Революционеры демократы 19 века кратко. Литературно-критическая деятельность революционеров-демократов

Революционная демократия в России - представители революционного движения, идеологи крестьянской демократии. Зародилась в 40-х годах XIX в., стала определяющей в общественном движении 60-70-х годов XIX в. Главные идеологи - В. Г. Белинский, А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский, названные В. И. Лениным предшественниками русской социал-демократии (см. Полн. собр. соч., т. 6, с. 25). С русской социал-демократией их объединяли революционная борьба против крепостничества и феодальной монархии, понимание преходящего характера капитализма, убежденность в необходимости коренных изменений всех общественно-экономических условий в стране, вера в грядущий социализм.

Революционные демократы сочетали идею крестьянской революции с идеями утопического социализма . Идеологом демократического лагеря 40-х годов был В. Г. Белинский (1811 - 1848). Преодолевая цензурные запреты, он выступал против крепостничества, за изменение существовавших в стране социально-экономических отношений. В отличие от других революционных демократов, он был глубоко уверен в неизбежности для России стадии капиталистического развития, осознавал прогрессивность буржуазного строя по сравнению с феодальным и отводил определенную роль буржуазии в ликвидации крепостного рабства. Вместе с тем Белинский утверждал, что Россия не остановится на капиталистической стадии, поскольку капитализм страдает многочисленными пороками, и неминуемо перейдет к социализму. Он не знал правильных путей установления социализма, поэтому его социализм был утопическим. Но его социалистические идеи отвечали насущным интересам России, задачам революционной классовой борьбы против феодально-крепостнической системы хозяйства и перехода к новым, прогрессивным производственным отношениям.

В 50- 60-х годах XIX в. революционно-демократические идеи выдвигали и пропагандировали А. И. Герцен (1812- 1870) и Н. П. Огарев (1813-1877), создатели вольной русской прессы за границей (в Лондоне). В. И. Ленин видел в этом великую заслугу Герцена (см. Полн. собр. соч., т. 21, с. 258). Журнал «Колокол» стал центром борьбы против крепостничества в России. Герцен и Огарев подвергли резкой критике русское крепостничество, показав, что оно является главной причиной экономической отсталости России. Герцен требовал безвозмездного перехода всей земли к крестьянам и понимал, что осуществить это возможно только революционным путем. Таким образом, он выступил как идеолог крестьянской революции. В. И. Ленин отмечал, что Герцен сыграл «великую роль в подготовке русской революции» (Полн. собр. соч., т. 21, с. 255).

Герцен критиковал капиталистический строй Запада, его противоречия и делал вывод о его неизбежной гибели, о замене его социализмом. Однако, не поняв исторической роли капитализма, он делал неверный вывод о том, что Россия может избежать капиталистического пути развития, и, исходя из этого, строил свою ошибочную теорию «русского социализма». Зародышем социализма он ошибочно считал русскую крестьянскую общину без каких-либо ее изменений, полагая, что человеком будущего в России будет мужик. В конце жизни Герцен признал большое значение I Интернационала, руководимого К. Марксом, и классовой борьбы рабочих Запада. Крупнейшим экономистом домарксова периода был П. Г. Чернышевский (1828-1889) - идейный вдохновитель, выразитель интересов крестьянства, поднимавшегося па борьбу против крепостного права. Руководимый им журнал «Современник» (1853-1862) стал центром общественно-политической борьбы того времени.

Чернышевский подверг всесторонней глубокой критике феодально-крепостническую систему хозяйства России, указав на единственно возможный путь освобождения кресты ян - демократическую революцию. Разработанная им экономическая программа требовала конфискации помещичьей земли, ее национализации и передачи в пользование общин. По его мнению, крестьянская община, получив новое содержание, станет оплотом социализма. Таким образом, Чернышевский выступал как идеолог крестьянского социализма. По характеристике В. И. Ленина, Чернышевский был глубоким критиком капитализма, обличавшим его многочисленные пороки: анархию производства, конкуренцию, кризисы перепроизводства, эксплуатацию трудящихся и пр. Чернышевский считал, что Россия может избежать капиталистической стадии развития или хотя бы сократить ее продолжительность, поскольку в конце концов капитализм, по его мнению, представляет собой общественную форму, «убыточную для общества», что должно послужить причиной его гибели.

Он делал правильный вывод о преходящем характере капитализма и считал переход к социализму исторически обусловленным. Но поскольку он не знал объективных путей такого перехода, его социализм был утопическим. Чернышевский сделал значительный шаг вперед по сравнению с западными социалистами-утопистами. В отличие от них, он видел путь к социализму в классовой борьбе и революции. Чернышевский, по оценке К. Маркса, был замечательным критиком буржуазной политической экономии, мастерски показавшим ее банкротство (см. Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 17-18).

Общественный, социально-критический пафос статей позднего Белинского с его социалистическими убеждениями подхватили и развили в шестидесятые годы революционно-демократические критики Николай Гаврилович Чернышевский и Николай Александрович Добролюбов.

К 1859 году, когда правительственная программа и взгляды либеральных партий прояснились, когда стало очевидно, что реформа "сверху" в любых ее вариантах будет половинчатой, революционеры-демократы от шаткого союза с либерализмом перешли к разрыву отношений и бескомпромиссной борьбе с ним. На этот, второй этап общественного движения 60-х годов падает литературно-критическая деятельность Н. А. Добролюбова. Обличению либералов он посвящает специальный сатирический отдел журнала "Современник" под названием "Свисток". Здесь Добролюбов выступает не только как критик, но и в роли сатирического поэта.

Критика либерализма насторожила тогда А. И. Герцена, (*11) который, будучи в эмиграции, в отличие от Чернышевского и Добролюбова, продолжал надеяться на реформы "сверху" и переоценивал радикализм либералов вплоть до 1863 года.

Однако предостережения Герцена не остановили революционеров-демократов "Современника". Начиная с 1859 года они стали проводить в своих статьях идею крестьянской революции. Ядром будущего социалистического мироустройства они считали крестьянскую общину. В отличие от славянофилов, Чернышевский и Добролюбов полагали, что общинное владение землей держалось не на христианских, а на революционно-освободительных, социалистических инстинктах русского мужика.

Добролюбов стал основателем оригинального критического метода. Он видел, что большинство русских писателей не разделяют революционно-демократического образа мыслей, не произносят приговора над жизнью с таких радикальных позиций. Задачу своей критики Добролюбов усматривал в том, чтобы по-своему завершить начатое писателем дело и сформулировать этот приговор, опираясь на реальные события и художественные образы произведения. Свой метод осмысления творчества писателя Добролюбов называл "реальной критикой".

Реальная критика "разбирает, возможно ли и действительно ли такое лицо; нашедши же, что оно верно действительности, она переходит к своим собственным соображениям о причинах, породивших его, и т. д. Если в произведении разбираемого автора эти причины указаны, критика пользуется ими и благодарит автора; если нет, не пристает к нему с ножом к горлу - как, дескать, он смел вывести такое лицо, не объяснивши причин его существования?" Критик берет в этом случае инициативу в свои руки: объясняет причины, породившие то или иное явление, с революционно-демократических позиций и затем произносит над ним приговор.

Добролюбов положительно оценивает, например, роман Гончарова "Обломов", хотя автор "не дает и, по-видимому, не хочет дать никаких выводов". Достаточно того, что он "представляет вам живое изображение и ручается только за сходство его с действительностью". Для Добролюбова подобная авторская объективность вполне приемлема и даже желательна, так как объяснение и приговор он берет на себя сам.

Реальная критика нередко приводила Добролюбова к своеобразному перетолковыванию художественных образов писателя на революционно-демократический лад. Получалось, что анализ произведения, перераставший в осмысление острых проблем современности, приводил Добролюбова к таким радикальным выводам, которые никак не предполагал сам автор. На этой почве, как мы увидим далее, произошел решительный разрыв Тургенева с журналом "Современник", когда статья Добролюбова о романе "Накануне" увидела в нем свет.

В статьях Добролюбова оживает молодая, сильная натура талантливого критика, искренне верящего в народ, в котором он видит воплощение всех своих высших нравственных идеалов, с которым он связывает единственную надежду на возрождение общества. "Страсть его глубока и упорна, и препятствия не страшат его, когда их нужно одолеть для достижения страстно желанного и глубоко задуманного",- пишет Добролюбов о русском крестьянине в статье "Черты для характеристики русского простонародья". Вся деятельность критика была направлена на борьбу за создание "партии народа в литературе". Этой борьбе он посвятил четыре года неусыпного труда, написав за такое короткое время девять томов сочинений. Добролюбов буквально сжег себя на подвижнической журнальной работе, подорвавшей его здоровье. Он умер в возрасте 25 лет 17 ноября 1861 года. О преждевременной смерти молодого друга проникновенно сказал Некрасов.

За всю историю существования России, как царского государства, так и в период империи были как приверженцы политики правителя, так и ее противники. 18 век - это пик накала страстей и возрастания недовольства населения. Массовый террор, нечеловеческое отношение к крестьянам, кабальное крепостное право, заносчивость и безнаказанная жестокость помещиков - все это долгое время никем не пресекалось.

В Европе так же возрастали недовольства населения к ничтожному отношению господствующего класса к низшим слоям общества. Несовершенство государственной системы привело к восстаниям, революциям и переломным событиям в европейских странах. Не обошла такая участь и Россию. Перевороты произошли с помощью активной деятельности отечественных борцов за свободу и равноправие, наперекор государственным уставам.

Кто такие?

Идеологами и первооткрывателями движения революционеров-демократов стали французский активисты, в частности Робеспьер и Петион. Они критиковали взаимоотношения между социумом и правительством, выступали за развитие демократии и подавление монархии.

Их единомышленники Марат и Дантон активно использовали сложившуюся в стране ситуацию в результате Великой французской революции для достижения своих целей. Основные связаны с достижением народного самодержавия. Шаг за шагом они стремились достичь своей цели через диктатуру.

Русские активисты подхватили и адаптировали эту идею под собственный государственный строй. Кроме французских, они осваивали немецкие трактаты и их взгляды на политические устои. В их видении активной силой, способной противостоять императорскому террору, являлось единство крестьян. Их освобождение от крепостничества было составляющей частью программы отечественных революционеров-демократов.

Предпосылки развития

Революционное движение начало свое развитие среди почитателей демократии и свободы крестьян. Их нашлось не мало. Этот социальный слой у революционеров-демократов фигурирует как главная революционная сила. Несовершенство государственного строя и низкий уровень жизни способствовали образованию подобного движения.

Основные причины начала публицистической деятельности:

• крепостное право;
• различие между слоями населения;
• отсталость страны от ведущих европейских стран.

Реальная критика революционеров-демократов была направлена на самодержавие императора. Это стало основой для развития новых течений:

Движения относились к буржуазному классу и имели конкретные проблем с ущемлением прав или тяжелым существованием. Но тесная взаимосвязь с эксплуатируемой частью населения, выработало в революционерах-демократах явную антипатию к государственному строю. Они не отступали от своих идей, несмотря на преследования, попытки арестов и подобных выражений недовольств со стороны правительства.

Публицисты начали издавать свои работы с презрительным недовольством и уничижением чиновнической деятельности. Появлялись тематические кружки среди студентов. Явное игнорирование проблем и низкого уровня жизни простого населения открыто возмущало всё большее количество людей. Волнения и желание противостоять поработителям объединяли сердца и мысли активистов и заставляли переходить от слов к действиям. В таких условиях и начало формироваться революционно-демократическое движение.

Формирование

Основными идеологами и представителями революционеров-демократов были В. Г. Белинский, Н. П. Огарев, Н. Г. Чернышевский.

Они были ярыми противниками крепостного права и царского самодержавия. Всё начиналось с небольшого кружка с философским уклоном под руководством Станкевича. Вскоре Белинский покинул кружок, организовав собственное движение. К нему присоединились Добролюбов и Чернышевский. Они возглавляли организацию, представляя интересы крестьян и выступая за отмену крепостного права.

Отдельно действовал и Герцен со своими соратниками, ведя публицистическую деятельность в изгнании. Отличие идеологии российских активистов заключалась в отношении к народу. Здесь крестьянство, во взглядах революционеров-демократов, выступает как основа борьбы против царизма, неравенства и своих прав. Активно критиковали предложенные нововведения в правовую систему западными утопистами.

Идеи активистов

Свою идеологию отечественные активисты основывали на учениях революционеров-демократов западников. В европейских странах в 18-19 веке вспыхнул ряд восстаний против феодализма и материализма. Большинство их работ основано на идее борьбы с крепостничеством. Они активно выступали против политических взглядов либералов, так как они совершенно не интересовались жизнью народа.

Были попытки организации революционных протестов против самодержавия и освобождение крестьян. Эти события пришлись на 1861-й. Это год, когда произошла отмена крепостного права. Но революционеры-демократы не поддержали такую реформу. Они сразу раскрыли подводные камни, которые скрывались под видом отмены крепостничества. Фактически она не давала свободу крестьянам. Для полноценного обеспечения свободы нужно было не просто на бумаге уничтожить кабальные правила по отношению к крестьянам, а лишить помещиков земли и всех прав. Программа революционеров-демократовпризывала народ ломать и двигаться к социализму. Это должны были быть первые шаги к сословному равенству.

и его деятельность

Вошел в историю выдающимся публицистом и одним из первооткрывателей политэмиграции. Он рос в доме своего помещика отца. Будучи незаконнорожденным ребенком, получил фамилию, которую отец просто придумал. Но такой поворот судьбы не помешал мальчику получить достойное воспитание и образование дворянского уровня.

Книги из библиотеки отца сформировали мировоззрением ребенка, ещё в юношеские годы. Сильное впечатление на него создало восстание декабристов 1825 года. В студенческие годы Александр сдружился с Огаревым и был активным участникам молодежного кружка против правительства. За свою деятельность его сослали в Пермь вместе с единомышленниками. Благодаря связям, он был переведён в Вятку, где устроился на службу в канцелярию. Позже он оказался во Владимире на посту советника правления, где и встретил свою жену.

Ссылка только ещё больше распалила личную неприязнь Александра к правительству, в частности к государственному строю в целом. С детства он наблюдал за жизнью крестьян, их страданиями и их болью. Борьба за существование этого сословия стала одной из целей активиста Герцена. С 1836 года он печатает свои публицистические работы. В 1840-м Александр вновь увидел Москву. Но из-за несдержанных высказываний о полиции через год вновь был сослан. В этот раз ссылка длилась не долго. Уже в 1842 году публицист вернулся в столицу.

Переломным моментом жизни стал его переезд во Францию. Здесь он поддерживал отношения с французскими революционерами и европейскими эмигрантами. Революционеры-демократы 19 века делятся своими взглядами на развитие идеального общества и способами его достижения. Прожив там всего 2 года, Александр теряет супругу и переезжает в Лондон. В России в это время он получает статус изгнанника за отказ вернуться на родину. Вместе со своими друзьями Огаревым и Чернышевским начинает издавать газеты революционного характера с призывами к полной реконструкции государства и свержению монархии. Последние дни он доживает во Франции, где и был похоронен.

Становление взглядов Чернышевского

Николай - сын священнослужителя Гавриила Чернышевского. Ожидали, что он пойдет по стопам отца, но молодой человек не оправдал надежд родственников. Он полностью отверг религию и поступил в Петербургский университет на отделение истории и филологии. Наибольшее внимание студент уделял русской литературе. Также интерес у него вызывали работы французских историков и немецких философов. После обучения Чернышевский почти 3 года учительствовал и внушал ученикам революционный настрой.

В 1853 году он женился. Молодая супруга поддерживала мужа во всех начинаниях, участвовала в его творческой жизни. Этот год ознаменовался еще одним событием - переездом в Петербург. Именно здесь он начинает свою публицистическую карьеру в журнале «Современник». Революционеры-демократы в литературе высказывали свои переживания и размышления о судьбе страны.

Первоначально его статьи касались художественных произведений. Но и здесь просматривалось влияние простых крестьян. Возможность свободно обсуждать тяжкую долю крепостных обеспечивалась послаблением цензуры при правлении Александра II. Постепенно Николай Гаврилович начинает обращаться к современным политическим тематикам, выражая свои мысли в произведениях.

У него было свое представление о правах крестьян и условиях их освобождения. Чернышевский со своим единомышленникам были уверены в силе простого народа, который должен объединиться и пойти за ними в светлое будущее, вооруженным восстанием. За свою деятельность Чернышов был приговорён к пожизненной ссылке в Сибирь. Пребывая в заключение в крепости, он написал свое известное произведение «Что делать?» Даже пройдя каторгу, во время ссылки он продолжал свое дело, но влияние на политические события оно уже не имело.

Жизненный путь Огарева

Помещик Платон Огарев даже не подозревал, что его подрастающий любознательный сын Николай - будущий русский революционер-демократ. Мать мальчика умерла, когда Огарёва не было и двух лет. Первоначально он получил домашнее образование и поступил на математический факультет Московского университета. Там он сдружился с Герценом. С ним же и был сослан в Пензу в имение отца.

После возвращения домой он начал совершать заграничные поездки. С удовольствием посещал Берлинский университет. С детства страдающий эпилепсией он проходил лечение в Пятигорске в 1838 году. Здесь познакомился с декабристами в ссылки. Такое знакомство сыграло немаловажную роль в становлении Огарева-публициста и борца за равноправие классов.

После смерти отца он получил права на имение и начал процесс освобождения своих крестьян, выступая противником крепостничества. 5 лет проведя в путешествиях по странам Западной Европы, он познакомился с европейскими реформаторами. Вернувшись на родину, попытается реализовать замысел об индустриализации среди крестьян.

На территории своих земель открывает школы, больницы, запускает суконный, винокуренный и сахарный заводы. Разорвав отношения с первой женой, которая не поддерживала взглядов мужа, он оформляет отношения с Н. А. Панковой. Вместе с ней Огарев переезжает к А. Герцену в Лондон.

Через год Панкова бросает Николая и уходит к Александру. Несмотря на это, Огарев и Герцен активно издают газеты и журналы. Революционеры-демократыраспространяют публикации, где критикуют политику правительства, среди российского населения.

Для достижения целей он вместе с Герценом отправляется в Швейцарию и пытается наладить отношения с русскими эмигрантами. В частности с анархистом Бакуниным и заговорщиком Нечаевым. В 1875 году был изгнан из страны и вернулся в Лондон. Здесь он и умер от эпилептического приступа.

Философия публицистов

Идеи революционеров-демократов, несомненно, посвящены крестьянам. Герцена часто затрагивает тематику проблемы личности во взаимодействии с социумом. Несовершенность общества и проблемы в отношениях между различными слоями ведут общество к полной деградации и разрушению. Что весьма опасно.

Он отмечает проблематику отношений личности в частности и общества в целом: личность формируется на основе общественных норм, но, в тоже время, личность влияет на развитие и уровень общества, в котором обитает.

Несовершенство социального строя затрагивается и в работах его сподвижников - Чернышевского и Огарева. Эта опасная и открытая критика революционеров демократов против царизма, провоцировала вспышки народных волнений в разных регионах страны. В их идеях просматривалось желание прийти к социализму, минуя капитализм.

Чернышевский, в свою очередь, разделял философию материализма. Через призму научных доказательств и личных взглядов человек в его работах выступает единым целым с природой, поддающимся физиологическим потребностям. В противовес Герцену, он не отделяет личность от природы и не возвышает человека над социумом. Для Николая Гавриловича человек и окружающий мир - единое целое, взаимодополняющее друг друга. Чем больше в обществе будет преобладать позитивность и человеколюбие, тем плодотворней и качественней будет социальная среда.

Педагогические взгляды

Педагогике уделялась не менее важная роль. Реальная критика революционеров-демократов направлена на воспитание подрастающего поколение с задатками свободного полноценного члена общества. Недаром Чернышевский имел опыт преподавания. По его мнению, свободолюбие и своеволие закладывается с самого начала. Личность должна быть всесторонне развитая, постоянно готовая к самопожертвованию ради общих целей. Проблема образования - это также проблема действительности того времени.

Уровень науки был очень низок, а методика преподавания отсталой и малоэффективной. Кроме этого, он был сторонником равноправия мужского и женского образования. Человек - это венец творения, и отношения к нему должны быть соответствующие. Наше общество состоит из таких личностей, и уровень их образованности влияет на качество общества в целом.

Он считал, что все проблемы в обществе не зависят от принадлежности к конкретному классу и, тем более, к финансовому положению. Это проблема низкого уровня воспитания и низкопробного образования. Такая отсталость приводит к гибели социальных норм и загниванию общества. Изменения в социуме - это прямой путь к переменам в целом и личности в частности.

Его сподвижник Герцен был сторонником народной педагогики. Революционеры-демократы в литературе выражали проблемы несовершенства положения детей в обществе. Суть его «народной педагогики» заключалась в том, что познание нужно черпать не из книг, а из окружения. Именно народ является носителем ценной информации, которая необходима подрастающему поколению.

В первую очередь, детям должна быть привита любовь к труду и к родине. Основной целью является воспитание свободной личности, которая ставит интересы народа превыше всего и с отвращением относятся к праздности. Дети должны свободно развиваться в окружении простого народа, не ограничивая свои познания книжными науками. Ребёнок должен ощущать уважение к себе со стороны воспитателя. Это принцип терпеливой любви.

Чтобы воспитать полноценную личность, необходимо развивать с детства мышление, самовыражение и самостоятельность, а также ораторские способности и уважение к своему народу. По мнению Герцена, для полноценного воспитания необходимо равновесие между свободой детской воли и с соблюдением дисциплины. Именно эти компоненты способствуют развитию полноценной личности, служащей своему обществу.

Правовые взгляды

Деятельность революционеров-демократов затрагивает все аспекты общественной жизни. Примером для русских революционеров были европейские социалисты-утописты. Восхищение их было направлено на попытки построения нового социального строя, методом освобождения трудящихся от тяжких эксплуатационных условий труда. В тоже время утописты уменьшали роль народа. Для революционеров-демократов крестьяне являлись составом активной движущей силы, способной к свержению монархии едиными усилиями.

Представители активного движения выставляли на всеобщее обсуждение несовершенство правовой системы государства. Проблема крепостного права заключалось в безнаказанности помещиков. Угнетение и эксплуатация крестьян ещё больше обострили классовые противоречия. Это способствовало распалу массовых недовольств вплоть до провозглашения отмены крепостного права в 1861 году.

Но, помимо прав крестьян, реальная критика революционеров-демократов (кратко) касалась и остальных слоев населения. В основе своих работ публицисты затрагивали тему преступности через призму взглядов эксплуатационных масс. Как это понимать? Согласно государственным законам, преступным считалось любое действие направленное на правящие классы.

Революционеры-демократы предлагали классифицировать преступные деяния. Разделить их на те, которые были опасны и направлены на правящие классы, и те, которые ущемляли права эксплуатируемых. Важно было создать систему равноправных наказаний, независимо от социального положения.

Лично Герцен писал статьи о роли взяточничества и казнокрадства, сравнивая проблемы отечества и Франции. По его мнению, такие преступные действия унижали человечность и достоинство всего общества. Он выделяет дуэли в отдельную категорию По его мнению, подобные деяния противоречат нормам цивилизационного общества.

Публицистические работы и активные действия революционер-демократов надежно закрепились в истории российского государства. Их деятельность не пропала бесследно, а живёт в подсознании каждого последующего поколения. Наша обязанность сохранить ее в дальнейшем.

Ее основные представители: Н.Г. Чернышевский, Н.А. Добролюбов, Д.И. Писарев, а также и Н.А. Некрасов, М.Е. Салтыков-Щедрин как авторы собственно критических статей, обзоров и рецензий.

Печатные органы: журналы «Современник», «Русское слово», «Отечественные записки» (с 1868 года).

Развитие и активное воздействие «реальной» критики на русскую литературу и общественное сознание продолжалось с середины 50-х по конец 60-х годов.

Н.Г. Чернышевский

Как литературный критик Николай Гаврилович Чернышевский (1828 - 1889) выступает с 1854 по 1861 год. В 1861 году была опубликована последняя из принципиально важных статей Чернышевского «Не начало ли перемены?»

Литературно-критическим выступлениям Чернышевского предшествовало решение общеэстетических вопросов, предпринятое критиком в магистерской диссертации «Эстетические отношения искусства, к действительности» (написана в 1853 защищена и опубликована в 1855), а также в рецензии на русский перевод книги Аристотеля «О поэзии» (1854) и авторецензии на собственную диссертацию (1855).

Опубликовав первые рецензии в «Отечественных записках» А.А. Краевского, Чернышевский в 1854 году переходит по приглашению Н.А. Некрасова в «Современник», где возглавляет критический отдел. Сотрудничеству Чернышевского (а с 1857 года и Добролюбова) «Современник» был во многом обязан не только быстрым ростом количества его подписчиков, но и превращением в главную трибуну революционной демократии. Арест в 1862 году и последовавшая за ним каторга оборвали литературно-критическую деятельность Чернышевского, когда ему исполнилось лишь 34 года.

Чернышевский выступил прямым и последовательным оппонентом отвлеченно-эстетической критики А.В. Дружинина, П.В. Анненкова, В.П. Боткина, С.С. Дудышкина. Конкретные разногласия Чернышевского-критика с критикой «эстетической» можно свести к вопросу о допустимости в литературе (искусстве) всего многообразия текущей жизни - в том числе и ее социально-политических конфликтов («злобы дня»), вообще социальной идейности (тенденции). «Эстетическая» критика в целом отвечала на этот вопрос отрицательно. По ее мнению, социально-политическая идейность, или, как предпочитали говорить противники Чернышевского, «тенденциозность» противопоказана искусству, потому что нарушает одно из главных требовании художественности - объективное и беспристрастное изображение действительности. В.П. Боткин, например, заявлял, что «политическая идея - это могила искусства». Напротив, Чернышевский (как и другие представители реальной» критики) отвечал на тот же вопрос утвердительно. Литература не только может, но и должна проникнуться и одухотвориться социально-политическими тенденциями своего времени, ибо лишь в этом случае она станет выразительницей назревших общественных потребностей, а одновременно послужит и самой себе. Ведь, как замечал критик в «Очерках гоголевского периода русской литературы» (1855 - 1856), «только те направления литературы достигают блестящего развития, которые возникают под влиянием идей сильных и живых, которые удовлетворяют настоятельным потребностям эпохи». Главнейшей из таких потребностей Чернышевский, демократ, социалист и крестьянский революционер, считал освобождение народа от крепостной зависимости и устранение самодержавия.

Неприятие «эстетической» критикой социальной идейности в литературе обосновывалось, однако, целой системой взглядов на искусство, своими корнями уходящих в положения немецкой идеалистической эстетики - в частности-эстетики Гегеля. Успех литературно-критической позиции Чернышевского определялся поэтому не столько опровержением частных положений его оппонентов, сколько принципиально новой трактовкой общеэстетических категорий. Этому и была посвящена диссертация Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности». Но прежде назовем основные литературно-критические работы, которые необходимо иметь в виду студенту: рецензии ««Бедность не порок». Комедия А. Островского» (1854), ««О поэзии». Соч. Аристотеля» (1854); статьи: «Об искренности в критике» (1854), «Сочинения А.С. Пушкина» (1855), «Очерки гоголевского периода русской литературы», «Детство и отрочество. Сочинение графа Л.Н. Толстого. Военные рассказы графа Л.Н. Толстого» (1856), «Губернские очерки... Собрал и издал М.Е. Салтыков. ...» (1857), «Русский человек на rendez-vous» (1858), «Не начало ли перемены?» (1861).

В диссертации Чернышевский дает принципиально иное по сравнению с немецкой классической эстетикой определение предмета искусства. Как он понимался в идеалистической эстетике? Предмет искусства - прекрасное и его разновидности: возвышенное, трагическое, комическое. Источником прекрасного при этом мыслилась абсолютная идея или воплощающая ее действительность, однако лишь во всём объеме, пространстве и протяженности последней. Дело в том, что в отдельном явлении - конечном и временном - абсолютная идея, по своей природе вечная и бесконечная, согласно идеалистической философии, невоплотима. Ведь между абсолютным и относительным, общим и отдельным, закономерным и случайным существует противоречие, подобное разнице, между духом (он бессмертен) и плотью (которая смертна). Человеку не дано преодолеть его в практической» (материально-производственной, социально-политической) жизни. Единственными сферами, в которых разрешение этого противоречия оказывалось возможным, считались религия, отвлеченное мышление (в частности, как полагал Гегель, его собственная философия, точнее, ее диалектический метод) и, наконец, искусство как основные разновидности духовной деятельности, успех которой в огромной степени зависит от творческого дара человека, его воображения, фантазии.

Отсюда следовал вывод; красота в реальной действительности, неизбежно конечной и преходящей, отсутствует, она существует только в творческих созданиях художника - произведениях искусства. Именно искусство вносит красоту в жизнь. Отсюда и следствие первой посылки: искусство, как воплощение красоты выше жизни.// «Венера Милосская,- заявляет, например, И.С. Тургенев,- пожалуй, несомненнее римского права или принципов 89 (то есть Французской революции 1789 - 1794 годов.- В.Н.) года». Суммируя в диссертации основные постулаты идеалистической эстетики и вытекающие из них следствия, Чернышевский пишет: «Определяя прекрасное как полное проявление идеи в отдельном существе, мы необходимо придем к выводу: «прекрасное в действительности только призрак, влагаемый в нее нашею фактазиею»; из этого будет следовать, что «собственно говоря, прекрасное создается нашею фантазиею, а в действительности... истинно прекрасного нет»; из того, что в природе нет истинно прекрасного, будет следовать то, что «искусство имеет своим источником стремление человека восполнить недостатки прекрасного в объективной действительности» и что прекрасное, создаваемое искусством, выше прекрасного в объективной действительности»,- все эти мысли составляют сущность господствующих ныне понятий...»

Если в действительности прекрасного нет и оно вносится в нее только искусством, то и создавать последнее важнее, чем творить, совершенствовать саму жизнь. А художник должен не столько помогать совершенствованию жизни, сколько примирять человека с ее несовершенством, компенсируя его идеально-воображаемым миром своего произведения.

Этой-то системе представлений Чернышевский и противопоставил свое материалистическое определение прекрасного: «прекрасное есть жизнь»; «прекрасно то существо, в котором видим мы жизнь такою, какова должна быть она по нашим понятиям; прекрасен тот предмет, который выказывает в себе жизнь или напоминает нам о жизни».

Его пафос и вместе с тем принципиальная новизна состояли в том, что главной задачей человека признавалось не создание прекрасного самого по себе (в его духовно-воображаемом виде), но преобразование самой жизни в том числе нынешней, текущей, согласно представлениям этого человека о ее идеале. Солидаризуясь в данном случае с древнегреческим философом Платоном, Чернышевский как бы говорит своим современникам: делайте прекрасной прежде всего саму жизнь, а не улетайте в прекрасных мечтах от нее. И второё: Если источник прекрасного - жизнь (а не абсолютная идея, Дух и т.п.), то и искусство в своем поиске прекрасного зависит от жизни, порождаясь ёе стремлением к самосовершенствованию как функция и средство этого стремления.

Оспорил Чернышевский и традиционное мнение о прекрасном как якобы главной цели искусства. С его точки зрения, содержание искусства намного шире прекрасного и составляет «общеинтересное в жизни», то есть охватывает все. что волнует человека, от чего зависит его судьба. Человек (а не прекрасное) становился у Чернышевского, по существу, и основным предметом искусства. Иначе трактовал критик и специфику последнего. По логике диссертации художника отличает от нехудожника не способность воплотить «вечную» идею в отдельном явлении (событии, характере) и тем преодолеть их извечное противоречие, но умение воспроизвести общеинтересные для coвременников жизненные коллизии, процессы и тенденции в индивидуально-наглядном их виде. Искусство мыслится Чернышевским не столько второй (эстетической) реальностью, сколько «концентрированным» отражением реальности объективной. Отсюда и те крайние определения искусства («искусство - суррогат действительности», «учебник жизни»), которые не без оснований были отвергнуты многими современниками. Дело в том, что законное само по себе стремление Чернышевского подчинить искусство интересам общественного прогресса в данных формулировках оборачивалось забвением его творческой природы.

Параллельно с разработкой материалистической эстетики Чернышевский по-новому осмысливает и такую фундаментальную категорию русской критики 40 - 60-х годов, как художественность. И здесь его позиция, хотя она и опирается на отдельные положения Белинского, остается оригинальной и в свою очередь полемична к традиционным представлениям. В отличие от Анненкова или Дружинина (а также таких писателей, как И.С. Тургенев, И.А. Гончаров) Чернышевский главным условием художественности считает не объективность и беспристрастность автора и стремление отражать действительность в ее полноте, не строгую зависимость каждого фрагмента произведения (характера, эпизода, детали) от целого, не замкнутость и завершенность создания, но идею (общественную тенденцию), творческая плодотворность которой, по убеждению критика, соразмерна ее обширности, правдивости (в смысле совпадения с объективной логикой действительности) и «выдержанности». В свете двух последних требований Чернышевский анализирует, например, комедию А.Н. Островского «Бедность не порок», в которой находит «приторное прикрашиванье того, что не может и не должно быть прикрашиваемо». Ошибочная исходная мысль, положенная в основу комедии, лишила ее, полагает Чернышевский, даже сюжетного единства. «Ложные по основной мысли произведения - заключает критик, - бывают, слабы даже и в чисто художественном отношении».

Если выдержанность правдивой идеи обеспечивает произведению единство, то его общественно-эстетическое значение зависит от масштабности и актуальности идеи.

Требует Чернышевский и соответствия формы произведения его содержанию (идее). Однако это соответствие, по его мнению, должно быть не строгим и педантичным, но лишь целесообразным: достаточно, если произведение будет лаконичным, без уводящих в сторону излишеств. Для достижения такой целесообразности, полагал Чернышевский, не нужно особого авторского воображения, фантазии.

Единство правдивой и выдержанной идеи с отвечающей ей формой и делают произведение художественным. Трактовка художественности у Чернышевского, таким образом, снимала с этого понятия тот таинственный ореол, которым наделяли его представители «эстетической» критики. Освобождалось оно и от догматизма. Вместе с тем и здесь, как и в определении специфики искусства, подход Чернышевского грешил неоправданной рассудочностью, известкой прямолинейностью.

Материалистическое определение прекрасного, призыв сделать содержанием искусства все, что волнует человека, концепция художественности пересекаются и преломляются в критике Чернышевского в представлении об общественном назначении искусства и литературы. Критик развивает и уточняет здесь взгляды Белинского конца 30-х годов. Поскольку литература - часть самой жизни, функция и средство ее самосовершенствования то она, говорит критик, «не может не быть служительницею того или иного направления идей; это назначение, лежащие в её натуре, от которого она не в силах отказаться, если бы и хотела отказаться». В особенности это справедливо для неразвитой в политическом и гражданском отношениях самодержавно-крепостнической России, где литература «сосредоточивает... умственную жизнь народа» и имеет «энциклопедическое значение». Прямой долг русских писателей - одухотворить свое творчество «гуманностью и заботой об улучшении человеческой жизни», ставших главенствующей потребностью времени. «Поэт,-- пишет Чернышевский в «Очерках гоголевского периода...»,-- адвокат., ее (публики. - В.НЛ собственных горячих желаний и задушевных мыслей.

Борьба Чернышевского за литературу социальной идейности и прямого общественного служения объясняет неприятие критиком творчества тех поэтов (А. Фета. А. Майкова Я. Полонского, Н. Щербины), которых он называет «эпикурейцами», «для которых общественные интересы не существуют, которым известны только личные, наслаждения и огорчения. Считая позицию «чистого искусства» житейски отнюдь не бескорыстной, Чернышевский в «Очерках гоголевского периода...» отклоняет и аргументацию сторонников этого искусства: что эстетическое наслаждение «само по себе приносит существенное благо человеку, смягчая его сердце, возвышая его душу», что эстетическое переживание «"непосредственно... облагораживает душу по возвышенности и благородству предметов и чувств, которыми прельщаемся мы в произведениях искусства». И сигара, возражает Чернышевский, смягчает, и хороший обед, вообще здоровье и отличные условия жизни. Это, заключает критик, чисто эпикурейский взгляд на искусство.

Материалистическая трактовка общеэстетических категорий была не единственной предпосылкой критики Чернышевского. Два других ее источника Чернышевский указал сам в «Очерках гоголевского периода...». Это, во-первых, наследие Белинского 40-х годов и, во-вторых, гоголевское, или, как уточняет Чернышевский, «критическое направление» в русской литературе.

В «Очерках...» Чернышевский решал целый ряд задач. Прежде всего он стремился возродить заветы и принципы критики Белинского, само имя которого вплоть до 1856 года было под цензурным запретом, а наследие замалчивалось или интерпретировалось «эстетической» критикой (в письмах Дружинина, Боткина, Анненкова к Некрасову и И. Панаеву) односторонне, подчас негативно. Замысел отвечал намерению редакции «Современника» «бороться с упадком нашей критики» и «по возможности улучшить» собственный «критический отдел», о чем было сказано в «Объявлении об издании «Современника»« в 1855 году. Следовало, считал Некрасов, возвратиться к прерванной традиции - к «прямой дороге» «Отечественных записок» сороковых годов, то есть Белинского: «...какая вера была к журналу, какая живая связь между, им и читателями!» Анализ с демократических и материалистических позиций основных критических систем 20 - 40-х годов (Н. Полевого, О. Сенковского, Н. Надеждина, И. Киреевского, С. Шевырева, В. Белинского) одновременно позволял Чернышевскому определить для читателя собственную позицию в назревающей с исходом «мрачного семилетия» (1848 - 1855) литературной борьбе, а также сформулировать современные задачи и принципы литературной критики. «Очерки...» служили и полемическим целям, в частности борьбе с мнениями А.В. Дружинина, которые Чернышевский явно имеет в виду, когда показывает корыстно-охранительные мотивы литературных суждений С. Шевырева.

Рассматривая в первой главе «Очерков...» причины упадка критики Н. Полевого, «сначала столь бодро выступившего одним из предводителей в литературном и умственном движении» России, Чернышевский делал вывод о необходимости для жизнеспособной критики, во-первых, современной философской теории, во-вторых. нравственного чувства, разумея под ним гуманистические и патриотические устремления критика, и наконец, ориентации на подлинно прогрессивные явления в литературе.

Все эти компоненты органически слились в критике Белинского, важнейшими началами которой были «пламенный патриотизм» и новейшие «научные понятия», то есть материализм Л. Фейербаха и социалистические идеи. Другими капитальными достоинствами критики Белинского Чернышевский считает ее борьбу с романтизмом в литературе и в жизни, быстрый рост от отвлеченно-эстетических критериев к одушевлению «интересами национальной жизни» и суждениям писателей с точки зрения «значения его деятельности для нашего общества».

В «Очерках...» впервые в русской подцензурной печати Белинский был не только связан с идейно-философским движением сороковых годов, но сделан его центральной фигурой. Чернышевский обозначил ту схему творческой эмоции Белинского, которая остается в основе современных представлений о деятельности критика: ранний «телескопскнй» период - поиск целостного философского постижения мира и природы искусства; закономерная встреча с Гегелем на этом пути, период «примирения» с действительностью и выход из него, зрелый период творчества, в свою очередь обнаруживший два момента развития - по степени углубления социального мышления.

Вместе с тем для Чернышевского очевидны и те отличия, которые должны появиться у будущей критики по сравнению с критикой Белинского. Вот его определение критики: «Критика есть суждение о достоинствах и недостатках какого-нибудь литературного направления. Ее назначений - тужить выражением мнения лучшей части публики и содействовать дальнейшему распространению его в массе» («Об искренности в критике»).

«Лучшая часть публики» - это, вне сомнения, демократы и идеологи революционного преобразования русского общества. Будущая критика должна непосредственно служить их задачам и целям. Для этого необходимо отрешиться от цеховой замкнутости в кругу профессионалов, выйти на постоянное общение с публикой. читателем, а также обрести «всевозможную… ясность, определенность и прямоту» суждений. Интересы общего дела, которому она будет служить, дают ей право на резкость.

В свете требований прежде всего социально-гуманистической идейности Чернышевский предпринимает рассмотрение как явлений текущей реалистической литературы, так и ее истоков в лице Пушкина и Гоголя.

Четыре статьи о Пушкине написаны Чернышевским одновременно с «Очерками гоголевского периода...». Ими Чернышевский включался в дискуссию, начатую статьей А.В. Дружинина «А.С.Пушкин и последнее издание его сочинений»: 1855) в связи с анненковским Собранием сочинений поэта. В отличие от Дружинина, создававшего образ творца-артиста, чуждого социальных коллизий и волнений своего времени, Чернышевский ценит в авторе «Евгения Онегина» то, что он «первым стал описывать русские нравы и жизнь различных сословий... с удивительной верностью и проницательностью». Благодаря Пушкину русская литература стала ближе к «русскому обществу». Идеологу крестьянской революции особенно дороги пушкинские «Сцены из рыцарских времен» (их должно поставить «не ниже «Бориса Годунова»«), содержательность пушкинского стиха («каждая строка... затрагивала, возбуждала мысль»). Крита, признает огромное значение Пушкина «в истории русской образованности». просвещения. Однако в противоречии с этими похвалами актуальность пушкинского наследия для современной литературы признавалась Чернышевским незначительной. Фактически в оценке Пушкина Чернышевский делает шаг назад по сравнению с Белинским назвавшим творца «Онегина» (в пятой статье пушкинского цикла) первым «поэтом-художником» Руси. «Пушкин был,-- пишет Чернышевский,-- по преимуществу поэт формы». «Пушкин не был поэтом кого-нибудь определенного воззрения на жизнь, как Байрон, не был даже поэтом мысли вообще, как... Гете и Шиллер». Отсюда и итоговый вывод статей: «Пушкин принадлежит уже прошедшей эпохе... Он не может быть признан корифеем и современной литературы».

Общая оценка родоначальника русского реализма оказалась неисторичной. Дал в ней знать и неоправданный в данном случае социологический уклон в понимании Чернышевским художественного содержания, поэтической идеи. Вольно или невольно, но критик отдавал Пушкина своим противникам - представителям «эстетической» критики.

В отличие от пушкинского наследия высочайшую оценку получает в «Очерках...» наследие гоголевское по мысли Чернышевского, обращенное к нуждам общественной жизни и поэтому исполненное глубокого содержания. Особо подчеркивает критик у Гоголя гуманистический пафос, по существу не замеченный в пушкинском творчестве. «Гоголю, - пишет Чернышевский,-- многим обязаны те, которые нуждаются в защите; он стал во главе тех. которые отрицают злое и пошлое».

Гуманизм «глубокой натуры» Гоголя, однако, считает Чернышевский, не подкреплялся современными передовыми идеями (учениями), не оказавшими воздействия на писателя. По мнению критика, это ограничило критический пафос гоголевских произведений: художник видел безобразие фактов русской общественной жизни, но не понимал связи этих фактов с коренными основами русского самодержавно-крепостнического общества. Вообще Гоголю был присущ «дар бессознательного творчества», без которого нельзя быть художником. Однако, поэт, добавляет» Чернышевский, «не создаст ничего великого, если не одарен также замечательным умом, сильным здравым смыслом и тонким вкусом». Художническую драму Гоголя Чернышевский объясняет подавлением освободительного движения после 1825 года, а также влиянием на писателя охранительно настроенных С. Шевырева, М. Погодина и симпатиями его к патриархальности. Тем не менее общая оценка гоголевского творчества у Чернышевского очень высока: «Гоголь был отцом русской прозы», «ему принадлежит заслуга прочного введения в русскую литературу сатирического - или, как справедливее будет назвать его критические направления», он «первый в русской литературе решительное стремление к содержанию и притом стремление в столь плодотворном направлении, как критическое». И наконец: «Не было в мире писателя, который был бы так важен для своего народа, как Гоголь для России», «он пробудил в нас сознание о нас самих - вот его истинная заслуга».

Отношение к Гоголю и гоголевскому направлению в русском реализме, впрочем, не оставалось у Чернышевского неизменным, но зависело от того, какой фазе его критики оно принадлежало. Дело в том, что в критике Чернышевского различаются две фазы: первая - с 1853 до 1858 года, вторая - с 1858 по 1862 год. Рубежным для них стало обозначившееся назревание в России революционной ситуации, повлекшей за собой принципиальное размежевание демократов с либералами по всем вопросам, в том числе и литературным.

Первая фаза характеризуется борьбой критика за гоголевское направление, остающееся в его глазах действенным и плодотворные. Это борьба за Островского, Тургенева, Григоровича, Писемского, Л.Толстого, за укрепление и развитие ими критического пафоса. Задача - объединить все антикрепостнические писательские группировки.

В 1856 году большую рецензию Чернышевский посвящает Григоровичу, к тому времени автору не только «Деревни» и «Антона-Горемыки», но и романов «Рыбаки» (1853), «Переселенцы» (1856>. проникнутых глубоким участием к жизни и судьбе «простолюдина», в особенности крепостных крестьян. Противопоставляя Григоровича его многочисленным подражателям, Чернышевский считает, что в его повестях «крестьянский быт изображен верно, без прикрас; в описании виден сильный талант и глубокое чувство».

До 1858 года Чернышевский берет под защиту «лишних людей», например, от критики С. Дудышкина. упрекавшего их в отсутствии «гармонии с обстановкой», то есть за оппозицию среде. В условиях современного общества такая «гармония», показывает Чернышевский, сведется лишь к тому, чтобы «быть расторопным чиновником, распорядительным помещиком» («Заметки о журналах», 1857*. В эту пору критик видит в «лишних людях» еще жертв николаевской реакции, и ему дорога та доля протеста, которую они в себе заключают. Правда, и в это время он относится к ним не одинаково: сочувствует стремящимся к общественной деятельности Рудину и Бельтову, но не Онегину и Печорину.

Особенно интересно отношение Чернышевского к Л. Толстому, кстати, отзывавшемуся о диссертации критика и самой его личности в это время крайне неприязненно. В статье «Детство и отрочество. Сочинение графа Л.Н. Толстого...» Чернышевский обнаружил незаурядную эстетическую чуткость при оценке художника, идейные позиции которого были весьма далеки от настроений критика. Две основные черты отмечает Чернышевский в даровании Толстого: своеобразие его психологического анализа (в отличие от других писателей-реалистов Толстого занимают не результат психического процесса, не соответствие эмоций и поступков и т.д., но «сам психический процесс, его формы, его законы, диалектика души») и остроту («чистоту») «нравственного чувства», нравственного восприятия изображаемого". Критик справедливо понял психический анализ Толстого как расширение и обогащение возможностей реализма (заметим попутно, что к этой особенности толстовской прозы поначалу весьма скептически отнесся даже такой мастер, как Тургенев, назвавший ее «выковыриванием сора из-под мышек»). Что касается «чистоты нравственного чувства», которую Чернышевский отмечал, кстати, и у Белинского, Чернышевский видит в ней залог неприятия художником вслед за нравственной фальшью также и социальной неправды, общественной лжи и несправедливости. Подтверждением этому был уже рассказ Толстого «Утро помещика», показывавший бессмысленность в условиях крепостничества барской филантропии по отношению к крестьянину. Рассказ был высоко оценен Чернышевским в «Заметках о журналах» 1856 года. В заслугу автору было поставлено то, что содержание рассказа взято «из новой сферы жизни», что развивало и само воззрение писателя «на жизнь».

После 1858 года суждения Чернышевского о Григоровиче, Писемском, Тургеневе, а также о «лишних людях» изменяются. Это объясняется не только разрывом демократов с либералами (в 1859 - I860 годах из «Современника» уходят Л. Толстой, Гончаров. Боткин, Тургенев), но и тем фактом, что в эти годы складывается новое течение в русском реализме, представленное Салтыковым-Щедриным (в 1856 году «Русский вестник» начинает публикацию его «Губернских очерков»), Некрасовым, Н. Успенским, В. Слепцовым, А. Левитовым, Ф. Решетниковым и одухотворенное демократическими идеями. Писателям-демократам предстояло утвердиться на собственных позициях, освобождаясь от влияния предшественников. В решение этой задачи включается и Чернышевский, считающий, что гоголевское направление себя исчерпало. Отсюда переоценка Рудина (критик видит в нем недопустимую «карикатуру» на М. Бакунина, с которым связывалась революционная традиция), и других «лишних людей», которых Чернышевский отныне не отделяет от либеральствующих дворян.

Декларацией и прокламацией бескомпромиссного размежевания с дворянским либерализмом в русском освободительном движении 60-х годов стала знаменитая статья Чернышевского «Русский человек на rendez-vоus» (1958). Она появляется в тот момент, когда, как специально подчеркивает критик, отрицание крепостного права, объединявшее в 40 - 50-е годы либералов и демократов, сменилось полярно противоположным отношением прежних союзников к грядущей, полагает Чернышевский, крестьянской революции.

Поводом для статьи послужила повесть И.С. Тургенева «Ася» (1858), в которой автор «Дневника лишнего человека», «Затишья», «Переписки», «Поездки в полесье» изобразил драму несостоявшейся любви в условиях, когда счастье двух молодых людей было, казалось, и возможно и близко. Интерпретируя героя «Аси» (наряду с Рудиным, Бельтовым, некрасовским Агариным и другими «лишними людьми») как тип дворянского либерала. Чернышевский дает свое объяснение общественной позиции («поведению») подобных людей - пусть и выявляющейся в интимной ситуации свидания с любимой и отвечающей взаимностью девушкой. Исполненные идеальных стремлений, возвышенных чувств, они, говорит критик, роковым образом останавливаются перед претворением их в жизнь, неспособны сочетать слово с делом. И причина этой непоследовательности не в каких-то личных их слабостях, но в их принадлежности к господствующему дворянскому сословию, обремененности «сословными предубеждениями». От дворянского либерала невозможно ждать решительных действий в согласии «с великими историческими интересами национального развития» (то есть по устранению самодержавно-крепостнического строя), потому что главной преградой для них является само дворянское сословие. И Чернышевский призывает решительно отказаться от иллюзий относительно освободительно-гуманизаторских возможностей дворянского оппозиционера: «Все сильнее и сильнее развивается в нас мысль, что это мнение о нем - пустая мечта, мы чувствуем... что есть люди лучше его, именно те, которых он обижает; что без него нам было бы лучше жить».

Несовместимостью революционного демократизма с реформизмом объясняет Чернышевский в статье «Полемические красоты» (1860) свое нынешнее критическое отношение к Тургеневу и разрыв с писателем, которого ранее критик защищал от нападок cnpalai «Наш образ мыслей прояснился для г. Тургенева настолько, что он перестал одобрять его. Нам стало казаться, что последние повести г. Тургенева не так близко соответствующему нашему взгляду на вещи, как прежде, когда и его направление не было так ясно для нас, да и наши взгляды не были так ясны для него. Мы разошлись».

С 1858 года главная забота Чернышевского посвящена разночинско-демократической литературе и ее авторам, призванным овладеть писательским мастерством и указать публике иных по сравнению с «лишними людьми» героев, близких к народу и одухотворенных народными интересами.

Надежды на создание «совершенно нового периода» в поэзии Чернышевский связывает прежде всего с Некрасовым. Еще в 1856 году он пишет ему в ответ на просьбу высказаться о только что вышедшем в свет знаменитом сборнике «Стихотворения Н. Некрасова»: «Такого поэта, как Вы, у нас еще не было». Высокую оценку Некрасова Чернышевский сохранил в течение всех последующих лет. Узнав о смертельной болезни поэта, он просил (в письме 14 августа 1877 года Пыпину из Вилюйска) поцеловать его и сказать ему, «гениальнейшему и благороднейшему из всех русских поэтов. Я рыдаю о нем» («Скажите Николаю Гавриловичу,-- отвечал Пыпину Некрасов,- что я очень благодарю eго, я теперь утешен: его слова дороже, чем чьи-либо слова»). В глазах Чернышевского Некрасов - первый великий русский поэт, ставший действительно народным, то есть выразивший как состояние угнетенного народа (крестьянства), так и веру в его силы, рост народного самосознания. Вместе с тем Чернышевскому дорога и интимная лирика Некрасова - «поэзия сердца», «пьесы без тенденции», как он ее называет,- воплотившая эмоционально-интеллектуальный строй и душевный опыт русской разночинской интеллигенции, присущую ей систему нравственно-эстетических ценностей.

В авторе «Губернских очерков» М.Е. Салтыкове-Щедрине Чернышевский увидел писателя, пошедшего дальше критического реализма Гоголя. В отличие от автора «Мертвых душ» Щедрин, по мнению Чернышевского, уже знает, «какая связь находится между той отраслью жизни, в которой встречаются факты, и другими отраслями умственной, нравственной, гражданской, государственной жизни», то есть умеет возвести частные безобразия русской общественной жизни к их источнику - социалистическому строю России. «Губернские очерки» ценны не только как «прекрасное литературное явление», но и как «исторический факт» русской жизни» на пути ее самосознания.

В отзывах об идейно близких ему писателях Чернышевский ставит вопрос о необходимости в литературе нового положительного героя. Он ждет «его речи, бодрейшей, вместе спокойнейшей и решительнейшей речи, в которой слышалась бы не робость теории перед жизнью, а доказательство, что разум может владычествовать над жизнью и человек может свою жизнь согласить со своими убеждениями». В решение этой задачи Чернышевский включился в 1862 году и сам, создав в каземате Петропавловской крепости роман о «новых людях» - «Что делать?»

Чернышевский не успел систематизировать свои взгляды на демократическую литературу. Но один из ее принципов - вопрос об изображении народа - был развит им очень основательно. Этому посвящена последняя из крупных литературно-критических статей Чернышевского «Не начало ли перемены?» (1861), поводом для которой стали «Очерки народного быта» Н. Успенского.

Критик выступает против всякой идеализации народа. В условиях социального пробуждения народа (Чернышевский знал о массовых крестьянских выступлениях в связи с грабительской реформой 1861 года) она, считает он, объективно служит охранительным целям, так как закрепляет народную пассивность, убеждение в неспособности народа самостоятельно решать свою судьбу. Ныне неприемлемо изображение народа в виде Акакия Акакиевича Башмачкина или Антона Горемыки. Литература должна показать народ, его нравственное и психологическое состояние «без прикрас», потому что только» такоё изображение свидетельствует о признании народа равным другим сословиям и поможет народу избавиться от слабостей и пороков, привитых ему веками унижения и бесправия. Не менее важно, не довольствуясь рутинными проявлениями народного быта и дюжинными характерами, показать людей, в которых сосредоточена «инициатива народной деятельности». Это был призыв создать в литературе образы народных вожаков и бунтарей. Уже образ Савелия - «богатыря святорусского» из поэмы Некрасова «Кому на Руси жить хорошо» говорил о том. что этот завет Чернышевского был услышан.

Эстетика и литературная критика Чернышевского не отличаются академическим бесстрастием. Они, по выражению В.И. Ленина, проникнуты «духом классовой борьбы». А также, добавим, и духом рационализма, веры во всемогущество разума, свойственной Чернышевскому как просветителю. Это обязывает нас рассматривать литературно-критическую систему Чернышевского в единстве ее не только сильных и перспективных, но и относительно слабых и даже крайних посылок.

Чернышевский прав, отстаивая приоритет жизни, над искусством. Но он заблуждается, называя на этом основании искусство «суррогатом» (то есть заменителем) действительности. На деле искусство не только особая (по отношению к научной или общественно-практической деятельности человека), но и относительно автономная форма духовного творчества - эстетическая реальность, в создании которой огромная роль принадлежит целостному идеалу художника и усилиям его творческой фантазии. В свою очередь, кстати сказать, недооцениваемой Чернышевским. «Действительность,- пишет он- не только живее, но и совершеннее фантазии. Образы фантазии - только бледная и почти всегда неудачная переделка действительности. Это верно лишь в смысле связи художественной фантазии с жизненными устремлениями и идеалами писателя, живописца, музыканта и т.д. Однако само понимание творческой фантазии и ее возможностей ошибочно, ибо сознание большого художника не столько переделывает реальный, сколько творит новый мир.

Понятие художественной идеи (содержания) приобретает у Чернышевского не только социологический, но порой и рационалистический смысл. Если первое ее толкование вполне оправдано по отношению к целому ряду художников (например, к Некрасову, Салтыкову-Щедрину), то второе фактически устраняет грань между литературой и наукой, искусством и социологическим трактатом мемуарами и т.п. Примером неоправданной рационализации художественного содержания может служить следующее высказывание критика в рецензии на русский перевод сочинений Аристотеля: «Искусство, или, лучше сказать, ПОЭЗИЯ... распространяет в массе читателей огромное количество сведений и что еще важнее, знакомство с понятиями, вырабатываемыми наукою,-- вот в чем заключается великое значение поэзии для жизни». Здесь Чернышевский вольно или невольно упреждает будущий литературный утилитаризм Д.И. Писарева. Еще пример. Литература, говорит критик в другом месте, обретает подлинность и содержательность в том случае, если «говорит обо всем, что важного в каком бы то ни было отношении происходит в обществе, рассматривает все эти факты... со всех возможных точек зрения, объясняет, от каких причин исходит каждый факт, чем он поддерживается, какие явления должны быть вызваны к жизни для его усиления, если он благороден, или для его ослабления, если он вреден». Другими словами, писатель хорош, если, фиксируя значительные явления и тенденции общественной жизни, подвергает их анализу и выносит над ними свой «приговор». Так действовал и сам Чернышевский как автор романа «Что делать?». Но для исполнения таким образом сформулированной задачи вовсе не обязательно быть художником, ибо она вполне разрешима уже в рамках социологического трактата, публицистической статьи, блестящие образцы которых дали и сам Чернышевский (вспомним статью «Русский человек на rendez-vous»), и Добролюбов, и Писарев.

Едва ли не самое уязвимое место литературно-критической системы Чернышевского - это представление о художественности и типизации. Соглашаясь с тем, что «первообразом для поэтического лица часто служит действительное лицо», возводимое писателем «к общему значению», критик добавляет: «Возводить обыкновенно незачем, потому что и оригинал уже имеет общее значение в своей индивидуальности». Выходит, что типические лица существуют в самой действительности, а не создаются художником. Писателю остается лишь «перенести» их из жизни в свое произведение с целью объяснения их и приговора над ними. Это было не только шагом назад от соответствующего учения Белинского, но и опасным упрощением, сводившим труд и дело художника к копированию действительности.

Известная рационализация творческого акта да и искусства в целом, социологический уклон в трактовке литературно-художественного содержания как воплощения той или иной социальной тенденции объясняют негативное отношение к взглядам Чернышевского не только представителей «эстетической» критики, но и таких крупнейших художников 50 - 60-х годов, как Тургенев, Гончаров, Л. Толстой. В идеях Чернышевского они увидели опасность «порабощения искусства» (Н.Д. Ахшарумов) политическими и иными преходящими задачами.

Отмечая слабые стороны эстетики Чернышевского, следует помнить о плодотворности - в особенности для русского общества и русской литературы - ее основного пафоса - идеи о социальном и гуманистическом служении искусства и художника. Одним из первых опытов «практической эстетики» назовет позднее диссертацию Чернышевского философ Владимир Соловьев. Изменится с годами отношение к ней у Л. Толстого. Целый ряд положений его трактата «Что такое искусство?» (опубликован в 1897 - 1898 годах) окажется прямо созвучным идеям Чернышевского.

И последнее. Нельзя забывать, что литературная критика была для Чернышевского в условиях подцензурной печати фактически основной возможностью с позиций революционной демократии освещать насущные проблемы русского общественного развития и влиять на него. О Чернышевском-критике можно сказать то же, что автор «Очерков гоголевского периода...» сказал о Белинском: «Он чувствует, что границы литературных вопросов тесны, он тоскует в своем кабинете, подобно Фаусту: ему тесно в этих стенах, уставленных книгами,-- все равно, хорошими или дурными; ему нужна жизнь, а не толки о Достоинствах поэм Пушкина».

Совершенно иными, принципиально отличными были общественно-политические взгляды русских революционных демократов, выступавших в 40-х годах XIX в. Виссарион Григорьевич Белинский, Александр Иванович Герцен и их единомышленники были наиболее последовательными про­тивниками феодально-крепостнического строя и вместе с тем выступали с острой критикой буржуазных общественных отношений. Революционные демократы являлись идеологами эксплуатируемых масс предреформенной России. Они в равной мере отвергали как бесчеловечное угнетение крестьянства крепостниками,так и жестокость капиталистической эксплуа­тации. Между ними и идеологами помещиков-крепостников, так же как и идеологами растущей буржуазии, лежала четкая грань непримиримых классовых противоречий.

Белинский, Герцен и их последователи были демократами, револю­ционерами. Своим призванием они считали борьбу за интересы широких на­родных масс. «Социальность… девиз мой,- писал Белинский в сентябре 1841 г. Боткину.-…Что мне в том, что для избранных есть блаженство, когда большая часть и не подозревает его возможности? Прочь же от меня блаженство, если оно достояние мне одному из тысяч! Не хочу я его, если оно у меня не общее с меньшими братиями моими»!.

Подлинный демократизм Белинского делал его последовательным и горячим противником крепостного права. Антикрепостническая направ­ленность свойственна всей его литературной деятельности. Она ясно видна уже в юношеском произведении Белинского - в драме «Дмитрий Кали­нин», автору которой было всего лишь 20 лет. Ею пронизаны все статьи ве­ликого критика в последующие годы, включая знаменитое «Письмо к Го­голю» (1847 г.), которое, как писал В. И. Ленин, подводило итог литера­турной деятельности Белинского и являлось «…одним из лучших произведе­ний бесцензурной демократической печати…».

Белинский постоянно ощущал свою кровную связь с народом. Под­черкивая это в одной из поздних статей («Взгляд на русскую литературу 1846 года»), он выражал глубокую веру в творческие силы своего народа и его славное будущее: «Нам, русским, нечего сомневаться в нашем поли­тическом и государственном значении: из всех славянских племен только мы сложились в крепкое и могучее государство, и как до Петра Великого, так и после него, до настоящей минуты, выдержали с честью не одно су­ровое испытание судьбы, но раз были на краю гибели, и всегда успевали спасаться от нее и потом являться в новой и большей силе и крепости. В на­роде, чуждом внутреннего развития, не может быть этой крепости, этой силы, Да, в нас есть национальная жизнь, мы призваны сказать миру свое слово, свою мысль, но какое это слово, какая мысль,- об этом пока еще ра­но нам хлопотать. Наши внуки или правнуки узнают это без всяких усилий напряженного разгадывания, потому что это слово, эта мысль будет ска­зана ими…».

На этой твердой убежденности в жизненной силе русского народа был основан искренний и глубокий патриотизм Белинского. Еще в конце 1839 г., в условиях полного бесправия закрепощенного крестьянства, он уверенно писал о грядущем расцвете подлинно народной русской культуры:

«Завидуем внукам и правнукам нашим, которым суждено видеть Рос­сию в 1940 году - стоящею во главе образованного мира, дающею законы и науке и искусству, и принимающею благоговейную дань уважения от всего просвещенного человечества».

Подлинный патриотизм - характерная черта, определявшая все ми­ровоззрение революционных демократов 40-х годов XIX в. Он вытекал из горячей любви и уважения к своему народу, чуждых представителям господствующих классов. Достаточно напомнить, что приведенные выше

Слова Белинского написаны были всего лишь через три года после опубли­кования известного «философического письма» П. Я. Чаадаева, проникну­того пессимистической оценкой не только современной ему действитель­ности, но и будущего России, в духе типичного буржуазного космополи­тизма. Резко осуждая «беспачпортных бродяг в человечестве» - «гумани­стических космополитов» из среды западников, Белинский прямо заявлял о своей идейно-политической самостоятельности в этом вопросе: «Но, к счастью, я надеюсь остаться на своем месте, не переходя ни к кому» 1 .

Уверенность в жизненной силе русского народа лежит в основе всей деятельности революционных демократов, посвятивших себя защите на­родных интересов. Получив в эмиграции возможность писать открыто, Герцен уже в 1849 г. прямо указывал на свою «…кровную связь с народом, в котором находил так много отзывов на светлые и темные стороны моей души, которого песнь и язык - моя жизнь и мой язык» .

Ставя в это время своей целью ознакомление европейской демократии с подлинной, народной Россией, он с гордостью истинного патриота писал: «Пусть она [Европа] узнает ближе народ, которого отро­ческую силу она оценила в бою, где он остался победителем; расскажем ей об этом мощном и неразгаданном народе, который втихомолку образо­вал государство в шестьдесят миллионов, который так крепко и удивитель­но разросся, не утратив общинного начала, и первый перенес его через начальные перевороты государственного развития; об народе, который как- то чудно умел сохранить себя под игом монгольских орд и немецких бю­рократов, под капральской палкой казарменной дисциплины и под позор­ным кнутом татарским, который сохранил величавые черты, живой ум и широкий разгул богатой натуры под гнетом крепостного состояния и в ответ на царский приказ образоваться ответил через сто лет громадным явлением Пушкина. Пусть узнают европейцы своего соседа; они его только боятся,-надобно им знать, чего они боятся».

Подобно Белинскому и Герцену, такого же рода убеждения были свой­ственны и их единомышленникам из числа наиболее передовой интеллиген­ции того времени. В этом отношении типичны были, например, мысли ряда петрашевцев, на формирование мировоззрения которых, по их собствен­ному признанию, решающее влияние оказывал Белинский. Наиболее яркими примерами связи деятельности этих последователей Белинского с интересами народных масс могут служить материалы следствия по делу пет­рашевцев, относящиеся к самому Буташевичу-Петрашевскому и к Баласогло.

В своих показаниях следственной комиссии Буташевич-Петрашевский настойчиво подчеркивал, что он стремился к облегчению тяжелого поло­жения народных масс, и неоднократно называл себя русским патриотом. Уже в пространном показании 19-26 мая 1849 г. он писал: «Вы услышите от [меня] мнения, никогда необнаруженные - о предметах важных нашего быта общественного - слово истинного патриота… Порой за этим делом… вы увидите, как в перспективе, тысячу жертв, невинно сгубленных, ты­сячи неправд, губящих силу парода русского…» Столь же определенно он высказывался и в показании, данном около 20 июня того же года: «Теперь позвольте поговорить, как русскому и патриоту, за других и за себя».

Глубокая уверенность в силах и великом будущем русского народа особенно ярко отразилась в записке петрашевца А. П. Баласогло «Проект учреждения книжного склада с библиотекой и типографией», обнаруженной у него при обыске. Многие страницы этого замечательного документа про­никнуты чувством подлинной гордости за свой народ. Вот на выдержку лишь два места из этого «проекта»:

«… В России есть и должно быть все… В ней-то и должны быть люди - нигде инде, как именно в ней. И они были, начиная с Петра до второго рус­ского Ломоносова, поэта-философа Кольцова, умершего в цвете лет на наших глазах. В России нет только веры в Россию, и скорее нет общежития, людскости, а не людей…

…В ней и только в ней сосредоточены все нити всемирной истории -этого гордиева узла, который так храбро разрубают парижские александры, не зная ничего, кроме Европы, и так плохо, и так хитро запутывают, воображая, что распутали, терпеливые труженики Германии - эти дикообразы европейской мысли, с пастушескими нравами мечтательных тюленей».

Глубоко народный характер патриотизма революционных демокра­тов 40-х годов XIX в. определялся последовательной революционностью их мировоззрения. Они видели непримиримость внутренних противоречий феодально-крепостнического строя и ломку его революционным путем считали неизбежной. Касаться этой темы в условиях подцензурной печа­ти при Николае I они, разумеется, не могли. Но в личном общении, в переписке они прямо высказывали мысли о необходимости революцион­ного переворота и в России.

Можно указать, например, что в письмах Белинского эта тема затра­гивалась неоднократно. Отмечая в одном из писем середины 40-х годов свою веру в «социальность» («нет ничего выше и благороднее, как способ­ствовать ее развитию и ходу»), он, явно полемизируя с либерально-рефор­мистскими взглядами западников, писал: «Но смешно и думать, что это может сделаться само собою, временем, без насильственных переворотов, без крови… Дай что кровь тысячей в сравнении с унижением и страданием миллионов?» .

В другом месте, касаясь того же вопроса, Белинский высказался еще более определенно: «Тут нечего объяснять -- дело ясно, что Робеспьер не ограниченный человек, не интересан, не злодей, не ритор, и что тысяче­летнее царство божие утвердится на земле не сладенькими и восторженными фразами идеальной и прекраснодушной Жиронды, а террористами - обо­юдоострым мечом слова и дела Робеспьеров и Сен-Жюстов».

Будучи подлинными демократами и революционерами, осознавшими свою кровную связь с народом и посвятившими себя защите его интересов, Белинский, Герцен и их последователи являлись носителями наиболее передовой идеологии своего времени. Недаром В. И. Ленин, обосновывая мысль об исключительно большом значении для успеха революционной борьбы верных теоретических взглядов, счел необходимым упомянуть и Герцена и Белинского, начав именно с их имен перечень «предшественни­ков русской социал-демократии». «…роль передового борца,- писал он в 1902 г.,- может выполнить только партия, руководимая передовой теорией. А чтобы хоть сколько-нибудь конкретно представить себе, что это означает, пусть читатель вспомнит о таких предшественниках русской социал-демократии, как Герцен, Белинский, Чернышевский и блестящая плеяда революционеров 70-х годов…».

В другой своей работе, относящейся уже к 1920 г., говоря о правиль­ности одной только революционной теории марксизма, В. И. Ленин, как известно, давал высокую оценку общественно-политического мировоззре­ния революционных демократов 40-х годов XIX в. Период поисков мар­ксистской теории В. И. Ленин определял временем «с 40-х до 90-х годов про­шлого века»: «Марксизм, как единственно правильную революционную тео­рию, Россия поистине выстрадала полувековой историей неслыханных мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и беззаветности исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы».

Белинский, Герцен и другие передовые люди 40-х годов XIX в. были революционными демокра­тами и социалистами. Ха­рактеризуя Герцена ко времени его отъезда за границу в 1847 г.,

В. И. Ленин указывал:

«Он был тогда демократом, революционером, социа­листом». Белинский 8 сен­тября 1841 г. писал Бот­кину: «Итак, я теперь в новой крайности, - это идея социализма, которая стала для меня идеею идей, бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и оме­гою веры и знания. Все из нее, для нее и к ней.

Она вопрос и решение во­проса. Она (для меня) по­глотила и историю, и ре­лигию, и философию. И по­тому ею я объясняю теперь жизнь мою, твою, и всех, с кем встречался я на пу­ти жизни» .

Интерес к теориям социалистов-утопистов был типичен для многих пе­редовых людей России 40-х годов. Сочинения Оуэна, Сен-Симона, Фурье, Прудона, Луи Блана и других, несмотря на запрещение их цензурой, поступали в Россию зна­чительными партиями.

Относительно широкое распространение работ социалистов-утопистов подтверждается результатами обысков у частных лиц и в книжных магази­нах в связи с делом петрашевцев. При аресте первой группы петрашевцев агентам III отделения предписано было конфисковать все бумаги аре­стованных и обнаруженные у них запрещенные книги. При последующих же арестах десятков новых лиц по этому делу распоряжение о книгах уже не выполнялось. Запрещенные сочинения обнаружены были у многих лиц, и наличие их не могло, как выяснилось, служить серьезной уликой для обвинения, а образцы их поступили в учреждение графа Орлова в изо­билии уже при первых арестах.

Подобные же результаты дали обыски и у книготорговцев. В книжных лавках Петербурга, Риги, Дерпта и других городов были обнаружены ты­сячи томов такого рода литературы. Характерно, например, что, получив отписку от московского начальства, что подобных изданий в Москве не обнаружено, начальник канцелярии III отделения ген. Дубельт наложил резолюцию: «Не верю». Несколько позднее скептицизм Дубельта под­твердился,- случайно было установлено, что в Москве запрещенными книгами торговал в своем книжном магазине Готье, поплатившийся за это в 1849 г. административным взысканием.

Мало этого: отвечая на возрастающие запросы своих читателей, рус­ские газеты и журналы в 40-х годах прошлого столетия начали системати­чески упоминать о появлении за границей новых работ социалистов-утопи­стов и иногда аннотировать их, подчас в весьма благоприятном для авторов освещении. А в 1847 г. в первых четырех книгах «Отечественных за­писок» была напечатана обширная работа (168 страниц большого формата) В. Милютина «Пролетарии и пауперизм в Англии и Франции», излагавшая в систематическом виде довольно полно и сравнительно точно учения со­циалистов-утопистов.

Несомненно, что не только революционно-демократические убеждения, но также и социалистические взгляды были свойственны многим предста­вителям передовой русской интеллигенции.

Указание В. И. Ленина о том, что передовая мысль русских револю­ционных демократов уже в 40-х годах XIX в. «жадно искала правильной революционной теории», следя за «последним словом» в этой области, на­ходит полное подтверждение в проникновении в крепостную Россию того времени первых произведений основоположников марксизма.

Некоторые существенные положения одной из ранних работ Ф. Эн­гельса («Шеллинг и откровение», Лейпциг, 1842) стали известны читателям «Отечественных записок» уже в самом начале 1843 г. В первом номере этого журнала была напечатана небольшая статья В. Боткина «Германская ли­тература», о которой Белинский в письме к автору отозвался с полным одоб­рением: «Твоя статья о „Немецкой литературе» в 1 № мне чрезвычайно понравилась - умно, дельно и ловко». В этой статье Боткин буквально целыми абзацами приводил текст из вступительной части упомянутой лейп­цигской брошюры Энгельса, вышедшей, кстати сказать, без указания фа­милии автора. Вот пример параллельных отрывков из этих двух работ:

Статья Боткина

«Его философия религии и философия права получили бы иной вид, если б он развил их из чистой мысли, не включая в нее положительных элемен­тов, лежавших в цивилизации его вре­мени; ибо отсюда именно вытекают противоречия и неверные выводы, за­ключающиеся в его философии религии и философии нрава. Принципы в них всегда независимы, свободны и истин­ны, - заключения и выводы часто близоруки».

Брошюра Энгельса

«… его философия религии и его философия права безусловно получили бы совсем иное направление, если бы он больше абстрагировал от тех по­зитивных элементов, которыми пропи­тана духовная атмосфера его эпохи, но зато сделал бы больше выводов из чистой идеи. Этим основным грехом можно объяснить все непоследователь­ности, все противоречия у Гегеля… Принципы всегда носят печать незави­симости и свободомыслия, выводы же - этого никто не отрицает - нередко умеренны, даже консервативны».

Как видим, по иронии судьбы в роли первого популяризатора ранних работ Энгельса в русской печати выступил типичный западник В. П. Бот­кин!

Сжатая итоговая оценка Энгельсом философии Гегеля, дословно пере­веденная наряду с другими текстами Боткиным для его статьи, несомненно запомнилась многими современниками. Достаточно указать, что она почти дословно снова была повторена в середине 50-х годов Н. Г. Чернышевским в «Очерках гоголевского периода русской литературы»

В середине же 40-х годов до русских революционных демократов до­шли и другие работы основоположников марксизма. Из писем Белинского мы знаем, что еще в 1844 г. он прочитал их статьи в «Немецко-Французском Ежегоднике». А именно там были опубликованы гениальные работы, по­ложившие начало великой революции в философии: статья К. Маркса «К критике гегелевской философии права» и «Очерки критики политиче­ской экономии», написанные Ф. Энгельсом.

В группе Белинского - Герцена несомненно было известно об отно­шении Маркса к работам Прудона: ведь оценка учения Прудона была дана Марксом 28 декабря 1846 г. в письме к Анненкову. Ответ Маркса был, ко­нечно, сообщен Белинскому, с которым Анненков в 1847 г. встречался за границей. Ранние работы Маркса и Энгельса знали и петрашевцы. Об их со­чинениях не мог не слышать, в частности, Н. Спешнев во время его пребыва­ния с 1842 по 1846 г. в Западной Европе, где он познакомился с Вейтлингом. Мы знаем также, что в библиотеке кружка Буташевича-Петрашевского имелось брюссельское издание (1847 г.) «Нищеты философии» К. Маркса. В списке же книг, намеченных петрашевцами для выписки из-за границы, упоминалась книга Ф. Энгельса «Положение рабочего класса в Англии», вышедшая в 1845 г. в Лейпциге.

Наконец, к 40-м же годам относится первое упоминание о К. Марксе и Ф. Энгельсе в русской печати. В 1848 г. вышел в свет том 11-й «Справоч­но-энциклопедического словаря», где в статье «Философия современная» было сказано: «Ни Маркс, ни Энгельс, которых, кажется, можно принять за главнейших проповедников нового германского материализма, ни дру­гие еще не обнародовали ничего, кроме частных черт этого учения».

Разумеется, нет никаких оснований считать, что ранние работы Маркса и Энгельса имели решающее значение при формировании общественно­политических взглядов русских передовых людей 40-х годов. В отдельных случаях известное влияние идей основоположников марксизма па пред­ставителей передовой мысли в России того времени установить возможно, но оно было ограничено, и степень его отнюдь не следует преувеличивать.

Ранние работы Маркса и Энгельса могли оказать известное влияние на разочаровавшегося в конце своей жизни в учении социалистов-утопистов Белинского, и, возможно, под их воздействием в некоторых последних ра­ботах при анализе общественных отношений он обнаруживал даже зачатки материалистического понимания исторических явлений.

Но в исторических условиях крепостной России 40-х годов Белинский, как и Герцен, не мог овладеть диалектическим материализмом. Ленин­ская характеристика общественно-философских взглядов Герцена полно­стью может быть применена и к Белинскому. Будучи глубоким, само­стоятельным мыслителем, сумевшим преодолеть тот созерцательный материализм, на позициях которого стоял Фейербах, В. Г. Белинский вплотную подошел к диалектическому материализму и остановился перед историческим материализмом.

Как видим, предреформенная Россия уже отнюдь не являлась столь надежной опорой «старого порядка» в Европе, какой она была в годы французской буржуазной революции XVIII в. Николай I поддерживал троны западноевропейских феодальных монархий, в то время как в самой России приближалась буржуазная революция.

Во второй трети XIX в. в России нарастал острый кризис крепостниче­ской системы хозяйства. Обострявшиеся классовые противоречия поро­ждали народное движение, которое еще более расшатывало отживший и в России феодально-крепостнический строй.

Неизбежность крушения «старого режима» в России понимала значи­тельная часть передовых людей того времени, в связи с этим живо инте­ресовавшихся общественно-политической жизнью буржуазных стран Западной Европы.