Интервью о.Георгия Эдельштейна. Протоиерей Георгий Эдельштейн: Если мы честно идем к Господу – наш путь правильный
Потомок польских шляхтичей, сын члена ВКП(б), отец вице-спикера Кнессета
и священник Русской православной церкви
Превыше всех наград и званий отец Георгий почитает предоставленную ему судьбой возможность ходить в рясе и с нательным крестом. Отправляться на требы в глухие селенья по первому зову – в любую погоду, по бездорожью. Нередко падал он в полном изнеможении в снег, лежал и не находил в себе силы подняться, но вставал и шел дальше. И это притом, что постоянно испытывает недовольство иерархов церкви своим незыблемым почитанием догматических определений Седьмого вселенского собора, прекрасно знает мнение чиновников от религии о себе лично и о всех прочих потомках Авраама, Исаака и Иакова. Как же дошел до жизни такой сын еврея-коммуниста, бывший завкафедрой университета, член Московской Хельсинкской группы?
Иррациональное событие
«Я не гражданин ГУЛАГа, – пишет он о себе, – но никто никогда не говорит и не пишет мне „товарищ“, а если где-то ненароком обмолвятся и по привычке скажут, я не отвечу и даже не повернусь к говорящему: это не ко мне. И сам, естественно, никого и никогда этим словом не зову. В последний раз, помнится, так обратился к моему собрату А. Блок в поэме „Двенадцать“: „Что нынче невеселый, товарищ поп?“ Долгополый собрат мой и в той поэме отвечать не пожелал, предпочел за сугроб схорониться, хотя подмечено было точно, и вопрос был очень существенный». Невеселый поп – это точно про Эдельштейна, только такое понимание пришло к нему спустя десяток лет.
Его дед работал на электростанции, дававшей свет в царский Ливадийский дворец. Позже в ранге белогвардейского офицера эмигрировал с армией Врангеля. Дочь деда, мать Георгия – Галина Михайловна Бигель – родилась в Ялте в 1905 г. Отец, Михаил Михайлович Эдельштейн, – из местечка Мошки, что неподалеку от Овруча. Он был на год старше жены. По образованию – инженер-экономист, член ВКП(б) с 1924 г., в предвоенные годы работал заведующим отделом книжной торговли в Совнаркоме Украины.
23-летним студентом выпускного курса Ленинградского института иностранных языков Георгий Михайлович Эдельштейн вдруг ясно осознал, что непременно должен стать священнослужителем. Именно осознал, понял, а не принял решение. «Это произошло как иррациональное событие моей жизни, – пишет он в книге „Записки сельского священника“. – Когда удивленные и возмущенные родственники и знакомые пытались расспрашивать меня, я не мог связно ответить ни на один вопрос, никак не мог разумно объяснить, зачем это нужно мне и зачем я нужен Православной церкви. По сей день не могу толково объяснить ни себе, ни другим, с чего всё началось, почему вдруг года за полтора до того стал регулярно ходить в церковь, как случилось, что однажды, осмелев, подошел после службы на Смоленском кладбище к старичку-священнику со словами: „Батюшка, я хочу креститься“».
Возможно, неизвестным путем дошли до его сердца молитвы прабабушки Каролины, истовой католички, которая всю жизнь мечтала, чтобы хоть один из пятерых ее внуков стал ксендзом и молился за упокой умерших родственников. Может, привели к такому решению католические гимны, что так часто пела в детстве мать. Может, слишком рано и слишком сильно, как он сам признается, полюбил Ф. Достоевского, Ф. Тютчева и В. Соловьева. А потом не мог воспринять официальной доктрины – от Добролюбова и Чернышевского до Жданова и Сталина.
Священства Эдельштейну пришлось ждать 24 года. Он обращался к правящим архиереям, просил принять на любое церковное послушание в Курске, Черновцах, Москве, Вятке, Ярославле, Саратове, Вильнюсе, Самаре, Пскове, Ташкенте, Туле. Говорили, что нет вакансий. Потом нередко поясняли, что вакансии, конечно, есть, да ведь многие священства ищут. К тому же уполномоченный райкома по делам религии «никак не велит таких рукополагать, особенно если с высшим образованием. А уж если кандидат наук, доцент, заведует кафедрой в университете – и подавно. И совсем плохо, честно признаться, что еврей: неспокойные они люди».
Благословение архиепископа
Глухая стена неожиданно рухнула в конце 1979 г. 1 октября Георгий Михайлович был на приеме еще у одного епископа. Поговорили минут 40, причем ничего обнадеживающего в этой беседе не было. А 18 ноября он уже был рукоположен в сан диакона, в следующую субботу – в сан иерея, еще через четыре дня отец Георгий решением его высокопреосвященства архиепископа Курского и Белгородского Хризостома был назначен настоятелем церкви Иоанна Богослова в село Коровино Волоконовского района.
С тех пор и по настоящий день у отца Георгия новые страдания и новая борьба. Те, кто сегодня ходят в храмы и демонстративно молятся перед камерами фото- и телекорреспондентов, не давали тогда восстанавливать церкви и приходы. Райкомы партии, чтобы отчитаться перед обкомами, выжимали с нищих епархий деньги в пресловутый Фонд мира. Весной 1980 г. отец Георгий решил начать ремонт в своем приходе: перекрыть крышу, починить карнизы, поменять рамы в восьмерике. «Бабуси, идя на службу, приносили в сумках кто пару кирпичей, кто кастрюльку цемента. А сельсовет и райисполком принялись всеми силами пакости творить: „Платите в Фонд мира!“ Мы им объясняем: „Кровельщики работают в долг, деньги согласились получить осенью и даже в конце года, священник зарплату несколько месяцев не получает, всё подчистую на стройматериалы ушло“. Отвечают: „Знать ничего не знаем, несите в Фонд мира!“ И ни дня отдыха, на каждом шагу всеми средствами изматывали».
Было и высосанное из пальца уголовное дело по «факту неуплаты налогов». И несанкционированный взлом квартиры, и обыск в доме «по факту кражи в церкви десятков книг и икон». И следствие велось, да всё ведь, как уже сказано, из пальца высосано было.
Отношение к лозунгам
Отцу Георгию всегда были чужды экуменические идеи и течения – начиная от интернационального призыва «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» до книг отца Александра Меня. Но отрицательно относиться к чужим воззрениям – это не значит враждовать. Он мне сам рассказал об этом: «С отцом Александром Менем мы познакомились в ноябре 1961 г. и без малого 30 лет приятельствовали. Особенно часто мы встречались, когда он служил в селе Алабино. Боюсь, мы никогда не принимали друг друга всерьез. Я очень редко обращался к нему “отец Александр“, намного чаще – „отец Алик“ или просто „Алик“. Он был прогрессистом-экуменистом – и первое, и второе мне всегда было чуждо. По этой же причине мне никогда не были интересны его книги. Последний раз мы встретились за пять дней до его гибели, когда он был уже митрофорным протоиреем. Минут пятнадцать шутили о его митре. Его последними словами при расставании были: „Я обязательно приеду на твой приход, поговорю с архиереем и подарю тебе свою митру“».
Всё это – в советские времена. А что же теперь, в XXI веке? По инициативе отца Георгия мюнхенская организация «Христианская помощь молодежи России», руководимая И. С. фон Шлиппе, материально поддерживает детскую колонию в Костроме, содержит там воспитателей, построила для детей теплицу. Но неугомонному священнику этого недостаточно: «Колония для несовершеннолетних преступников превратилась в дом отдыха, – говорит он. – А рядом – полная нищета и разруха. Теперь полезнее вкладывать деньги в другую колонию. Или хотя бы в восстановление самых бедных приходов. Ирина Сергеевна ежегодно передает Ченецкому детскому дому около 5000 евро. А ведь это доход нашего храма за три года!»
Государство и церковь
Он не только просит. Он и сам зарабатывает. Его лекции о сегодняшней Русской православной церкви, о церкви и государстве в посткоммунистической России, о новом законодательстве о религиозных организациях слушали студенты и профессора в Джорджтаунском университете, Высшей дипломатической школе и Католическом университете в столице США, в Принстонском университете. Почти всё заработанное отец Георгий отдает. Для других это считалось бы благотворительностью, для него – раз и навсегда принятый порядок жизни.
Говоря о сегодняшней связи государства и Церкви, отец Георгий отмечает, что, хотя по Конституции Церковь и отделена от государства, но сегодня Русская православная церковь и государство связаны чрезвычайно тесными узами. И чем дальше, тем они становятся теснее. При этом в первых рядах молящихся во всех соборах – вчерашние коммунистические лидеры и воинствующие безбожники.
Много ли противников у столь прямолинейного человека? «Противникам руку протягиваю редко, – отвечает он. – Думаю, у меня их немного (Хитрит. Много, и даже очень. Особенно среди высшего духовенства. – В. Ф.). Обычно просто отхожу в сторону (Ох, не отходит, ругается, добивается своего всеми средствами – и умом, и хитростью. – В. Ф.). Всегда считаю своим долгом любому другу и недругу по возможности изложить то, что считаю своим мировоззрением».
Отец и сын
Георгий Михайлович – человек, конечно, эмоциональный. И Россию любит истово, и энергично защищает ее от нападок критиков: «Я не верю, что в России постоянно идет гражданская война. Во время гражданской войны никто не герой. Сейчас в нашем обществе, как и в любом другом, есть честные люди, есть не очень честные, есть жулики. По законам физики золото тонет, а нечистоты всплывают. Но полагать, что всё наше общество состоит из одних нечистот, ошибочно».
Был бы его старший сын депутатом, скажем, Государственной думы России, возможно, возникла бы у Георгия Михайловича мысль обратиться к нему за помощью в ремонте сельских церквей и домов престарелых россиян. Так ведь он, его сын, ортодоксальный иудей, вице-спикер Кнессета. Вот и приходится обращаться за помощью к канадским баптистам и норвежским лютеранам.
Кстати, будучи в Израиле, задал сыну отца Георгия по телефону вопрос: «Знают ли Ваши избиратели про отца-священника?» Юлий Эдельштейн ответил: «В Израиле примерно 130 тыс. человек исповедуют христианство. Конечно, о судьбе моего отца им известно. 130 тыс. человек – весомый добавок к голосам моих избирателей».
«Записки сельского священника»
В ноябре 1979 года архиепископ Курский и Белгородский Хризостом рукоположил меня во иерея и послал на отдаленный сельский приход со словами: «Четырнадцать лет там не было службы. Храма нет, и прихода нет. И жить негде. Восстановите здание церкви, восстановите общину – служите. Не сможете, значит, вы не достойны быть священником. Просто так махать кадилом всякий может, но для священника этого мало. Священник сегодня должен быть всем, чего потребует от него Церковь». – «А лгать для пользы Церкви можно?» – «Можно и нужно».
Двадцать пять лет размышляю я над этими словами. Все, что написано в этой книге, – результат этих размышлений.
Говорят, что за последние пятнадцать лет в Московской Патриархии произошли огромные изменения. Я, сельский священник, вижу только внешние изменения. Нам дозволено восстанавливать храмы, публиковать книги, заниматься благотворительностью, посещать заключенных и болящих, но исцеление и возрождение каждой Поместной Церкви, так же, как и каждого человека, может и должно начаться только с покаяния, о чем свидетельствует проповедь Иоанна Крестителя, Спасителя и святых апостолов. До сего дня мы не покаялись ни в чем. И чем дальше, тем нелепее звучит даже призыв к покаянию. Со всех сторон я слышу: «Нам не в чем каяться». Отказ от покаяния – характерная черта не только Московской Патриархии. Оказывается, не в чем каяться и Русской Православной Церкви Заграницей, не в чем каяться «катакомбникам». Мы все видим соломинку в глазу брата, но не видим бревна в своем глазу.
Я убежден, что преступно замалчивать недуги своей Церкви. Каждый христианин знает, что «молчанием предается Бог». Мы призваны не только веровать, но и исповедовать, т. е. вслух свидетельствовать перед всем миром. Примером для каждого говорящего и пишущего о Церкви должны служить евангелисты. Они не побоялись сказать всю правду, которая, казалось бы, неизбежно вредила проповеди христианства. Они рассказали, что апостол Иуда продал Учителя за тридцать сребреников, что апостол Петр предал Христа и трижды отрекся от него, что первоверховный апостол Павел много лет был гонителем христиан, что Христа окружали мытари и грешники. Вся античная критика христианства была построена на анализе текстов Нового Завета, но евангелисты не побоялись этого. Они знали, что отец всякой лжи – дьявол, что всякий, кто лжет, становится его сыном и творит его волю. И поэтому христианство восторжествовало в мире.
Мне хочется обратиться ко всем своим собратьям-священнослужителям, ко всем православным христианам в России и за рубежом с несколькими важнейшими для меня вопросами.
– Как оценить семидесятилетнее сотрудничество иерархов нашей Церкви с государством воинствующих безбожников-коммунистов? Можно ли спасать Церковь ложью?
– С какого времени и почему наша Церковь стала официально именоваться Русской Православной Церковью? В «Своде законов Российской империи» и во всех документах Всероссийского Поместного Собора 1917-1918 годов мы встречаем термин «Православная Российская Церковь». Украинец, белорус, татарин, якут выходят из Святой Купели такими же украинцами, белорусами, татарами, якутами, не становясь русскими. Каждый из нас имеет равное право сказать: «Это моя Церковь».
– Допустимо ли причислять к лику святых Новомучеников и Исповедников российских до покаяния и без покаяния перед ними?
– Почему мы намеренно предали забвению все решения Всероссийского Поместного Собора 1917-1918 годов? Почему мы избираем Патриарха вопреки постановлению Собора? Почему Священный Синод формируется вопреки постановлению Собора? Почему епископы сегодня назначаются Синодом, а не избираются? Почему церковный народ полностью отстранен от избрания священника на свой приход? Почему мы именуем свою Церковь «Соборной», если Она строится по принципу «демократического централизма»?
Очевидцы Я никогда не дерзал говорить от лица Церкви. Все, что я писал и говорил, – только мое личное мнение. Еще до публикации копию каждой статьи я направлял правящему архиерею и в Священный Синод. Моей целью всегда был и остается диалог.
Эта книга – своеобразный дневник сельского священника на приходе: здесь собраны не только многолетние впечатления и размышления о приходской жизни, но и статьи, докладные записки, прошения, обращения к правящим архиереям. Понятно, что когда я писал эти тексты, трудно было предположить, что они будут опубликованы под одной обложкой.
Протоиерей Георгий Эдельштейн, «Записки сельского священника», М.: РГГУ, 2005.
Уважаемый отец Андрей!
Несколько мелких уточнений.
В редакции еженедельника АиФ я был один раз в жизни: Л.М. Тимофеев попросил отвезти туда его статью. В коридоре меня встретил Павла Лукъянченко (я был в рясе), и спросил, не соглашусь ли я дать интервью. Мы беседовали более полутора часов, текст интервью был сокращён в несколько раз. Во дворе редакции меня фотографировали, в газете фотография не появилась.
Павла Лукъянченко я никогда не встречал ни до, ни после этого.
Буду благодарен, если участники дискуссии вспомнят, кто скрывается за кличками "Святослав", "Антонов", "Аббат", "Адамант", "Островский", "Дроздов", "Скала", "Алтарь", "Михайлов", "Павел", "Реставратор", могу сообщить ещё двадцать. Специальная комиссия Верховного Совета по изучению причин и обстоятельств ГКЧП направила в Священный Синод официальный доклад о проникновении спецслужб в руководящие структуры РПЦ МП, в первую очередь, в ОВЦС. Насколько я знаю, руководство Московской Патриархии оставило официальный документ без ответа.
Отец Евгений Никитин на епархиальном собрании ничего не говорил. Первым выступил председатель собрания, протоиерей Александр Андросов, ректор нашей духовной семинарии. Потом о.Евгений Никитин говорил мне, что о.Александр Андросов - "сексот", ему пригрозили, что отправят в Пыщуг, Павино или в Боговарово.
10 лет я ежегодно спрашивал архиепископа Александра, что делает комиссия из восьми молодых архиереев. Он отвечал, что комиссия работает очень активно и в ближайшие годы будут опубликованы сенсационные материалы. В апреле 2003 г. я написал "Открытое письмо" Президенту В.В. Путину, в мае оно было частично опубликовано в газете "Московские новости". Несколько дней сотрудники газеты звонили архиепископу Александру, он беседовать отказывался, наконец, к телефону подошёл архимандрит Геннадий (Гоголев) - сегодня он епископ в Казахстане - и сказал, что комиссия не собиралась ни разу, т.к. ей не были предоставлены никакие документы.
В 1987 году я был запрещён в священнослужении архиепископом Михаилом (Мудьюгиным) не за критику сергианства, а за "пребывание на приходе лиц, в количестве 41 чел., не имеющих отношения к Вологодской епархии". То есть за организацию в 1986 году летнего детского лагеря в селе Ламаниха Вологодской епархии.
Громкая полемика вокруг "голубых", которую Вы ведёте уже не первый год, кажется мне никчёмной затеей. У нас у всех одна болезнь - сергианство, т.е. краснопоповство, обновленчество под личиной древлеправославного благочестия.
С уважением, священник Георгий Эдельштейн
важаемый отец Андрей! Уважаемые участники дискуссии!
Христос посреди нас!
1. Считаю нужным повторить, что о.Евгений (если он был на собрании) ничего не говорил. Диалога с епископом Александром не было. Подобные сказочки и басенки следует отправлять епископу Тихону (Шевкунову), это его специализация.
2. Выделять Патриарха Алексия II из всех патриархов от Сергия до Кирилла нелепо. Принципиальной разницы между ними нет.
3. По-моему, главная беда, когда священнослужитель служит в КГБ, - это потеря права на правду, это ложь, двуличие. Нельзя продать дьяволу 17% души и сохранить 83%. Продаёшь или сберегаешь целиком.
4. Самое возмутительное во всех репликах - это утверждение, что "один в поле не воин". Так говорят антихристане, циники и прагматики. Каждый христианин 2000 лет - один в поле воин: Афанасий Александрийский, Василий Великий, Максим Исповедник, митрополит Филипп, митрополит Арсений (Мациевич), вятский исповедник Борис Талантов. У И.А. Ильина статья озаглавлена "И один в поле воин". Ильин, кстати, тоже всегда был одинок.
– Отец Георгий, давайте начнем по порядку. Где вы родились, кто ваши родители?
– Я из города Киева, улица Фундуклеевская, дом 24, квартира 16. Потом она стала улицей Ленина, а теперь – Богдана Хмельницкого. Это примерно полдороги от киевского Оперного театра к Крещатику. Там я родился и жил до девяти лет. Папа – инженер-экономист, мама – библиотекарь.
Потом война и эвакуация – сначала в Харьков, затем в Казахстан, а после в Узбекистан. В 48-м году мы вернулись, в Киеве прописка ограничена: «Где вы были? Надо было возвращаться, как только освободили Киев». Квартира, где мы жили, занята.
Мы уехали в Курск, где я и закончил школу. Поступил на иняз, сначала в Курске, а потом перевелся в Москву в пединститут имени Ленина. А когда меня оттуда выгнали, я отправился в Санкт-Петербург и закончил второй Ленинградский институт иностранных языков.
– Почему выгнали?
– Я сказал, что политэкономия не нужна и ее нужно из учебного плана удалить. А как раз тогда товарищ Брежнев сказал, что экономика должна быть экономной. Это сочли криминалом, и декан решил мне по всем предметам ставить двойки.
Я ушел, сказал, что мне не нравится учиться в институте, где декан рассказывает преподавателям, какие оценки мне нужно ставить по английскому языку, если он сам преподаватель педагогики.
– Какой была студенческая жизнь в Москве и Ленинграде в те годы, она отличалась?
– И там, и здесь устраивались антисоветские общества, группы. И меня везде в них привлекали, как будто на носу было написано, что я плохой. Но я всегда спрашивал этих ребят, что они собираются строить вместо Советского Союза? А они говорили, что нужен хороший коммунизм с человеческим лицом, например, по югославскому типу. Я им цитировал Ленина, что черная собака, белая собака, рыжая собака – всё равно собака: «спасибо, я, ребята, коммунизм строить не буду».
А когда я в Ленинград только поступал, я крестился в церкви Смоленской иконы Божьей Матери, мне тогда было 23 года. И гордо везде ходил с крестиком.
– Как вам это в голову пришло?
– Понятия не имею, все мои родные были уверены, что я свихнулся. Твердо говорили, что лечить надо.
Отец к тому времени умер, это мама говорила, но больше тетка, папина сестра, и ее муж. Очень хорошие люди, я до сих пор их с огромной благодарностью вспоминаю.
– Где же вы стали работать, раз с распределением не вышло?
– Я поехал в Крым, в Ялту, работать в экскурсионном бюро. Меня приняли на работу – что-то вроде стажерской практики в Крымских горах. Я очень любил ходить, поэтому занимался пешеходными прогулками по 5-6 дней. Желающих немного, конкурентов нет. Пока мы там ходили, я в одном месте сказал, что здесь был монастырь, в другом.
– А откуда вы это узнали?
– Я ведь одновременно там читал и пел в церкви. В Ялте тогда было две церкви, одна – собор Александра Невского в центре, а другая на дальней окраине, недалеко от дома-музея Чехова. Там была так называемая Греческая церковь Феодора Тирона.
При этой церкви была маленькая монашеская община, и две монашки, древние бабуси, еще помнили те старые дореволюционные времена. Одна из них была сестрой секретаря Марии Павловны Чеховой. Мария Павловна была директором дома-музея, а у нее была секретарь-гречанка – сестра монахини. При мне в Ялту прилетал Микоян Анастас Иванович, вручал Марье Павловне Чеховой орден трудового красного знамени.
Пока Марья Павловна была жива, в доме-музее висели иконы. И многие спрашивали: «Ведь Чехов был атеистом, почему иконы?» Марья Павловна говорила: «Мы только пыль сметаем, а всё оставляем так, как было при Антоне Павловиче». Она умерла и в завещании написала, наверное, под влиянием секретаря, чтобы ее отпевал настоятель этой церкви Феодора Тирона, где я был чтецом, протоиерей Алексий. Высокий, худой, с прокуренными усами, с желтыми пальцами.
Пришли к отцу Алексию, разговор был при мне: будешь отпевать. Он говорит: «Зачем? У меня своих грехов хватает. Она жила тут рядом, я ее ни разу в церкви не видел, я буду отпевать, значит, я на себя возьму все ее грехи. Зачем мне это нужно?»
Побежали в горком партии, секретарь горисполкома приехал к отцу Алексию: «Отпевай!» Он: «Меня уже дважды сажали, можете посадить в третий раз, не буду». Горком партии и горисполком звонят архиепископу Симферопольскому и Крымскому, . Лука присылает телеграмму отцу Алексию. Алексий говорит: «Тогда буду. Грех на епископе, а не на мне».
Святитель Лука Войно-Ясенецкий
– Вы застали святителя Луку в живых?
– Я его видел, когда праздновали его 80-летие, он был абсолютно слепой. Он рассказывал о своей жизни, вся его проповедь была просто рассказом. Очень обрадовался, когда я ему сказал, что я из Курска: «И я, – говорит, – из Курска». – «Да нет, владыка, вы из Фатежа». – «Как, ты знаешь Фатеж! Я там был земским врачом». – «Да, я знаю, мне рассказывали».
Так вот, когда мои рассказы во время одной из экскурсий были приняты на заметку, и когда мы вернулись, меня выгнали из этого бюро. Через кого-то узнали, а может, и я не очень это скрывал, что я был чтецом и псаломщиком в церкви.
Меня вызвали в горком комсомола, почти час со мной беседовали, потом сказали, что за меня будут бороться. То есть лишили прописки в Ялте. Пришел участковый: в 24 часа выматывайся. В горкоме знали мой адрес, ну я и вымотался.
– Куда?
– В город Балашов. Он одно время был областным, Никита Сергеевич дробил области: часть Саратовской, часть Тамбовской, часть еще какой-то – и создали Балашовскую область.
В каждой области должен быть вуз. И в Балашове какой-то техникум преобразовали в пединститут. Там в прямом смысле иняза не было, был филфак широкого профиля. Выпускали преподавателей русского языка, литературы и иностранного языка. Преподавателей нет, меня приняли на работу ассистентом. Поработал, через 2-3 года поступил в аспирантуру в Москву, защитил диссертацию. Вернулся туда же в Балашов, но мне сказали, что им кандидаты не нужны и, наверное, этот филфак широкого профиля превратят в узкий профиль.
Я перебрался в Рязань по конкурсу. Там был такой радиотехнический институт, о нем есть повесть Солженицына «Для пользы дела». А в этом институте было полдюжины евреев, которые решили построить хорошую правильную советскую власть. Им нужно было написать свою программу и устав, с этого ведь должна начинаться организация – с программы и устава. Я им говорю: «Ребята, до программы и до устава нужно написать ксиву, что вы будете говорить за столом следователя».
Кстати, еще из Ялты меня таскали в Ленинград по делу антисоветской группы. Был такой Борька Вайль, после отсидки его выпустили, он эмигрировал в Данию, в Дании и умер. Мы с Борькой были приятелями и переписывались. Письма все гэбухой прочитывались. Меня в Ялте вызвали в КГБ, сказали, что меня вызывают в Ленинград, на Литейный, все расходы будут оплачены.
Три дня меня допрашивали там со строгостью, выпускали в коридор, когда я что-то говорил не так. Коридор чуть больше этой кухни, стула нет. Прислонюсь к стеночке, постою. Пару раз садился на пол, но у них, наверное, был глазок. Выходит из соседней комнаты капитан: «Встаньте, здесь сидеть нельзя». Я говорю: «Дайте стул». – «А вы скажите правду». – «Так я и говорю правду».
Три дня читают мои письма Борьке, Борькины письма мне. «Он у вас просил печатную машинку». – «Не помню». – «Он вас привлекал в свою организацию?» – а организация была не его, опять говорю: «Не помню». – «Ну как же, они все сознались, они уже не дают ложных показаний и не отпираются». Потом была очная ставка. Следователь спрашивает Борьку: «Говорил?» – «Говорил». Ко мне – «Не помню».
Когда это кончилось, деньги мне действительно заплатили за поезд из Ялты до Петербурга и обратно, но когда я туда приходил, меня впускали через пятый или шестой подъезд, а тут следователь меня повел через главный холл, мимо колонн. И говорит: «Вы знаете, в первые годы советской власти у нас не было возможности возить свидетелей из Крыма в Ленинград и оплачивать дорогу. Мы судили судом революционной совести, нам было предоставлено такое право. И если бы сегодня я судил судом революционной совести, я бы Бориса Вайля выпустил, а вас расстрелял. А мне приходится давать вам деньги на обратную дорогу. Вы ведь закоренелый антисоветчик».
Я говорю: «Так у нас же судят не за убеждения, а за действия. Вы можете быть абсолютно уверенным, что до конца своей жизни я ни в какую антисоветскую организацию не вступлю». – «Да, но вы знали о существовании антисоветской организации и обязаны были донести». – «Я вам тоже обещаю, что доносчиком никогда не буду». – «Это уже криминал, вы сейчас несколько раз сказали, в протоколах написали, что знали о существовании организации. И если в другой раз вас будут привлекать в какую-то организацию, а вы не сообщите, это уже будет уголовная ответственность». Попрощались, помахали ручкой.
Ну и вот, когда я в Рязани работал, там тоже эти мальчики чего-то организовали. Мне в пединституте один раз объявили выговор, я не пришел на какое-то заседание. Я сунулся к проректору, он говорит: «Уходи лучше сам, иначе снимем с работы».
Я ушел в Кострому в 1971-м по конкурсу, тогда в «Учительской газете» печатались объявления о конкурсе, а в Костроме было пять вузов, и ни одного кандидата по иностранным языкам. А тут я уже кандидат, жена тоже на подходе к защите. Вот с тех пор с перерывами я там и работаю, в Костроме.
– А жениться вы когда успели?
– Сразу после вызова в Ленинград на обратном пути я решил, что если мне даны денежки, я могу поехать и навестить очень хорошую девочку, которая ко мне приезжала в Ялту просто так отдохнуть. Мы вместе учились в пединституте имени Ленина в Москве, были в параллельных группах, она была секретарем комсомольской организации, ходила в красной кофте со значком Ленина возле сердца. Может быть, я пару раз сказал что-то обидное о красной кофте и о значке, и так мы познакомились.
Она была из Черновиц, поэтому, когда мы поженились, я в Черновцы ездил каждое лето. Старший сын в Черновцах был рожден, с меня черновицкие интеллигенты брали честное слово, что в будущем году я буду говорить по-немецки.
Черновцы до Первой мировой войны были частью Австро-Венгрии, и местная интеллигенция училась в Венском университете, они говорили на образцовом немецком, а у меня немецкий был вторым языком, и на нем шпрехать было очень стыдно в присутствии людей, которые воспитаны на Гете и Шиллере.
– Ничего себе, в Черновцах, оказывается, такая интеллигенция была…
– Из них девять десятых отправили в Сибирь, когда их советская власть освободила от Румынии. И жена мне рассказывала, как она была стрижерой, что-то вроде румынских пионеров. Сидела на эстраде и вышивала кошелек королю Михаю, который тогда был мальчиком, и все школьники младших классов должны были любить Михая и что-то ему дарить.
– А как вы стали священником?
– Я же крестился, еще когда учился в Лениграде, и у меня уже была та же идиотская позиция идти до конца. Я сел на троллейбус и поехал на Обводный канал, где находится Санкт-Петербургская духовная семинария и академия. Меня вахтер спросил, кого мне надо. Я сказал – ректора или инспектора. Меня провели к инспектору, это был профессор Лев Парийский, когда-то он был в Москве референтом патриарха Алексия Симанского.
Он со мной побеседовал, спросил, кто меня крестил. Я сказал, что митрофорный протоиерей Владимир Смирнов. «А где сейчас отец Владимир?». – «Сейчас он в больнице, я у его постели дежурил, потому что он не встает, у него сердечный приступ, за ним нужно утки выносить». – «Да, правда, вы не обманываете, отец Владимир в больнице. А где учитесь?»
Я сказал, что в институте иностранных языков, на английском. Он мне дал какую-то книжку на английском, чтобы я почитал. И я почитал, перевел. «Да, язык вы плохо знаете, студенты нашей семинарии переводят лучше, но государство потратило на вас такие большие деньги, вы ведь должны государству вернуть, поэтому мы вас принять в семинарию не сможем. Вы должны поехать на работу, три года отработать, потом мы вас примем».
После того, как отработал уже в Балашове, я поехал в Саратов, в Саратове была семинария, а инспектором там был Антоний (Мельников), будущий митрополит Минский. Он сказал, что семинарию закроют, она на ладан дышит, и вряд ли стоит у меня документы брать.
Потом я поехал в Московскую духовную семинарию, мне там тоже что-то сказали. Потом я больше двадцати лет ходил по разным епископам, потому что семинарий не осталось – Москва, Петербург, Одесса – всё. Я ходил по епископам, просил, чтобы меня взяли на любое послушание – сторожем, дворником, алтарником, чтецом, певцом.
Меня спрашивали: «Господи воззвах глас третий» – я пою. «Да, знаете, время сейчас трудное, и советская власть, и коммунистическая партия не заинтересована в распространении религии, а у вас высшее образование. Знаете, ведь служить Богу можно на любом месте и в любой должности. Вы преподаватель, ну и будьте добросовестным преподавателем, этим вы и будете служить Богу». И так до 1978 года.
– И какой же епископ в итоге вас рукоположил?
– Я мог бы перечислить 20 или больше епископов, к которым я каждое лето ездил. А потом я нашел епископа Германа (Тимофеева), который был тогда Виленским и Литовским. Он сказал: «Давайте я вас возьму на любую должность, у нас в Прибалтике всё полегче. И через год они забудут, что вы кандидат, доцент».
А я к тому времени докторскую накалякал – «Святоотеческое учение о языке». Она у меня уже была подана к защите и были публикации. Мне предлагали ее защищать в Московском университете и в Ленинградском институте языкознания. А через несколько месяцев перед Пасхой епископа Германа мгновенно переводят в Тулу, а из Тулы епископа Викторина в Вильнюс.
Но епископ Викторин меня быстренько турнул из Вильнюса. Я там числился архивариусом, а он сказал, что епархия бедная, какие тут архивариусы. Потом он мне объяснил, что в первый же день ему позвонил уполномоченный по делам религии и спросил, что я здесь делаю, велел меня отправить. Я его поблагодарил за откровенность, а он мне дал совет: «Вы поищите молодых и энергичных, может, они вас рукоположат». Но я-то знаю архиереев только по календарю, а там не написано, кто молодой и энергичный.
Потом епископ Герман позвонил из Тулы и пригласил к себе на ту же должность архивариуса. Я прожил в Туле год. Мне поручили разбирать епархиальный архив, личные дела священников. А потом вызвал епископ Герман и сказал: «Здесь рукоположение невозможно, уезжайте». Дал 300 рублей на дорогу. Я уехал. Написал в одно место, в другое, третье. По совету того же Германа. Отовсюду – нет.
– Отец Георгий, сейчас многие из нас так или иначе оказываются перед выбором, похожим на тот, который вы делали не раз в своей жизни: оставаться ли на должности, соглашаться ли на сотрудничество, если нужно в чём-то поступиться совестью. С другой стороны, вот поступишь ты принципиально – тебе плохо, а никто и не заметит этого твоего сопротивления…
– Для меня главное – не врать. Понимаете? «Молчанием предается Бог» – это моя любимая идея: молчать нельзя. А кто тебя услышит – это абсолютно безразлично. Ты обязан сказать. Но вот вслух исповедовать для священника обязательно, а для кого-то другого, возможно, и не обязательно. Потому что путей к Богу, уверяю вас, шесть миллиардов или сколько там у нас народу на земном шаре. И какой путь от окружности к центру правильный, вам никто не ответит.
Христианство – это не алгоритм, это не набор предписаний. Это христианство. У нас есть только один закон прямого действия – Евангелие. И опять же существует миллион или десять миллионов интерпретаций тех истин, которые нам даны в Священном Писании. И какая из этих интерпретаций правильная, а какая ошибочная – я никогда не дерзну сказать. Я никогда не скажу, что католики не правы, а православные правы. Для меня всегда важно утверждение своего, а не критика чужого. Это два принципиально разных подхода во всём, в том числе и, например, в патриотизме.
0Протоиерей Георгий Эдельштейн: «Я пытался вразумить Папу»
Вопросы задавал Сергей Шевченко
С.Ш.: О перспективах и нынешнем состоянии православно-католического диалога с нами сегодня согласился поговорить отец Георгий Эдельштейн. Здравствуйте, батюшка!
Г.Э.: Здравствуйте, отец дьякон!
С.Ш.: Расскажите нам, тёмным и необразованным, а что такое католицизм и с чем его едят?
Г.Э.: Нет, ты, дьякон, мне голову не морочь! Ты сказал «о нынешнем состоянии и перспективах», а сам поехал на две или на тысячу лет назад!
С.Ш.: Ну, хорошо, я проще задам вопрос. Кто такие католики?
Г.Э.: Католики - это те же самые православные, только по-иному называются. Мы с тобой - тоже католики. А они, несомненно - православные. Это исторически разрубленная и канонически, по-моему, незаконно разрубленная единая Святая Соборная Апостольская Церковь. Давай начнём с главного. Давай начнём с Символа Веры. Там есть член, который читается так: «верую во едину, Святую, Соборную, Апостольскую Церковь». Так говорят те, кого ты называешь католиками, так говорят те, кого принято именовать православными. Мы веруем не в Московскую патриархию. Они тоже веруют во единую, Святую, Соборную, Апостольскую Церковь. И давай пойдём от определения, что такое Церковь? Церковь - это тело Христово. Другого определения я не знаю. И количество Церквей всегда было, есть и будет равно количеству Христов. Не так ли? Если Тело Господа нашего Иисуса Христа едино, то и Церковь может быть только единой.
С.Ш.: Почему тогда у нас, православных, распространено мнение о том, что католики - это еретики? Католики - это еретики?
Г.Э.: Католики - это несомненно еретики. А если ты спросишь, почему... Опять же, давай пойдём не от того, что мне или тебе нравится или не нравится, давай пойдём от каких-то формальных признаков. Поищи какие-то формальные критерии, на которые мы с тобой можем опереться. Решения Соборов - это формальный признак? На него можно ссылаться?
С.Ш.: Ну, вообще-то, на него только и можно ссылаться.
Г.Э.: Ну, так вот. В марте 1946 года во Львове был собор. Не будем пока вспоминать, кем организован, как организован. Главное решение этого собора - воссоединение католиков восточного обряда, греко-католиков, с Московской патриархией, или, как у нас любят говорить и писать, ликвидация унии. Вот собралось (количество производное называю) 300-350 католических священников, это католики восточного обряда, но это католики, и проголосовали, то есть приняли решение, что они воссоединяются с Московской патриархией. Каким образом они воссоединялись? Каким образом объединялись католики, католические священнослужители, получившие своё священство от католических епископов, каким образом они воссоединялись с Московской патриархией, с одной из ветвей всемирной православной церкви? Поднятием руки. Их не перекрещивали, их не миропомазывали, их не рукополагали, их приняли в сущем сане. Единственное, что они сделали - они подняли, надеюсь, правую, может кто-то левша - левую руку. Пять минут назад он был католиком, католическим священником, после поднятия руки он стал православным священником. Я не знаю ни одного канониста Московской патриархии, который сегодня протестует против такого перехода католических священнослужителей в православие...
С.Ш.: Вы только что сказали, подтвердили моё утверждение, что католики - еретики, а сейчас вы рассказываете, что их приняли в церковь не как еретиков...
Г.Э.: Правильно.
С.Ш.: Так они всё-таки кто, еретики или нет?
Г.Э.: Так вот я могу тебе ещё раз повторить, да, еретики, но это будет моё личное мнение, мнение карабановского попа. А мнение Русской православной церкви, да и не только Русской православной, потому что я не знаю, чтобы Иерусалимский Патриарх против этого как-то протестовал, или Антиохийский, или Грузинский, или вселенский. Сегодня Московскую патриархию признают прочие Патриархи. Но ведь какие-то из тех священников, которые тогда, в марте 1946 года подняли руки и стали православными, кто-то из них был рукоположен во епископы. Накануне того, ну скажем так, странного собора, там много было странностей, одна из них, что на соборе не было ни одного епископа...
Г.Э.: Я тебе опять говорю, давай возьмём формальные критерии. Сегодня кто-то настаивает, что тот собор был незаконный, и всех, кто тогда перешёл из католичества в православие следует отцедить, и сказать, что они, не знаю кто, самозванцы, просто бородатые дядьки, никакие не священники? Я тебе говорю, беда в том, что кто-то из них стал епископом. Если он канонически неправильный епископ, если у него нет апостольской преемственности и так далее, то он не может литургисать, он не может рукополагать, а они рукополагали, давай тогда выловим сегодня всех, кто был рукоположен этими якобы неправильными, еретиками, их нужно извергнуть наверное из церкви, не так ли?
С.Ш.: Ну, пускай церковный суд займётся расследованием.
Г.Э.: Церковный суд не занимается и никто не требует церковного суда, ни Патриарх Алексий I, при котором состоялся тот исторический собор, ни его преемник Патриарх Пимен, ни патриарх Алексий II, ни ныне здравствующий Святейший этого не требуют. Члены Синода этого не требуют. Понимаешь, мне всегда хочется идти не от мнения карабановского попа или карабановского дьякона, а от каких-то формальных признаков. Давай пойдём от решений Соборов.
С.Ш.: Но если они такие же православные, как мы, католики, то почему невозможно вместе причащаться православным и католикам?
Г.Э.: А кто тебе сказал, что невозможно? Есть... Если не ошибаюсь, на соборе 1971 года, где был избран Патриархом Пимен (Извеков), по-моему, на том же соборе было решено, что если у православного человека нет возможности исповедаться и причаститься в случае смертной нужды в православном храме у православного священника, он может исповедаться и причаститься у католика. И наоборот то же самое говорят католики на соборе всех... по-моему, он назывался англоязычных, что ли, во всяком случае, там была Англия, Шотландия, Ирландия, католические священники постановили, что любой католический священнослужитель может и должен причастить любого православного, грека, албанца, еврея, русского, украинца так далее, опять же, в случае нужды, это было решение только относительно православных, больше ни о ком там речи нет. Если хочешь, я тебе дам, у меня в шкафу стоит брошюрка, где этот документ опубликован. Повторяю, это было решение соборное, а не дяди Пети.
С.Ш.: С вашими коллегами-священниками из католической церкви вам приходилось встречаться на территории России или не на территории России? И как вы общались?
Г.Э.: СССР годится?
С.Ш.: СССР.
Г.Э.: В городе Киеве я достаточно часто встречался... А! На территории России тоже встречался! Как-то в столице нашей родины, городе Карабаново, где мы сейчас с тобой сидим...
С.Ш.: Это, на всякий случай, село Карабаново Костромской области, город - это во Владимирской. Мы-то знаем, что здесь - центр мира, а кто-то может путать...
Г.Э.: Ну вот. Приехали два автобуса. Там были иностранцы, которые плыли вниз по Волге. Сейчас это считается очень дорого, а тогда было сравнительно дёшево. Такой тур. По-моему, они сели на этот теплоход в Москве и должны были плыть до Астрахани, а потом обратно по Волге. Так вот, когда они подплывали к Костроме, их экскурсовод, Ларри Юзелл (Lawrence Uzzell), он в то время был, если не ошибаюсь директором Кестонского института, Ларри сказал тем, кто был на теплоходе, что мы с вами каждый раз в каждом городе выходим, смотрим храмы, посмотрите направо, посмотрите налево, но несколько человек мне сказали, что они уже устали, они ничего в этом не понимают, если кто-то хочет, мы можем поехать в деревню, посмотреть, как живёт не кафедральный собор какого-то города, а мы можем посмотреть, как живёт Русская православная церковь в деревне. Экскурсанты разделились на две группы. Один автобус поехал по Костроме, а два автобуса приехали сюда, в Карабаново. Ты говоришь, что это село. Так вот, приехали сюда, довольно долго меня расспрашивали. Особенно мне надоедал какой-то невысокого роста человек в строгом чёрном костюме. Задал сто пятьдесят вопросов. Обо всём. Потом попросил, чтоб я ему показал вторую половину храма, так называемый летний храм. Спросил: «а вы здесь служите?» Я говорю: «нет». «А почему?» Я попытался открутиться, но потом всё-таки сказал, что не по карману. Он ещё что-то поспрашивал. Ушёл. Потом уехали эти автобусы, около трёх часов пробыли тут. А потом, примерно через год, Ларри позвонил и сказал, что тот человек, который вам надоедал, на которого вы мне пожаловались, это каноник, католический «протоиерей» из Ирландии, его зовут Джерард МакГриви (Gerard McGreevy), он просил передать вам деньги на восстановление летнего храма, он эти деньги собирал из своей зарплаты целый год, вот, просит восстановить летний храм за его деньги. Если кто-то захочет побывать в храме Воскресения Христова, что в селе Карабаново, то увидит, что у нас здесь, в одном из рядов икон в конце справа - Григорий Палама, а слева в конце - Амвросий Медиоланский. Я не случайно просил написать эту икону. Мне хотелось показать единство. Григорий Палама - столп православия, а Амвросий Медиоланский - один из столпов того, что ты называешь католицизмом. Так как он был святителем, епископом ещё до разделения церкви, он, естественно, святой и нашей церкви, причисленный к лику святых до раскола, до схизмы. Это знак того, что этот летний храм восстановлен на деньги католика, каноника Джерарда МакГриви. Ему сегодня, если не ошибаюсь, восемьдесят семь, он уже на покое.
С.Ш.: Скажите, с католическими священниками, которые служат в России, вам приходилось общаться? О чём вы беседовали?
Г.Э.: О чём мы беседуем с тобой, о чём я беседую с секретарём епархиального управления отцом Валерием Бунтеевым, о чём я беседую с какими-то своими приятелями священнослужителями, о том же я беседовал с католическими священниками. Я некоторое время жил в Киеве, в католической семинарии братства святого Винсента де Поль. Я был в Киеве, когда было официальное открытие этой семинарии. Беседовал с десятком разных священнослужителей, римо-католиками, греко-католиками, с епископами римо-католической, греко-католической церкви. У нас, по-моему, были хорошие, дружеские беседы.
С.Ш.: Они вас в католичество не обращали?
Г.Э.: Я не помню, чтобы меня кто-нибудь куда-нибудь обращал. У меня здесь, в доме, бывали мормоны, они меня не обращали, здесь были баптисты, были пятидесятники. Приходили даже иеговисты, рассказывали мне об Имени Божием, так как это тема моей докторской я с удовольствием их внимательно слушал. Но я не помню, чтобы меня или кого-нибудь из прихожан нашей карабановской церкви... можно сказать «карабановская церковь»?
С.Ш.: Наверное, да. Если можно сказать «московская», «римская», можно и «карабановская».
Г.Э.: Я не помню, чтобы кого-то обратили, у нас в Карабанове ни одного мормона, ни одного иеговиста. К сожалению, ни одного католика.
С.Ш.: Расскажите, зачем вам понадобилось ехать в Рим?
Г.Э.: Была такая... и сейчас, по-моему, есть, газета «Русская мысль», тогда она выходила в Париже. И в газете «Русская мысль» к тысячелетию крещения Руси, в начале 1988 года, сначала одна, потом вторая, потом третья статья, которая была озаглавлена «Тень Сталина и дела церковные». Первая статья была опубликована дважды, с интервалом в две недели, газета была еженедельной. Я спрашивал главного редактора, Ирину Алексеевну Иловайскую-Альберти, почему дважды? - «Мне казалось, что это очень важный вопрос, поэтому я решила перепечатать эту статью ещё один раз». Ирина Алексеевна была католичкой. Она, по её словам, положила эту газету на стол Папе Римскому. Папа с газетой ознакомился и с этой статьёй.
С.Ш.: А статья была чья?
Г.Э.: Не помню, как она была подписана. Статья была моя. Иногда я подписывал статьи, по договору с Глебом «Эдельштейн, Якунин». А нас с Глебом впервые пригласили за рубеж на такое всемирное баптистское сборище, которое называлось «Лозанна-2», проводили его в Маниле, на Филиппинах. Из Советского союза на Филиппины ни меня, ни Глеба не выпустили. Я, по совету тогда архиепископа, сейчас митрополита Иова, полетел в Италию. Нас в Италию пригласил, меня - один человек, Глеба - другой, католические священники. Мы надеялись, что из Италии легко будет улететь на Филиппины. С большими-пребольшими приключениями улетели мы в Италию и там, по ходатайству той же Ирины Алексеевны, были приняты Папой Римским в его, то ли это кабинет, то ли библиотека, не помню. Удостоились получасовой аудиенции.
С.Ш.: О чём вы беседовали?
Г.Э.: Ну, каждый беседовал о своём. Мы с Глебом ругались всегда и везде, в том числе и в кабинете Папы Римского. Я ему сказал: «ты, Глеб, говори, о чём хочешь, а я буду о своём». Глеб, если мне память не изменяет, рассказывал Папе Римскому, какие поганые у нас архиереи, поганые в смысле морали, нравственности. А Папа, как он часто сидел, локти на столе, руками закрыл лицо и слушал, по-моему, никак на это не реагировал. Когда я говорил, меня всегда, не только сегодня, но и в 1988 году волновало единство церкви, я говорил, что очевидно, можно начать с чего-то более простого. Например, я какое-то время жил в Вильнюсе, в Вильнюсе есть Ostra Brama, над вратами богородичная икона, которая одинаково чтима и православными, и католиками. Я каждый день видел, как идут по улице православные, католики, становятся на колени перед этой богородичной иконой, крестятся, читают молитву, встают и идут дальше. Я говорил Папе, если там, перед этой иконой могут молиться и католики и православные... я говорил, каким путём мы можем немножко, может быть, избавиться от вражды. Это не совместная месса, но почему бы не помолиться перед Остробрамской иконой? В Польше, знаю, одна из самых чтимых богородичных икон - Matka Boska Częstochowska. Почему бы там не устроить когда-то христианский лагерь, где мы можем беседовать на те темы, которые ты сейчас предлагаешь? В Ченстохове можно побеседовать о том же. Пригласить туда и тех, кто благожелательно относится к католикам, и тех, кто враждебно относится к католикам, послушать друг друга, не стараясь порвать оппоненту глотку, спокойно поговорить. Если мы вместе помолимся, то наверное поймём, что имеем дело со своими со-братьями во Христе. Я пытался как-то склонить Папу на какие-то шаги навстречу православию. Он всё также сидел, закрыв лицо руками. Потом пару раз поглядел на меня. Потом встал, сфотографировался с нами, вручил мне иерейский крест, Глебу иерейский крест.
Я думаю, что с католиками, если бы мне было дозволено, я бы с чистой совестью и сослужил, и причащался, но не делаю это просто потому, что соборно никто мне этого делать не разрешил. Дай Бог дожить до того дня, когда Собор мне это дозволит. С удовольствием приглашу католического священника в наш карабановский храм или сам пойду в католический, скажу «Христос посреде нас» или отвечу на эти слова «и есть, и будет» и причащусь, и обниму своего собрата, и поцелуюсь с ним.
Оригинал публикации и аудиозапись: http://katholikotita.livejournal.com/556.html http://g-edelstein.livejournal.com/13347.html https://soundcloud.com/ekkli-s-a-katholik/ia095w9euurd
Костромская область
Это личный блог. Текст мог быть написан в интересах автора или сторонних лиц. Редакция 7x7 не причастна к его созданию и может не разделять мнение автора. Регистрация блогов на 7x7 открыта для авторов различных взглядов.
Лишь дважды Господь сподобил мне и венчанной моей супруге Наталье в конце 90-х годов прошлого века встретиться, пообщаться с батюшкой Георгием Михайловичем Эдельштейном,
настоятелем Храма Воскресения Христова, что в селе Карабаново Костромской епархии и одновременно участником диссидентского движения в СССР, а также членом Московской Хельсинкской группы (МХГ).
Главное, что осталось в памяти моего сердца от встречи и общения с Георгием Михайловичем в конференцзале второго этажа МХГ, это радость узнавания брата по Духу "патологического правдолюбия" и бесстрашной Любви ко Господу...
Георгий Михайлович Эдельштейн около 20 лет, принял крещение в Русской православной церкви. В 1965г., будучи ещё мирянином и аспирантом Московского областного педагогического института, участвовал в редактуре текста открытого письма Патриарху Алексию I, в котором подробно рисовалась картина противозаконного подавления органами государственной власти СССР прав и свобод верующих граждан страны. Георгий Михайлович Эдельштейн долго добивался рукоположения, и лишь 24 ноября 1979 года был рукоположён в сан священника, после чего решением управляющего Курской и Белгородской епархией Хризостома назначен настоятелем церкви Иоанна Богослова в село Коровино Волоконовского района. С 1992 года настоятель храма Воскресения Христова в селе Карабаново Костромской области. Имеет сан протоиерея.
Церковные взгляды прот. Георгия Эдельштейна характеризуются как консервативные. Находясь в тесных приятельских отношениях со священником Александром Менем, он не разделял многих его воззрений, критически относится к деятельности свящ. Георгия Кочеткова. Резко отрицает «сергианство»: «Сергианство - это убеждение, что Церковь и ложь совместимы» . Выступает с обличениями в адрес иерархов РПЦ, обвиняемых им в сотрудничестве с КГБ, в том числе патриархов Алексия II и Кирилла .
Тут http://g-edelstein.livejournal.com/12252.html#comments g_edelstein (2 марта 2014) - "Каждый член Церкви, от лаика до Патриарха, обязан говорить правду. Иначе он не христианин, а совок, сиречь – сатанист".
Тут http://g-edelstein.livejournal.com/11522.html?view=119042#t119042 "Размышления о письме Ижевских отцов" (g_edelstein 18 февраля, 9:42)
«Пуськи» в храме Христа Спасителя пять минут плясали, о них три года телевидение, радио, газеты, журналы на всех континентах вопили. Теперь какие-то епископы-содомиты засветились, опять на три года жвачки хватит. Только блевотина нам интересна, только она нас волнует.
Зачем об этом говорить и писать, это и слепой видит, и глухой слышит. Не видит лишь Его Святейшество, не слышит только Священный Синод, что в Московской Патриархии на три сотни епископов пять десятков срамных содомитов. Зачем о них писать? Выслать всех в любую «свободную» страну, пусть их там друг с дружкой перевенчают, - и все проблемы решены.
Они столь вольготно расплодились и сегодня плодятся у нас оттого, что иерархия наша сергианско-никодимовская, что ложь у нас – первая и большая заповедь "
Сегодня начинаю публиковать отсюда http://krotov.info/lib_sec/26_ae/aed/elstein2.htm#1 "Записки сельского священника" протоиерея Георгий Эдельштейн, настоятеля Храма Воскресения Христова, что в селе Карабаново Костромской епархии (Москва, Российский государственный гуманитарный университет, 369 с., сер. "История и память: Очевидцы", художник Михаил Гуров, ISBN 5-7281-0748-6, УДК 271.2 ББК 86.2 Э 19)
Москва 2005
Вместо эпиграфа.
Рассказывают, лет пятьсот назад во Флоренции рядом жили католик и иудей. Каждый пытался склонить другого в «истинную веру». В конце концов иудей готов был сдаться, но сначала решил, что поедет в Рим, чтобы самому увидеть папский престол.
Соседи встретились вновь через полгода. Иудей рассказал, что был в Риме, видел Папу, беседовал с кардиналами: «Кардиналы - это шайка разбойников, а Папа их предводитель. Поэтому я пошел в xpaм и просил окрестить меня. Я понял, что если даже таким людям не удалось разрушить Церковь - она, безусловно, от Бога»
В ноябре 1979 года архиепископ Курский и Белгородский Хризостом рукоположил меня во иерея и послал на отдаленный сельский приход со словами: "Четырнадцать лет там не было службы. Храма нет, и прихода нет. И жить негде. Восстановите здание церкви, восстановите общину - служите. Не сможете, значит, вы не достойны быть священником. Просто так махать кадилом всякий может, но для священника этого мало. Священник сегодня должен быть всем, чего потребует от него Церковь". - "А лгать для пользы Церкви можно?" - "Можно и нужно".
Двадцать пять лет размышляю я над этими словами. Все, что написано в этой книге, - результат этих размышлений.
Говорят, что за последние пятнадцать лет в Московской Патриархии произошли огромные изменения. Я, сельский священник, вижу только внешние изменения.
Нам дозволено восстанавливать храмы, публиковать книги, заниматься благотворительностью, посещать заключенных и болящих, но исцеление и возрождение каждой Поместной Церкви, так же, как и каждого человека, может и должно начаться только с покаяния, о чем свидетельствует проповедь Иоанна Крестителя, Спасителя и святых апостолов.
До сего дня мы не покаялись ни в чем. И чем дальше, тем нелепее звучит даже призыв к покаянию. Со всех сторон я слышу: "Нам не в чем каяться". Отказ от покаяния - характерная черта не только Московской Патриархии. Оказывается, не в чем каяться и Русской Православной Церкви Заграницей, не в чем каяться "катакомбникам". Мы все видим соломинку в глазе брата, но не видим бревна в своем глазу.
Я убежден, что преступно замалчивать недуги своей Церкви. Каждый христианин знает, что "молчанием предается Бог". Мы призваны не только веровать, но и исповедовать, т. е. вслух свидетельствовать перед всем миром. Примером для каждого говорящего и пишущего о Церкви должны служить евангелисты. Они не побоялись сказать всю правду, которая, казалось бы, неизбежно вредила проповеди христианства .
Они рассказали, что апостол Иуда продал Учителя за тридцать сребреников, что апостол Петр предал Христа и трижды отрекся от него, что первоверховный апостол Павел много лет был гонителем христиан, что Христа окружали мытари и грешники. Вся античная критика христианства была построена на анализе текстов Нового Завета, но евангелисты не побоялись этого. Они знали, что отец всякой лжи - дьявол, что всякий, кто лжет, становится его сыном и творит его волю. И поэтому христианство восторжествовало в мире.
Мне хочется обратиться ко всем своим собратьям-священнослужителям, ко всем православным христианам в России и за рубежом с несколькими важнейшими для меня вопросами .
Как оценить семидесятилетнее сотрудничество иерархов нашей Церкви с государством воинствующих безбожников-коммунистов? Можно ли спасать Церковь ложью?
С какого времени и почему наша Церковь стала официально именоваться Русской Православной Церковью? В "Своде законов Российской империи" и во всех документах Всероссийского Поместного Собора 1917-1918 годов мы встречаем термин "Православная Российская Церковь" . Украинец, белорус, татарин, якут выходят из Святой Купели такими же украинцами, белорусами, татарами, якутами, не становясь русскими. Каждый из нас имеет равное право сказать: "Это моя Церковь".
Допустимо ли причислять к лику святых Новомучеников и Исповедников российских до покаяния и без покаяния перед ними?
Почему мы намеренно предали забвению все решения Всероссийского Поместного Собора 1917-1918 годов? Почему мы избираем Патриарха вопреки постановлению Собора? Почему Священный Синод формируется вопреки постановлению Собора? Почему епископы сегодня назначаются Синодом, а не избираются? Почему церковный народ полностью отстранен от избрания священника на свой приход? Почему мы именуем свою Церковь "Соборной", если Она строится по принципу "демократического централизма"?
Очевидцы
Я никогда не дерзал говорить от лица Церкви. Все, что я писал и говорил, - только мое личное мнение.
Еще до публикации копию каждой статьи я направлял правящему архиерею и в Священный Синод. Моей целью всегда был и остается диалог.
Эта книга - своеобразный дневник сельского священника на приходе:
здесь собраны не только многолетние впечатления и размышления о приходской жизни, но и статьи, докладные записки, прошения, обращения к правящим архиереям. Понятно, что когда я писал эти тесты, трудно было предположить, что они будут опубликованы под одной обложкой.
НА ПРИХОДЕ
Читатель увидит, что в разные годы, на разных приходах, в разных епархиях сельский священник сталкивается со схожими проблемами. Этим, должно быть, и объясняется неизбежность неоднократного обращения к одним и тем же темам.
В книге три раздела.
В первый вошли очерки, в основе которых - непосредственные впечатления от службы в сельских храмах Курско-Белгородской, Вологодской и Костромской епархий.
Во втором разделе читатель найдет размышления о путях и судьбах Русской Православной Церкви сегодня.
Материалы, касающиеся взаимоотношений Московского Патриархата и других ветвей Русской Православной Церкви - Русской Православной Церкви Заграницей, Истинно-Православной Церкви ("катакомб-ников"), - составляют третий раздел.
Надеюсь, что несмотря на разнообразие жанров и тем представленных здесь текстов, собранные воедино, они помогут читателю увидеть некоторые важные стороны нынешней жизни российского православия.
Я посвящаю эту книгу светлой памяти моего духовника, наставника и друга священника Николая Эшлимана.
