно? Не в областной же администрации, где я тогда трудился! Идем, поем, по ходу дела к нам присоединяются другие паломники. Хорошо! Уже невольно хочется перейти на строевой шаг. Вдруг с нами поравнялся священник. Идет рядом, слушает. Дослушал и говорит: "Хороший гимн. И вы, молодцы, что слова знаете. А вот петь его здесь не надо. Потому что это крестный ход, а не демонстрация. Давайте лучше тропарь Святителю Николаю вместе споем!". Начал, и мы за ним подхватили. Спасибо, что объяснил, а то до сих пор путали бы крестный ход с демонстрацией.

"Обет" или "обед"?

В противовес этому, набирало силу и другое отношение к крестному ходу, которое талантливо, глубоко и масштабно было сформулировано в документальном фильме Марины Дохматской "Обет". Как известно, у кино - свои принципы. И один из них заключается в том, что хорошее кино обязательно должно произвести впечатление, чем-то поразить зрителя. В данном случае "оружием массового поражения" было избрано само Великорецкое паломничество - самое древнее из ныне существующих (ему уже более 600 лет), самое массовое (насчитывающее десятки тысяч паломников), самое продолжительное (более 150 км. пути), самое многострадальное (в 1959 году его "закрывали" на всесоюзном уровне) и одно из наиболее известных Православной России и, особенно, Москве, где Великорецкий образ побывал дважды.

На экране мы видели все тоже "самое-самое" - уставшие от городской суеты москвичи целыми вагонами с рюкзаками и палатками высаживались на кировском вокзале; многотысячная колонна паломников переходила реку Вятку по мосту, над которым парил вертолет съемочной группы; их путь был бесконечным и трудным; пожилая паломница вспоминала, как плохие милиционеры в былые годы отлавливали хороших паломников по лугам и лесам; кировский губернатор - коммунист дарил Великорецкой церкви колокола, внимающий ему настоятель загадочно и многозначительно молчал, американский профессор искренне и глубоко размышлял о русской соборности, а паломники со всей России, ближнего и дальнего Зарубежья наперебой рассказывали о чудесах, о том, что не могут жить без крестного хода и уже начали считать дни до нового паломничества. К концу этого большого, талантливого и искреннего фильма у зрителя рождалось, крепло и, наконец, вырывалось из груди одно только желание: "И я хочу! И я должен попробовать!" В результате с каждым новым годом Великорецкий крестный ход прирастал несколькими тысячами первопроходцев.

Мне хорошо запомнилась одна встреча, которая, как мне кажется, передает настроение тех благословенных лет. Она произошла во время паломничества 2000 года, которое Господь благословил мне пройти от начала и до конца. Утром второго дня пути, уже за Бобинским волоком, на подходе к Загарью, я обнаружил в колонне паломников группу 12-13 летних школьников. После бессонной ночи и долгого перехода они сильно устали и шли уже из последних сил. Я поинтересовался, как они оказались в крестном ходе? Ответом было: "Учитель предложила, родители согласились, вот мы и пошли". Пошли почти целым классом, в футболках и кедах, без палаток. "А как же вы ночевали?" - поинтересовался я. "Очень хорошо! Нас одна бабушка в Бобино пустила на сеновал". "А родители с Вами идут?" "Нет, мы сами, и вот еще Мария Ивановна" - и ребята показали на девушку лет 20-ти, с огромным рюкзаком и уставшими глазами. - "Это наш классный руководитель! Она нам и рассказала про крестный ход". Бедная Мария Ивановна, а точнее просто Маша, стояла, чуть покачиваясь от усталости, и только улыбалась в ответ, не в силах объяснить, как все это произошло, и что с ними всеми будет через какой-то час - другой пути. "А не боитесь? Путь-то дальний", - не унимался я. "Нет, не боимся, - отвечали ребята. - Мы уже не раз ходили в поход. И в этот раз дойдем!".

Не знаю, понимали ли эти школьники, чем паломничество отличается от обычного похода, и понимала ли их учительница, какую ответственность взяла на себя, пригласив к участию в нем своих учеников? В конце концов, и молодожены, как правило, мало что знают о семейной жизни, но это - не повод не вступать в брак. Да, и не это главное. Не войдя в воду, плавать не научишься. Главное - захотеть. Без этого не будет ни семьи, ни крестного хода. Так на рубеже веков тысячи людей захотели пройти Великорецким крестным ходом, и не нам судить, какими путями Господь привел их на Великую реку. Однако мало создать семью, надо еще суметь ее сохранить. Мало креститься, надо еще научиться жить церковной жизнью. Мало пойти в крестный ход, надо научиться в него ходить.

Между тем, уже вскоре стало очевидным, что идея паломничества, как исполнения обета, некогда данного вятчанами Богу в благодарность за перенесение Великорецкого образа в Хлынов, не может исчерпать всех его смыслов. Обет был дан вятчанами, но шли в него не только вятчане. В 2000 году благословением Святейшего Патриарха Алексия II Великорецкий крестный ход стал всероссийским, после чего число иногородних паломников стало прибывать в геометрической прогрессии. Словно, каждый из них, вернувшись с Великой реки, на следующий год брал за руку еще двоих и вел с собой.

Областные власти всячески поощряли эту тенденцию, поэтично называя Великорецкий крестный ход "визитной карточкой Кировской области". Затем в кулуарах стало звучать другое слово - "бренд", который, дескать, создает "позитивный образ нашего региона среди других субъектов Российской Федерации". При этом областным властям приходилось с каждым годом все выше и выше поднимать планку этого "бренда", изыскивая в бюджете все больше средств для того, чтобы принять и разместить растущую армию паломников, обеспечить их безопасность, медицинское обслуживание и т.д. и т.п. Как известно, к хорошему привыкается быстро, и потому уже в 2000 году, получив в Великорецком бесплатную кашу и хлеб, некоторые паломники роптали: "А в прошлом году бы еще и компот!". Как в известном фильме про тунеядца Федю. Слышать это было горько и очень хотелось ответить: "Нет, уж простите, но вам надо выбрать - или обет или обед?"

Однако и с "концепцией обета" все было не так просто. Во-первых, потому, что современному, рационально мыслящему человеку трудно поверить в то, что в далеком XIV века священники не смогли сдвинуть чудотворный образ с места, пока не пообещали ежегодно приносить его на место паломничества. А раз, как они считали, не было чуда, то не было и обета, а без него крестный ход теряет смысл "соборного делания" и превращается в дело "моего личного благочестия" и его общий, единый смысл распадается на тысячи индивидуальных смыслов, которых у каждого паломника - целый рюкзак за плечами.

Во-вторых, во всей этой "концепции обета" было нечто такое, с чем сердце никак не могло согласиться. Особенно, когда в качестве назидательного примера начитанные крестоходцы вспоминали, как однажды вятчане отказались исполнить обет и не пошли на реку Великую, за что Бог наказал их морозами, погубившими в июне все посевы, и только после должного исполнения обета, Бог даровал им хороший урожай. Очевидно, что в те времена, когда большинство вятчан работали на земле и жили своим хозяйством, это пример казался им весьма конкретным и убедительным. Но сегодня абсолютное большинство паломников уже не являлись крестьянами. Должны ли они в таком случае были думать, что, если не пойдут в крестный ход, то Бог разрушит их бизнес, уволит с работы, пошлет плохого начальника, болезни или какие-то другие несчастья? Как бы на первый взгляд это не показалось странным, но, высказывая подобные мысли, православные люди, в действительности, повторяли присущую католическому богословию мысль о жертве (в качестве которой в данном случае выступает крестный ход), как некотором "выкупе" который способен удовлетворить гнев или правосудие Божие. Подобного рода богословие и жертву, понимаемую, как "юридическую сделку", протопресвитер Александр Шмеман сравнивал с "налогом с доходов" и призывал в корне переосмыслить природу жертвоприношения, которая сегодня забыта даже богословами. Что уж тут говорить о простых паломниках?

Тогда, в 2000 году, я не мог ответить на эти вопросы. Мысли роились в моей голове. По мере приближения к Великорецкому, с каждым новым километром, главный смысл крестного хода все больше ускользал от меня и дробился на тысячи маленьких смыслов. В конце концов, я вернулся к тому, с чего начал: "Надо просто дойти и вернутся!", и когда спустя пять дней это, с помощью Божией, это было исполнено, и я вновь без единой мозоли прошел вес крестный ход и возвратился домой, то вдруг понял, что на следующий год в крестный ход уже не пойду. Так как не вижу в этом смысла.

Конечно, сегодня я понимаю, что это было большой и досадной ошибкой. Причина же ее заключалась в том, о чем когда-то с сожалением писал отец Александр Шмеман: "В наше время в центре религиозной жизни стоит не истина, а религиозное чувство, оно, а не истина, признается главной ценностью, по которой мерится все. И в церковной жизни, и в богослужении все расценивается в зависимости от того, что "я" хочу получить от них, что "мне" представляется существенным, что "я" люблю в них" .

Десять лет назад я тоже не смог избежать этой ошибки. Возможно, где-то на глубине души я понимал, что вовсе не крестный ход утратил Богом данные ему смыслы, а просто рухнули, обесценились, исчерпали себя мои фантазии и желания, которые, по своей гордости, я считал смыслами крестного хода. Но прорваться сквозь них к подлинному смыслу Великорецкого паломничества мне еще не хватало ни знаний, ни сил, ни духовного опыта. Для этого необходимо было не только время, но нечто большее.

"Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!"

"Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается". Прошло еще долгих десять лет, прежде чем, я дерзнул вернуться к этой теме. Все эти годы в крестный ход я не ходил и со стороны наблюдал, что с ним происходит.

Внешне все выглядело вполне благополучно. С каждым новым годом число крестоходцев увеличивалось, и в итоге достигло 40 тысяч человек. Начиная с 2005 года, на реке Великой их встречал уже не приход, а мужской монастырь во главе с игуменом Тихоном, некогда водившим крестоходцев. Братия монастыря при участии областных властей трудилась над восстановлением Великорецких храмов и, в первую очередь, Никольского собора - главной святыни обители. Сменились три губернатора, и каждый из них в меру сил помогал в этом важном деле. В ноябре 2008 года Великорецкая икона в третий раз посетила Москву, где ей поклонились несколько тысяч москвичей и гостей столицы. Специально к этому визиту епархия издала большую книгу, которая обобщила все, что на сегодняшний день известно о вятской святыне и крестном ходе. Отныне не только летом, но в течение всего года в Великорецком можно было встретить паломников, а их география ширилась с каждым годом.

Все это радовало, но моего отношения к крестному ходу не меняло. Напротив, с каждым годом нарастало ощущение, что отмеченные выше проблемы все больше усугубляются. И даже принятие в 2008 году Устава Великорецкого крестного хода, важного и нужного документа, не могло их решить. Потому что для решения требовалось не столько грамотное администрирование или научное изучение древней вятской традиции, сколько богословское осмысление крестного хода, а этого как раз и не было. Казалось, единственное, что могло волновать и журналистов, и власти, и самих паломников - это то, насколько в новом году возросло число участников крестного хода, и что собираются придумать нового областной оргкомитет и епархия для того, чтобы облегчить их путь?

Главные вопросы все также оставались без ответов. Казалось бы, было уместно ожидать их от духовенства, идущего крестным ходом. И, конечно, священники не бездействовали - шли со своими приходами, молились, служили, исповедовали, фотографировали, снимали фильмы о Великорецком крестном ходе. Это было, действительно, важно. Но это не было главным. И в отсутствие главных ответов крестный ход неизбежно сбивался с пути.

Уже невооруженным взглядом было заметно, что значительная часть крестоходцев никак не связывает свой путь с Великорецкой святыней. Так, например, многие их них брали с собой в крестный ход уже не Великорецкий образ, а какие-то другие иконы. Как-то раз, поздно вечером, после вечернего богослужения и исповеди на реке Великой, я шел ее берегом и буквально наткнулся в тумане на чудотворный образ. В полном одиночестве он лежал на аналое посредине поляны, которая утром должна была стать центром торжеств. И ни души рядом с ним! На следующий день крестный ход на источник собрал тысячи людей. ОМОН еле сдерживал это ликующее людское море. Но, приглядевшись, можно было заметить, что причиной их ликования был не чудотворный образ, который несли священники, а падающие на их лица капли святой воды, яркое солнце, общая восторженная атмосфера вокруг и т.д. и т.п. Икону снова возложили на аналой, праздник закончился, и люди вскоре разошлись, оставив святыню на опустевшей поляне.

Не только в Великорецком, но даже в Серафимовском соборе, где сегодня пребывает список с чудотворного образа, в течение года к нему вовсе не выстраивается большая очередь. Об этом мне говорил прот. Андрей Дудин, не только опытный паломник, но также клирик Серафимовского храма. Он с горечью замечал: "Наши отцы, в том числе те, что каждый год идут крестным ходом, везут прихожан за тысячи километров - в Дивеево, Оптину, Лавру, сами едут в Бари и на Афон, но почему-то не к Великорецкой иконе. Почему бы не привезти их в Серафимовский храм, не послужить перед святыней? А мы еще удивляемся, почему Господь отнял и вновь не явит нам чудотворный образ, обретенный на реке Великой! Потому и отнял, что мы к нему равнодушны, и пока не преодолеем этого равнодушия, не явит его вновь".

Может быть сказано слишком резко? Но Вы проверьте себя и попробуйте для начала вспомнить, сколько житийных клейм имеет Великорецкая икона? Хотя бы это, не говоря уже о том, каким страницам жития Святителя Николая они посвящены? Вспомнили? Это было непросто? А ведь Вы, наверняка, многократно прикладывались к этому образу, в том числе в крестном ходе. Кто-то скажет: "Я не искусствовед. Зачем мне это знать?" Но, давайте задумаемся над тем фактом, что именно эти равновеликие клейма являются отличительной чертой Великорецкого образа. Причем, во всех списках этой прославленной иконы программа их примерно одинакова. Можно также вспомнить и о том, что согласно "Повести о стране Вятской" в 1383 году на реке Великой был чудесно обретен не только средник иконы, но весь образ "в чудесех", то есть уже с житийными клеймами. И, если все это совершилось по воле Божьей, то, следовательно, и житийная программа Великорецкого образа также была дана вятчанам неслучайно. Какой в этом смысл и имеет ли это какое-то отношение к крестному ходу? Ответы на эти вопросы еще впереди. А пока, положа руку на сердце, следует согласиться с тем, что в современном паломничестве Великорецкий образ для большинства из нас занимает куда более скромное место, чем все "ахи" и "вздохи" по поводу того, "как здорово, что все мы здесь сегодня собрались".

Складывается впечатление, что для значительной части участников Великорецких торжеств именно это и является, если не единственным, то главным смыслом паломничества. "Хорошо нам зде быти!" (Лк. 9, 33). И, действительно, в Великорецком очень хорошо. Величие праздника, возвышенный строй богослужения, красота природы, вдохновленные лица людей, всеобщее ликование, действительно, не могут не тронуть сердца. Известно, что для многих путь в Церковь и крестный ход начинались именно с приезда "на праздник в Великорецкое". И в этом нет ничего плохого. Главное, чтобы за всем этим не терялся сам смысл праздника. И об этом надо постоянно напоминать. А случаи бывают - и смех и грех.

Вот, например, накануне крестного хода в епархиальном управлении раздается телефонный звонок из Москвы. Это радует. Звонят из туристического агентства. Интересуются крестным ходом. И это неплохо. Оказывается, уже в течение нескольких лет это агентство "продает путевки в Великорецкий крестный ход" - бронирует для москвичей билеты на кировский поезд, помогает собраться в дорогу, страхует от укусов клещей и т.д. Ну, что же, это, действительно, необходимо, и мы рады этой помощи. "У вас такой замечательный праздник. И крестный ход всем тоже очень нравится. Раннее лето, нетронутая природа, а как птицы утром поют! Так романтично! Я сама в прошлом году ходила, - рассказывает агент, - так все мои знакомые в этом году тоже засобирались. Вот, только некоторые спрашивают - можно ли с собой... байдарки взять?" "Не понял? - интересуюсь я. - Какие байдарки?" "Дело в том, что наши клиенты хотят 6 июня побывать на празднике, а потом по реке на байдарках спуститься". "Может, им в какие-то другие дни на байдарках поплавать?" - осторожно спрашиваю я. "Я все понимаю, - не уступает агент. - Но путевка-то у них одна, а им хочется и крестным ходом пройти, и на празднике побывать, и на байдарках поплавать, и рыбы половить". Может, все-таки не надо туристическим агентствам продавать "путевки в Великорецкий крестный ход"?

Или другой случай, о котором мне рассказала знакомая паломница. Несколько лет назад крестным ходом шла группа молодых здоровых и крепких мужчин с... футбольным мячом. Идущие рядом удивлялись: "А мяч-то вам зачем?" И вот во время одного из привалов, приметив широкую и ровную поляну, мужчины не выдержали, достали из рюкзака мяч и, крикнув уходящим паломникам: "Вы идите, мы вас догоним!", устроили футбольный матч. Более опытные крестоходцы пытались их остановить, но тщетно. Закончилось все тем, что, закончив через какое-то время игру, футболисты бросились догонять колонну паломников и... заблудились. В итоге им все-таки удалось воссоединиться с крестным ходом, но в футбол в пути они уже больше не играли. Конечно, то, что эти мужчины пошли в паломничество - не плохо, а, наоборот, очень хорошо. Возможно, для кого-то из них эта история послужила добрым уроком. Просто не надо брать с собой в крестный ход футбольный мяч.

О том, что неуёмное стремление объединить в крестном ходе "все и вся" должно иметь разумные пределы, говорит история, которой я лично стал свидетелем в паломничестве 1998 года. Тогда, в конце второго дня пути, когда за плечами уже было около 40 километров, Великорецкий крестный ход неожиданно... заблудился. В тот год мы впервые шли с новым провожатым, и он в поле свернул не на ту тропинку, а за ним - еще несколько тысяч человек. Шли, шли и зашли... в болото. Священники остановили колонну и предложили отдохнуть несколько минут, пока провожатый не найдет нужный путь. Присели и мы. Вдруг слышим, как рядом зазвучала английская речь. Это разговаривают между собой два американских журналиста, приехавших "за русской экзотикой" и уже весьма измотанных прошедшим днем. Прислушались, и не смогли сдержать улыбки. Помнится, как один из них спрашивал с явным недоумением и даже раздражением: "Не пойму, если они здесь уже шестьсот лет ходят, то почему не знают дороги? Почему у них нет указателей и, вообще, никакого сервиса - кафе, телефонов, гостиниц и т.п.". Второй сначала молчал, а потом глубокомысленно изрек: "Я вообще-то думаю, что это они (он кивнул на сидящих рядом священников) специально нас в болото завели, чтобы усилить страдания. Однако, время уже позднее, солнце скоро сядет, пора бы им поторапливаться и нас из леса выводить". Дорогу мы, конечно, нашли и, хотя с небольшим опозданием, но пришли на ночлег в Монастырское и еще долго затем подтрунивали над нашими заморскими гостями.

Если и сегодня этот рассказ вызывает у нас улыбку, значит, не все еще потеряно, и крестный ход по-прежнему жив. Хуже было бы, если сомнения и требования "заморских гостей" показались бы нам естественными. Кто-то скажет, что все это характерно для начинающих паломников. Это, действительно, так. Но это вовсе не означает, что на пути у паломников со стажем нет своих искушений.

"Коллективная гордыня" или "новая жизнь во Христе"?

По сути, у всех паломников - молодых и пожилых, начинающих и опытных, воцерковленных и не очень - искушение одно и тоже: быть в крестном ходе и, одновременно, оказаться вне его - на народном празднике или баррикадах, в туристическом походе, многодневном марафоне, чтобы "пойти и дойти", "преодолеть себя", "найти единомышленников", "исполнить обет" и тем самым доказать социально-культурную идентичность своему народу и т.д. и т.п.

Вся эта разноголосица смыслов мне известна не понаслышке. Как правило, у простака смыслы проще, а у образованного человека - на порядок сложнее. При этом не надо думать, что с завершением крестного хода битва за твою душу заканчивается. Ничуть. Напротив, именно здесь и разгорается главный бой. Не тогда, когда ты вместе с другими паломниками под праздничный перезвон колоколов входишь в Великорецкое или возвращаешься в Серафимовский собор. В эту минуту на тебя наваливается усталость, и овладевает одно желание - где-нибудь скорее уронить рюкзак и просто посидеть, полежать, отдохнуть. Но вот проходит какое-то время, быть может, день, два или неделя. Силы потихоньку восстанавливаются. Ты начинаешь все чаще в мыслях возвращаться к пройденному пути, считая его не просто завершенным, а достойно завершенным. Но это не так. Тот, против кого ты сражался в пути, никуда не исчез. И, если он не смог справиться с тобой в открытом бою, то сейчас непременно попробует сделать это снова. Потому что, на самом деле, твой крестный ход не окончен, и несколько месяцев до следующего июня - это просто привал. Просто пока еще ты об этом не знаешь.

Оружие, которым в эти минуты могут сражены многие, в том числе и опытные паломники - это самая обыкновенная лесть, цель которой - родить горделивое чувство "победителя", одолевшего все трудности пути. Как известно, гордость - мать всех пороков. Поэтому проявляться она может по-разному. Выше мы уже назвали некоторые из этих проявлений, и перечислять их все нет никакого смысла. Важнее понять ее главную цель - оскудение любви, как в твоем сердце, так и во всем крестном ходе. А первым шагом к этому падению, как правило, является то, что, совершив крестный ход, получив известные духовные переживания и желая все это повторить, ты оказываешься в плену у собственного религиозного чувства и неизбежно сбиваешься с пути Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви.

Заметить эту подмену трудно. Особенно начинающему крестоходцу. Так несколько лет назад, во время проводов крестного хода ко мне подошел мужчина в одежде паломника с фотоаппаратом в руках. Мы оба ждали тот волнующий момент, когда крестный ход, повернув на улицу Казанскую, начнет подниматься к Спасскому собору. Снимок обещал быть удачным. Ярко светило солнце. Погода, вообще, была на редкость праздничная. И, видимо, от избытка чувств мужчина обратился ко мне с такими словами: "Вот сегодня иду в крестный ход. Как хорошо! В прошлом году ходил с женой. Она всю дорогу ныла, так и не помолился толком. В этом году оставил ее дома и иду один. Наконец-то, помолюсь! Как Вы думаете, каким будет в этом году крестный ход?". Возможно, он спрашивал про погоду. Но вдруг я, неожиданно для самого себя, ответил ему: "Думаю, что для каждого из нас будет свой крестный ход. Вот Ваш крестный ход был в прошлом году, когда Вы шли со своей женой. А сейчас у Вас - просто "поход за молитвенными переживаниями". Мужчина был явно озадачен таким ответом и уже не так весело спросил: "Что же мне делать?" - "Наверное, надо просто постараться меньше думать о себе. Вспомните кого-то, кому нужна помощь и помолитесь о нем. Словом, идите не для себя" .

Не знаю, запомнил ли паломник эту встречу. Но я запомнил. Не то, чтобы она сразу переменила мое отношение к Великорецкому крестному ходу, но словно приоткрыла какую-то новую дверь. Постепенно я стал понимать, что верное понимание Великорецкого паломничества не может быть основано на только на личных (то есть субъективных) желаниях, переживаниях и "планах на крестный ход". Есть некий объективный смысл - Божий Дар, который дан ему свыше, и ты должен прорваться к нему, научиться не путать его с "яичницей" из своих мыслей и желаний.

Что для этого необходимо?

Прежде всего, надо оторвать взгляд от "себя любимого" - своих переживаний и своих ног; дороги, по которой ты идешь; километров, которые тебе предстоит пройти. Надо поднять глаза и постараться увидеть не себя со стороны и не многотысячную колонну паломников, а людей, у каждого из которых свой путь, свои причины идти или не идти в крестный ход. Для начала надо хотя бы научиться в день проводов крестного хода не приставать ко всем знакомым с одним и тем же вопросом: "А Вы тоже идете в крестный ход?" И тогда к тебе постепенно придет понимание того, что один из главных даров Великорецкого крестного хода - это твой ближний, тот человек, который сейчас идет рядом с тобой и, быть может, нуждается в твоей помощи. В свете этого по-другому начинает звучать весь твой путь. И даже помощь областных властей в организации крестного хода наполняется подлинно христианским смыслом заботы о людях, а не о "брендировании" области.

Только так, оторвав взгляд от себя, можно заметить чудотворный образ Святителя Николая, идущий впереди крестного хода. Мы настолько привыкли под словом "образ" разуметь только икону, что забыли его другое, не менее глубокое значение - "формируемый в сознании человека мысленный образ воспринимаемого им объекта", а также "порядок, способ, метод, организация жизни человека и общества". Ближайшее и однокоренные с ним понятия - "образец" и "образование". Идя Великорецким крестным ходом, мы многократно поем тропарь святителю Николаю, называя его "образцом" для всех нас и стремясь "образовать" себя по этому Богом данному "правилу веры" и "образу кротости". Вглядитесь в клейма Великорецкой иконы, которые с такой силой и любовью раскрывают для нас образ святого и, прежде всего, его великое милосердие к ближним - вот он является во сне царю Константину, повелевая освободить из темницы невинных воевод; спасает Димитрия со дна моря; помогает морякам не погибнуть в буре; избавляет от казни трех оклеветанных граждан; возвращает отцу пропавшего сына.

С не меньшим талантом добродетели святителя Николая раскрываются в посвященном ему акафисте, который многократно звучит во время крестного хода. По своему содержанию, акафист есть "неседальная песнь", в основу которой положено житие святого, что роднит его с житийной иконой. Только в отличие от нее, акафист рассказывает о святом не красками, а возвышенным языком поэзии. Даже, когда чудотворная икона ушла далеко вперед, благодаря акафисту она будто бы рядом, и мы можем видеть духовными очами и ее, и самого святителя Николая.

Сопоставив акафист и икону, нетрудно заметить, что из всех трудов и подвигов святителя Николая неведомый автор иконы избрал именно те, которые научают милосердию. Было же это в те времена, когда наши предки вятчане без устали грабили соседние христианские земли, за что от устюжских летописцев заслужили прозвание "жестокосердных". И вот именно в эти времена "жестокосердным вятчанам" Господь послал Великорецкий образ святителя Николая, научающий их милосердию. Поистине, "дивны дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил еси!" Поэтому, как мне представляется, важно понять, что, подобно тому, как Великорецкая икона являет нам святителя Николая, так сам святитель являет нам Христа Спасителя - Его милосердие, Его кротость, Его воздержание, Его человеколюбие.

Сколько раз - и в крестном ходе, и вне его - я прикладывался к этой иконе, смотрел на нее, и не понимал, не видел этой "бездны Божия милосердия", о которой столь проникновенно сказал святитель Афанасий (Сахаров): "Паче всего наше утешение - это бездна Божия милосердия. Поистине мало спасающихся своими делами, безгранично число спасаемых Божиим милосердием, Божиим человеколюбием. Спаситель близко. Он подле Вас. Он ни на минуту не оставляет Вас. Нам иногда кажется, что мы как бы оставлены Им. Но это только нам, немощным, так кажется. Он с нами всегда. У Господа двери милосердия всегда отверсты. И стоит нам хотя бы слегка толкнуть их, они сами отверзутся" .

Размышляя о Великорецком крестном ходе, сегодня я все чаще думаю о том, что понимание его как пути из "пункта А" в "пункт Б" не исчерпывает его подлинного и наиболее глубокого смысла. Настоящая задача паломника, возможно, состоит именно в том, чтобы "путь в Великорецкое" стал для него "путем ко Христу", чтобы в течение нескольких дней паломничества, не умозрительно, а опытным путем, вглядываясь в образ святителя Николая, свою душу и лица паломников, ты узнал Христа и захотел быть с Ним и Его Церковью. Тогда становится важно не то, сколько раз ты ходил в крестный ход, сколько раз преодолел весь путь туда и обратно, сколько километров прошел, а как ты их прошел. Был ли это путь христианина, исполненный любви к Богу и милосердия к ближним, или его наполняли какие-то другие смыслы, которым нет числа?

Когда-то протопресвитер Александр Шмеман сказал о литургии слова, которые имеют отношение и к Великорецкому крестному ходу: "Там, где церковная и приходская жизнь не основана, прежде всего, на Господе Иисусе Христе, и это значит - на живом общении и единстве с Ним и в Нем в Таинстве Церкви - Евхаристии... там уже не Христос, а что угодно другое - национализм, политика, материальный успех, коллективная гордыня и т.д. - рано или поздно начинает определять собой и, одновременно, разлагать церковную жизнь". В этих словах я вижу не только тонкое наблюдение, но и важное предупреждение нам, вятчанам - наследникам Великорецкой традиции. Прежде всего, вятскому духовенству, которое в течение долгого времени было лишено возможности участвовать в паломничестве на реку Великую, но сейчас уже имеет знания и опыт, позволяющие осмыслить его с позиций православного богословия.

Убежден, что время для этого разговора пришло, и, возможно, одним из главных его итогов должно стать понимание Великорецкой святыни, как бесценного Дара, в котором через святителя Николая Христос являет Себя и которым привлекает нас к Себе. Это единство со Христом осуществляется, прежде всего, в Божественной литургии на месте явления чудотворного Великорецкого образа , во время которой паломники и гости праздника стремятся причаститься Святых Христовых Тайн. Путем к этой литургии, к этому единству и является Великорецкий крестный ход, во время которого многие паломники принимают на себя сугубый труд поста и молитвы , чтобы их последующее воссоединение с Христом в Таинствах исповеди и причащения было наиболее решительным, осознанным и радостным. Это понимание Великорецкой традиции позволяет органично соединить две неразрывные стороны этого Дара - его "вятскость", связанную с конкретной историей обретения и прославления этой чудотворной иконы, и его "универсальность", делающую Великорецкое паломничество интересным для христиан всего мира.

Хочется верить, что этого разговора ждет не только духовенство, но также тысячи паломников, которые сегодня вновь отправились крестным ходом на реку Великую.

Вместо эпилога

Эти воспоминания были дописаны в тот момент, когда многотысячная колонна крестоходцев вышла из Троицкой церкви слободы Макарье в путь на Великую. Как всегда в такую минуту приходят сомнения - а нужно ли все это? И вдруг посыпались телефонные звонки с местных телеканалов:

- Здравствуйте, отец Александр! Вы не знаете, сколько человек в этом году идут крестным ходом?

Алло! Сообщите, пожалуйста, много ли в этом году среди паломников иностранных гостей?

Добрый день! Сегодня паломники опять ушли по дождю. Можете ли Вы это прокомментировать?

Говорят, что среди паломников есть знаменитости. Вы не могли бы назвать их имена?

Сколько километров паломники пройдут в первый день? Понятно. А во второй? Ого! А почему такая разница?

Нет, определенно, надо было написать эти воспоминания. А пойду ли я в Великорецкий крестный ход снова? Если понимать его как Дар Божий, то как можно этот Дар не принять?

Владыка Хрисанф, благодаря которому я пришел в Церковь, очень тонко чувствовал суть церковной жизни. И умел объяснить так, что все сразу становилось понятно. Помню, как однажды владыка благословил меня написать годовой отчет о жизни Вятской епархии. На тот момент я отработал в ней чуть больше года и очень старался, чтобы епархия выглядела в отчете хорошо. Принес отчет владыке, он взял его, сказал прийти через два дня. Я почти не волновался, потому что был почти уверен – отчет удался.

Прихожу через два дня, а владыка говорит: «Отец Александр! Кого хочешь обмануть? Патриарха? Ты думаешь, Патриарх не знает, в каком положении находится наша епархия, не знает, что здесь, на Вятке, все было разорено, все было почти уничтожено, и мы только в самом начале пути? А у тебя священники все идеально служат и ходят крестными ходами, храмы восстанавливаются, воскресные школы работают. Значит так, давай договоримся. Ты к нам пришел из администрации области. Так вот! – владыка сделал паузу и посмотрел мне в глаза. – Все, чему тебя там научили, забудь и пиши только правду».

Я был просто поражен разговором, пошел домой, переписал отчет. Прихожу дня через три, владыка прочитал и говорит: «Ну не все же у нас так плохо. Нет, все-таки нам надо знать наше место. Мы не Москва, не Санкт-Петербург, даже не Ярославль. Мы провинция. Поэтому не надо стараться быть первыми. Однако и своего отдавать не надо. Что у нас хорошее – надо описывать, так же, как и проблемы. Так что пиши только правду».

2007 год. С митрополитом Хрисанфом

В Церкви до конца

Придя в Церковь, я четыре года работал в администрации области главным специалистом по вопросам взаимодействия Церкви и общества – раньше такая должность называлась «уполномоченный по делам религии».

Эти уполномоченные были одними из главных церковных врагов. А владыка меня предложил на эту должность, доверил довольно деликатную сферу отношений Церкви и государства. Хотя мне было 29 лет. А когда прошло четыре года, он предложил мне, бывшему уполномоченному, стать секретарем епархии. Поскольку рядом со мной был он, старец, который уже очень многое видел, в моем отношении к Церкви основной вот этот стержень был именно сформирован владыкой Хрисанфом.

Когда мне бывало трудно, приходилось сталкиваться с несправедливым отношением в том числе, я всегда вспоминал владыку Хрисанфа и всех людей, которые пережили годы гонений. Когда ты действительно сопоставляешь это, то видишь, что все твои переживания – ничто в сравнении с тем, что удалось вынести этим людям. Несмотря на это, они пребыли в Церкви до конца. Не случайно сказано: «Претерпевший же до конца спасется» (Мф. 10:22).

Я очень рад, что работал рядом с митрополитом Хрисанфом. Именно тогда очень многое удалось сделать. Именно тогда у нас начали проводиться образовательные чтения, немыслимые без участия государственных структур. Открылись Вятская православная гимназия, православный детский садик, православные детские лагеря. И все благодаря, прежде всего, авторитету владыки, митрополита Хрисанфа, который умел расположить к себе всех: как верующих, так и неверующих. Никогда не обострял ни с кем отношений. Он все делал с любовью и этой любовью побеждал.

Очень многое из того, чем сегодня располагает наша епархия, было заложено трудами покойного владыки Хрисанфа, и, когда он скончался, для многих из нас это стало огромной утратой, даже трагедией. В последние годы жизни владыка говорил: «Дорогие отцы, вы увидите, после меня все будет по-другому. Не хуже и не лучше, не сравнивайте. Просто по-другому. Всегда будьте с Церковью, не смущайтесь и продолжайте служить ей». Благодаря такому мудрому совету удалось какие-то сложности и трудные моменты пережить.

2017. Рождество Христово

Убежден, что забывать об этом нельзя

Уже несколько лет по благословению митрополита Марка я – председатель Епархиальной комиссии по канонизации святых, задача которой, конечно, не в том, чтобы «создавать» святых – это невозможно. Не люди прославляют святых, а Бог. Задача комиссии – проверить достоверность документов и других материалов, которые описывают жизнь подвижников благочестия, подвизавшихся на Вятской земле. Слава Богу, такие есть.

Итогом этой большой работы стало то, что десять лет назад, в 2007 году, когда отмечалось 350-летие Вятской епархии, был учрежден новый праздник – празднование Собору Вятских святых, которое ежегодно совершается 21 октября, в день памяти преподобного Трифона Вятского.

Нам довелось быть участниками прославления преподобного Матфея Яранского (1997), святителя Виктора (Островидова, 2000), преподобного Стефана Филейского (2002), священномученика Михаила Тихоницкого (2003), потомки которого ныне живут во Франции, но также служат Матери-Церкви и ежегодно посещают свою историческую родину – Вятский край.

В настоящее время комиссией собраны материалы к канонизации святителя Ионы, который в конце XVII века своими трудами фактически создал Вятскую епархию, а также священномучеников, которые пострадали в 1918 году в северных районах Вятской губернии, когда там после объявления красного террора местные карательные отряды начали брать заложников и убивать людей.

Убежден, что забывать об этом нельзя, и люди, которые в это страшное время пребыли в Церкви до конца, достойны благодарной памяти потомков.

Люди шли через поля ночью, чтобы быть на службе

Моя диссертация посвящена периоду хрущевских гонений на Вятской земле. Начав работать в администрации области в должности уполномоченного, я унаследовал два сейфа от пола до потолка, полностью забитые документами. И вот четыре года, пока работал, я эти документы разбирал. В итоге всей этой работы мы сформировали 135 дел и сдали их в государственный архив. И на основе этих материалов и была написана моя диссертация.

Я был поражен, как тогда, в 60-е годы государство обрушилось на бабушек и дедушек, которые вынесли на плечах годы войны, годы восстановления страны после войны лишь потому, что они были верующими.

Мы до сих пор недооцениваем тот удар, который был нанесен Церкви именно при Хрущеве. В Кировской области тогда власти запретили священникам в период сельскохозяйственных работ служить днем, а верующим соответственно посещать службы.

Поэтому в течение четырех лет – с 1961 по 1964 год, ежегодно с мая по ноябрь богослужения начинались в 10 часов вечера. Крестили ближе к полуночи. Вы представьте себе людей, которые отправлялись на эти богослужения. Они шли через поля ночью в село для того, чтобы быть на службе, быть на празднике. Они везли с собой детей крестить. Если бы сегодня такое произошло, сегодняшний наш клир, наши сегодняшние прихожане встали бы так на защиту Церкви, как это было тогда? Я не знаю. Этот вопрос у меня открытый. Мы недооцениваем подвиг этих людей.

Кировская область известна тем, что у нас был необычный человек – Борис Владимирович Талантов – ученый, верующий человек, который в годы хрущевских гонений собирал информацию о том, какой произвол творят власти на местах, и не боялся с этими письмами обращаться к церковному руководству, к руководству страны. Закончилась вся его деятельность в 1969 году показательным судом, когда его как «клеветника» приговорили к двум годам тюрьмы. В тюрьме он и скончался в 1971 году, и Зарубежной Церковью причислен к лику святых как мученик.

Конечно, остановить гонений Талантов не смог, но смог донести до нас правду о том времени и показать, что даже в условиях жесткого прессинга, давления целой государственной машины, человек может оставаться самим собой. Может сохранить достоинство и иметь дерзновение «жить не по лжи». О чем позже я писал в своем романе «Буковый лес».

Дом, который отобрали

Помню впечатления небольшого провинциального города – до пяти лет я жил в Кировской области, в старинном городке Яранске, в деревянном доме, который когда-то принадлежал нашей семье: мой прадед был купцом, как я узнал гораздо позднее. Как и то, что этот двухэтажный большой дом он построил своими трудами, для своих родных.

1970 год. Яранск. Во дворе родного дома

А когда пришла революция 17-го года, прадеда посадили в тюрьму, дом отобрали. Супругу со множеством детей поселили на втором этаже, выделив им часть помещения. На первом этаже поселили взвод солдат. Заставили прабабушку этот взвод содержать, кормить. А потом, когда солдаты съехали, квартиры передали горожанам.

Хорошо помню нашу большую семью, которой довелось многое пережить. Поскольку мои деды-бабушки были «из бывших», то их детям было сложно получить высшее образование. Зато внуки его получили и стали профессионально заниматься наукой. Один мой двоюродный брат – доктор наук, астрофизик, изучает звезды. Другой брат – доктор наук в Санкт-Петербурге, математик. Я тоже историк, кандидат наук.

1969 год. Яранск. Выступление перед родными

А сколько таких, как дети и внуки моего предка – купца Николая Рябинина, оказались лишенными возможности учиться, хотя могли бы принести пользу стране!

Мы всегда говорим, что советская власть научила многих читать и писать. Это замечательно. Но почему-то забываем о том, что она запретила многим людям думать, заниматься наукой, искусством, творчеством.

Что, конечно, не могло не сказаться на жизни страны.

Я вырос среди старинных стульев, шкафов, комодов, часть из них находится у нас на даче, и они напоминают мне об этом большом дружном доме, о большой семье с такой непростой историей.

Ушел из комсомола на Рождественскую службу

У меня было счастливое детство: я всегда чувствовал любовь родителей. Одно из детских воспоминаний: я, трехлетний, очнулся от наркоза на операционном столе прямо во время операции (мне вырезали аппендицит). Передо мной – занавес, закрывающий часть тела, и склонившиеся медики, среди которых живший неподалеку от нас доктор Моков. Помню, как, увидев все это, я громко и строго сказал: «Доктор Моков, хватит дековаться!» Это местное вятское выражение – примерно синоним «баловаться». Шутки шутками, а потом еще много лет, когда по телевизору показывали ход операции, я переключал канал или отводил взгляд, настолько сильным оказалось то детское впечатление.

1971 год. С родителями

У меня были случаи в жизни, которые потом я осмысливал и понимал, что живой остался только благодаря Богу.

Когда мне было пять лет, папу перевели в Киров, директором Театра юного зрителя, а в Яранск я приезжал только к родным на лето. И вот в очередной раз приехал лет в восемь-девять.

Рядом с огромным Троицким собором, построенным в XIX веке по проекту Константина Тона, который в те годы был превращен в кинотеатр, находилась полузаброшенная колокольня конца XVII века. И мы с мальчишками-ровесниками решили залезть на нее. И вот, когда я пролез до середины одного из узких пролетов, оступился и упал назад спиной плашмя на каменные плиты. Потерял сознание. Когда пришел в себя, увидел, что я лежу и не могу даже слова произнести. Мальчишки убежали, видимо испугались, что я расшибся.

Я пришел домой и долго сидел около двери: не мог открыть калитку во двор, потому что от движения рукой меня прошибало болью насквозь. Родителям я тогда ничего не сказал: через две недели мы должны были ехать на юг.

У меня замечательные родственники и со стороны папы. Бабушка Екатерина Петровна была отличником народного просвещения. Всю жизнь отработала в детском саду. Публиковалась во всесоюзных педагогических журналах. Дедушка, Михаил Александрович, был очень мастеровитым человеком. Настолько ценным работником, что, сколько он ни рвался на фронт в годы Великой Отечественной войны, его не отпустили с завода, потому что некем было заменить. А позднее я узнал, что в тридцатые годы, когда дедушка был начальником местного пароходства в городе Котельниче, он, ложась спать, клал пистолет под подушку: боялся или ареста, или нападения бандитов.

Я всегда чувствовал, что помимо книжной, официальной версии истории есть неофициальная, которая складывается из рассказов родных и близких, из судеб людей. И эта история гораздо ближе к истине, чем то, о чем пишут в учебниках.

А однажды меня очень хорошо пристыдил мой замечательный дядя Евгений Михайлович. Он был милиционером и тоже интересовался историей. Мне было лет 17, я только окончил школу с золотой медалью. И вот приехал к дяде Жене в гости. Он меня спрашивает: «Ну что, Саша, ты школу закончил? И все пятерки? И по истории у тебя пятерка?» Соглашаюсь. Следующий вопрос: «Ну раз у тебя по истории пятерка, скажи-ка мне, кто такая княжна Тараканова?» А я ничего ответить не могу. И на другие вопросы – тоже. И мне так стало стыдно, что я вроде бы пятерку получил, а по большому счету ничего сказать не могу. И вот я понял, что если ты хочешь знать свой предмет, то одного учебника недостаточно.

1984 год. Киров. Выпускной вечер. С одноклассниками

В старших классах я был секретарем комсомольской организации школы. Более того, меня приняли в комсомол вообще в нарушение устава в 13 лет, чтобы сделать этим секретарем.

А перестал быть комсомольцем в девяностом году. Мне тогда было 23 года, и я только что крестился – это был обдуманный шаг. Пришел к другу, который тогда был секретарем комсомольской организации факультета, и сказал, что, согласно уставу комсомола, я не могу ходить в храм, а завтра будет праздник Рождества Христова, и поскольку я собираюсь идти в храм, то не хочу быть лицемерным верующим или лицемерным комсомольцем, и поэтому прошу исключить меня из комсомола.

Тем более что все положенные взносы, чтобы не быть должным, я уплатил. Друг улыбнулся и принял мое заявление, а я пошел в храм на Рождественскую службу.

1988 год. В армии. Старший сержант

Мне везло на хороших людей

К пятидесяти годам со всей очевидностью понимаешь одну очень простую вещь – почти все, что есть в тебе, все, что ты когда-то считал «своим» – на самом деле не твое. По большому счету, как пошутил один мой знакомый, «своего в нас – только анализы». Остальное когда-то было дано, сказано, показано, воспитано в тебе другими людьми. Прежде всего, родителями, супругой, учителями, родными, друзьями и даже детьми. Не зря сказано: «Не хорошо человеку быть одному» (Быт. 2:18). Действительно, нехорошо. И еще сказано, что самое дорогое, что могут родители дать своим детям – это счастливое детство.

1971 год. Яранск. С папой и мамой

В этом отношении я счастливый человек. Мои родители всегда стремились дать мне достойный пример. Мой отец Геннадий Михайлович Балыбердин прошел большой путь от режиссера народного театра до главы областного департамента культуры и искусства и при этом знал и помнил по именам не только директоров учреждений культуры и заслуженных артистов, но также многих сельских библиотекарей, педагогов музыкальных школ, рабочих сцены, осветителей и ценил их труд. Мама Нина Михайловна всю жизнь проработала врачом, и даже сегодня, хотя ее уже несколько лет нет с нами, бывшие пациенты вспоминают о ней с теплотой и любовью.

Почти тридцать лет рядом со мной моя супруга Ирина – мой самый любимый человек, друг, единомышленник, коллега, верный, талантливый, добрый и при этом требовательный спутник моей жизни. Преподаватель музыки, учитель высшей категории, лауреат Всероссийского конкурса «За нравственный подвиг учителя». Воспитавшая двух замечательных дочерей Анастасию и Александру, у которых уже также есть чему поучиться.

1989 год. Свадебное фото с Ириной

Вообще, мне везло на хороших людей – школьных учителей, вузовских преподавателей, друзей и коллег. В этом году исполнилось тридцать лет, как я вернулся домой из армии, но до сих пор добрым словом вспоминаю своего командира – тогда майора Сергея Владимировича Горюшкина, который был нам, молодым солдатам, не только командиром, но и заботливым отцом.

С особой теплотой вспоминаю протоиерея Германа Дубовцева, встреча с которым определила то, что мы с супругой Ириной стали прихожанами Успенского собора, стали ходить именно в этот храм. Особенно рад тому, что, когда я стал священником, мы с ним вместе служили.

А еще отец Герман был одним действующих лиц моей кандидатской диссертации – он был одним из настоятелей старой каменной Федоровской церкви, которая была взорвана властями города Кирова в январе 1963 года, и при этом, несмотря на притеснения и, прямо скажем, гонения, которые довелось ему претерпеть, не озлобился, сохранил мир в душе. А ведь это так важно! Потому что только в том случае, если в твоем сердце будет мир, и вокруг тебя также будет мир, приблизившееся Царство Небесное.

Протоиерей Герман Дубовцев. Снимок 2002 г.

Говоря о людях, встречи с которыми помогли прийти в Церковь, хочу вспомнить отца Александра Меня, мученическая кончина которого когда-то потрясла меня и подвигла прочитать его работы, познакомиться с христианством поближе.

В этом же ряду беседы митрополита Антония Сурожского, книги протопресвитера Александра Шмемана, музыка Баха, Рахманинова и Калинникова, фильмы Андрея Тарковского, поэзия Бориса Пастернака и особенно его роман «Доктор Живаго», философские работы Николая Бердяева и Ивана Ильина, песни Булата Окуджавы и Владимира Ланцберга – все это и многое другое когда-то помогло мне переступить порог храма.

2017 год. После семейного концерта. С супругой Ириной и дочками Анастасией и Александрой

Не за что, а для чего

На самом деле Бог не оставляет никогда. Если ты с Ним, то Он тебя никогда не оставляет. Нам надо просто быть с Ним.

И когда в нашей жизни что-то происходит, надо это принимать как волю Божию. Когда ты это принимаешь, то через какое-то время вдруг обнаруживаешь, что, оказывается, все было только к добру.

Например, когда у меня был перевод из храма Иоанна Предтечи, где я десять лет был настоятелем, в Феодоровский храм, я какое-то время спрашивал себя: «За что?» А потом понял, что надо задавать другой вопрос: не за что, а для чего? Феодоровский храм – не такой большой и не требовал таких забот, а у меня как раз заболела мама. И мне потребовалось время для того, чтобы за ней ухаживать, как и за папой, который уже давно болел. И вот спустя полгода я понял, для чего был этот перевод. Для того, чтобы у меня появилось время ухаживать за больными родителями.

2016 год. С прихожанами Феодорвоской церкви

Поэтому, когда спустя несколько лет владыка перевел меня в Успенский кафедральный собор, я уже не спрашивал себя «за что», а сразу задумался – для чего? Оказалось, что опять это было к добру, потому что сначала у меня была операция, потом папа заболел, скончался и я смог быть рядом в последние дни и проводить его в последний путь.

А еще у меня появилось время для творчества, для книги, для семьи. То есть просто большое видится на расстоянии. Не надо стараться себе объяснить сразу все, в тот же день, когда с тобой происходит что-то. Пусть пройдет время, ты оглянешься и поймешь, зачем это было нужно.

Когда опускаются руки, на церковном языке это называется унынием. Такие моменты посещают каждого человека. Я для себя давно сделал вывод: в этой ситуации надо просто лечь и поспать.

Довольно часто это бывает от нехватки сил, от переутомления. От того, что ты много на себя берешь. Начинаешь вертеться, как белка в колесе.

Надо понять очень простую вещь: всегда есть выход из любого положения. Господь никогда не оставляет. Он всегда рядом. Просто не надо стараться все делать самому и как можно быстрее. Иногда проблему надо немножко отложить. Как говорил мой бывший начальник по работе в администрации области: «Бумага должна отлежаться перед тем, как быть подписанной». То есть надо немножко отпустить проблему, удалиться на какое-то расстояние от нее, и тогда тебе становится чуть больше понятно, как в этой ситуации действовать.

2010 год. В Киево-Печерской Лавре с членами Межсоборного Присутствия РПЦ

Киров никогда не был в Вятке

Несколько лет назад мы поднимали вопрос о том, чтобы нашему городу Кирову вернуть историческое название Вятка. А у противников этой инициативы, как правило, два аргумента: «дорого» и простая ругань против Церкви, Вятки, России, Бога.

Что касается денег – это все ложь, потому что возрождение исторического названия не сопровождается какими-то заоблачными расходами. Были диспуты у нас, когда люди переходили на ругань напрямую, начинали ругать все на свете. Причем так, что просто страшно было на них смотреть. Вот я пару раз столкнулся с таким и потом сказал, что на подобные встречи ходить не буду.

Что касается меня, то исторические, культурологические и даже патриотические моменты являются все же вторичными, а главный аргумент состоит в том, что моя любимая Вятка когда-то была оболгана, унижена, репрессирована и до сих пор не реабилитирована. Что я ощущаю как оскорбление матери или родного мне человека.

Примеров тому не счесть. Десятилетиями на железнодорожном вокзале в нашем городе висела доска с текстом сталинского указа о переименовании, где сказано «переименовать город Вятка, родину Сергея Мироновича Кирова, в город Киров».

Но это ложь – С.М. Киров родился в городе Уржуме и в Вятке никогда не был. Поэтому, пока мы город называем Кировом, мы подтверждаем эту ложь. Как является ложью и то, что наш город будто бы переименован «по многочисленным просьбам трудящихся», хотя никто из местных жителей – историки это прекрасно знают – на самом деле этого вопроса не поднимал.

Когда же в декабре 1934 года город был все-таки переименован, то вскоре был составлен его новый генплан, согласно которому в центре Кирова были снесены почти все храмы. Город был фактически репрессирован, и согласиться с этим насилием, оправдать его я не могу и не хочу.

Почему же другие люди «выбирают Киров»? Может быть, потому, что они не настолько чутки к исторической правде, справедливости, жизни и истории своих предков. Но быть судьей им не хочу. А вот задуматься над тем, как следует поступить по совести, думаю, все же необходимо.

Протоиерей Александр Балыбердин. 2008 год. Секретарь Вятской епархии.

Роман «Буковый лес» – разговор, которого не хватает

Когда в 2010 году преставился ко Господу владыка Хрисанф, Господь послал мне большую радость и утешение – я был включен в состав Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви, где по сей день тружусь в двух комиссиях – по вопросам приходской жизни и по вопросам взаимодействия Церкви, государства и общества, в рамках которой мне довелось работать над проектами документов об отношении Церкви к науке, культуре и образованию.

Так случилось, что эти темы были мне всегда близки. Поэтому со временем мысли, возникшие в ходе работы над этими документами, мне захотелось уже в другой, художественной форме донести до читателей. Возникло желание написать книгу. К тому же еще так случилось, что год назад я оказался неожиданно на операционном столе – возникли проблемы с сердцем, и вместе с ними пришло понимание одной очень простой и очевидной вещи – если ты чего-то в жизни не сделаешь, за тебя это уже не сделает никто.

Поэтому буквально в день выписки из больницы я сел за ноутбук и начал писать роман, получивший название «Буковый лес», или, по-немецки, Buchenwald. Хотя в оригинале название книги пишется «Bookовый лес» – от слова book – книга. Так я назвал общество, которое «насаждают», создают вокруг нас книжники и фарисеи. Причем настолько нагло и настойчиво, что не прочь использовать в своих целях даже Церковь.

Конечно, были сомнения – получится ли об этом сказать глубоко, честно, точно и при этом деликатно, бережно. Прежде всего, по отношению к Церкви. В итоге получилась книга о достоинстве человека, обретении веры, поисках любви, отношении к себе и окружающим людям, а также государству и вообще любой организации, которая никогда ни при каких обстоятельствах не может быть важнее человека. Поскольку только человек обладает бессмертной душой. О чем Господь сказал: «Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит» (Мк. 8:36).

Во время встреч с читателями меня иногда спрашивают, почему пришла мысль написать именно роман? Не лучше ли было сказать об этом в проповеди? На что я, не умаляя достоинств проповеди, отвечаю, что о самом сокровенном и важном лучше говорить глаза в глаза, один на один с читателем, и именно книга позволяет это сделать.

Сегодня, когда вокруг так много речей, человеку не хватает именно диалога, «разговора по душам».

А ведь именно такой разговор когда-то помог нам впервые переступить порог храма, помог почувствовать, что Церковь нам рада, и радость этого «задушевного», личного, сердечного общения с Богом и близкими заменить никакими речами или делами нельзя.